***
В далёком-далёком королевстве расстилался огромный волшебный лес. И был бы он, в общем-то, совершено обычным лесом. Если бы не одно «но». Замок в нём. Раскатистый и громкий, яркий и тлеющий – это был замок магии, замок Тьмы, замок, где всякая надежда умирала, стоило ей только коснуться его стен. Так, по крайней мере, говорили в народе. Всем известно, что у каждого замка есть свой хозяин. Порой он грозен и могуч, порой он добрый принц, а порой – таинственный колдун. Но, ручаюсь, вы ещё никогда не встречались с Ним. Вы можете хвастать, что знаете всё о том, как определять характер человека по глазам, вы можете смеяться и говорить, что «абсолютной тьмы» не бывает, вы можете… говорить всё, что угодно и кому угодно, но я знаю одно - всё это ложь. У меня был ярко-алый плащ. Родители выкупили его после смерти старого барона, и когда-то, я знала это, он принадлежал Герцогине – лучшей из всех идолов, что можно только себе придумать. Родители, весь мой род Сэверон, хотели сделать меня особенной, но ни одна вещь не способна на это. Только душа. Я любила полночь. За десять лет до Ночи Всех Святых я отправилась в лес именно в полночь. Цветы папортника, клады, феи – всё это манило меня, притягивало с наивеличайшей силой. И я, надев алый плащ, оставила свой родной дом, кажется, уже навсегда. У меня было семеро братьев. У меня была жизнь, полная возможностей, и, в конце концов, у меня была любовь. Но я потеряла, сама ещё не подозревая об этом, именно в тот миг, когда шагнула в тёмную чащу. Я потеряла себя. Снег – вот, что я помню точно из того мгновения, когда моя старая жизнь прервалась. Я помню белый снег. Именно он тонкой нитью соединяет эти две столь разные цепочки жизни. Снег – это всё, что я помню из того момента, как он украл меня. И ровно за десять лет до Ночи Всех Святых я обрела оковы. - Моё имя Эдит, - шептала я, пока перед моими глазами проносился белый снег, а с каждой милей я оставляла в нём частичку своей памяти. Но больше всего на свете я боялась забыть своё имя. В имени мне чудилась моя последняя сила. Три ночи и три дня он летел со мной, три ночи и три дня я теряла свои воспоминания, три ночи и три дня я насыщалась силой своего имени. И, в конце концов, когда мы подлетели к замку, я, наконец, увидела его. Кошмар? Страх? Ужас? Что испытывает человек, столкнувшись с оголённой тьмой, тьмой на пике своего безумия и вседозволения. Я испытывала отчаянье. Он был чудовищно красив. Настолько красив, что это даже отталкивало, ведь раньше я никогда не видела настолько запретной красоты, но всем сердцем и душой я понимала, что никогда и ни за что не смогу полюбить человека, хоть сколько-нибудь похожего на него. Его длинный плащ медового цвета, корона, будто ставшая частью его головы, из неведомого мне драгоценного металла, его роскошная одежда, говорящая лишь об идеальном вкусе её обладателя, ни в единой мере не могли отвлечь меня от главного – его самого. В глазах, вопреки всем известным нам сказаниям, не клубилась сгустками тьма, а кожа не просвечивала синие вены, она была покрыта сверкающей чешуёй, незаметной на первый взгляд, но привлекающей внимание – на второй, его зрачки были вертикальны, и с тем же медово-огненным оттенком, спрятанным где-то в глубине, затягивающим и переменчивым. Пока он нёс меня в своё логово, я ещё находила в себе силы молиться о том, что братья найдут меня, что хоть кто-то в этом мире осмелится спасти меня, но теперь я потеряла всякую надежду. Я потеряла всякое иное понятие о красоте, стоило мне увидеть его. Отвращение и совершенство – вот, что он внушал, и я знала, что ныне мне не будет никакого другого выхода из этого места, кроме как в горящий Ад. Я возненавидела это существо с той же силой, с которой им и восхищалась. Рано или поздно, это тоже мне было известно, он убьёт меня, как убивал всех ранее. И я могла лишь мечтать, что это произойдёт как можно скорее. Но он сказал: - Лейвюр Эйргиль, - своё имя. И золотые оковы навечно сковали мои руки. И замкнулась на замок моя золотая клетка, и отныне каждый свой час я проводила в ожидании смерти – самого худшего ожидания на свете. Первые дни были невыносимы, я порвала свой плащ на кусочки и выбросила их сквозь прутья решётки. Я не имела возможности заниматься ничем, кроме того, как думать. Я не помнила ничего, кроме него, и это было ужасно. Проходили часы, а, может быть, годы, шло время, и со временем он стал поощрять меня. Если я не пыталась снять свои цепи, если я в отчаянье не кидалась на решётку, в моей комнате стали появляться книги. И даже – цветы. Я обожала цветы, я любила их больше всего на свете. Они мне напоминали о весне. Но время с той поры стало утекать ещё быстрее, он содержал меня в отвратительной степени роскоши, и от этого чувство заточения со временем стиралось, притуплялась боль, испытываемая от потери одной прошлой жизни, притуплялось чувство времени и места. Он приручал меня, словно славную гончую, словно доброго коня, которого он зарежет и сожрёт однажды, когда наступит время. И я заставляла себя ждать это мгновение с нетерпением, чтобы не сойти с ума от страха. Но он, верный своей тактике, давал мне всё больше воли, что привязывало меня незримой отягощающей нитью к нему всё более и более. Он открыл мою клетку в одно утро. Он дал мне право исследовать его богатый замок, и, надо сказать, что не думаю, что существовал кто-либо богаче него. Он дал мне новые платье, новые украшения и они словно добровольное ярмо оттянули мою шею и моё тело. Но все эти подачки позволяли мне видеть его, восхищаться ненавидеть одновременно. Я не могла объяснить эти противоречия, но то, что я чувствовала в нём – силу, ярость, огонь, приводило меня в восторг. Он содержал в себе ингредиенты для идеального человека, но человеком он не был. Он был настолько подобен Тьме, что и был ею на самом деле. Стоило только раз взглянуть в его глаза, и это становилось чересчур понятным. Он словно сошёл с книжки о неведомых чудовищах, о бессердечных монстрах с притягивающим взглядом, с дыханьем, от которого стыла кровь, с голосом, который исторгал крики из глубин души человеческой. Каждый раз, когда он говорил со мной, я чувствовала, сколько боли и лишений перепали на его долю. Мне хотелось знать, что кроется за тысячью масками и в одно мгновения, я знала это, всё станет явным, но буду ли я продолжать свою жизнь после этого - другой вопрос. У меня не было пути назад. Еженощно и ежедневно я была занята одним единственным занятием - я была занята ним. Мыслями о нём, разговорами с ним. Я словно всё это время держала ключ от двери, которой не существовало, но я должна была придумать её, воссоздать своею фантазией, ведь это был единственный шанс. Но для кого: для меня, для него или для нас обоих? Я не имела ни единого понятия. Я была в ловушке, я была жертвой, принесённой на откуп, я была его верным слушателем, призванным скрасить его одиночество, пока не наступит тот момент, когда он не захочет разорвать и съесть меня на завтрак. Каждый день я с содроганием думала об этом, но вместо этого он потчевал лишь моими любимыми блюдами. Порой я задумалась - не успела ли я уже проглотить кусочек своего брата или своего дяди, ведь он не передавал мне ни единой вести о моём родном доме, но надежда, всё ещё теплившаяся у меня в душе, говорила больше о его сострадательности, нежели о человечности, и я продолжала верить ему. Но, несмотря на всё эти оковы - железные и золотые, коими он окружил меня, я была заперта по-настоящему лишь в одной темнице - и ею являлся омут его глаз. Я понимала, что никогда не смогу оттуда уйти. Пока однажды за завтраком он завёл странную беседу со мной. - Хочешь, я расскажу тебе одну историю? Сказку даже, я должен рассказать её хоть кому-нибудь, так что пусть это будешь ты… И я не ответила «нет». - Я знал одну женщину, - сказал он для начала. – Я сперва искал в тебе её, но потом понял, что с каждым взглядом скорее её теряю, нежели нахожу. Но она – часть этой истории, столь же неотделимая, как и я. Стоило догадаться, что эта история будет о любви.***
Ни один уважающий себя принц не бросит свою принцессу на краю гибели. И поэтому этот Принц скакал во весь опор к заколдованному замку, дабы разрушить проклятие. Долго ли, коротко ли, ночью, днём ли, Принц не позволял себе остановиться ни на миг, отказывая и во сне, и в пище, отказывая себе в любых чувствах, что посещали его любящее сердце, позволяя проникнуть туда одной лишь тревоге. Дорога была длина… Она была длина настолько, насколько ей позволяло проклятие, и одна лишь только вера и надежда могли преодолеть её. И однажды, в один день, один час, наш Принц увидел светлые башни Замка, на востоке от луны. И это было его знаменем, его величайшим даром, на который снизошли для него боги. Теперь Принц знал, что его возлюбленная будет спасена. - Любовь моя! – звал он, продираясь чрез колючий шиповник. Стоило ему вырубить лес на милю вперёд, как обернувшись, Принц сталкивался с непроходимой стеной. Не было шанса на путь назад, не было видно дороги вперед. Только ядовитые кусты окружали Принца. И на них ярким цветом распускались бутоны опаснейших цветов, заставляя улыбаться от глупой иронии. Она любила цветы больше всего на свете. Но, когда он, всё же, наконец, пробился к замку, когда с быстро бьющимся любящим сердцем поднялся в башню и открыл дверь, то не смог сдержать радостного возгласа только взглянув на свою любимую. Испуганная и дрожащая она тут же подлетела к нему, обнимая. - Боже мой, - только и хватало ей сил на шёпот. – Боже мой, боже мой, божемой! – повторяла она. - Ты нашёл меня! Принц счастливо обнял её. Каменная башня, в которой все эти годы провела его принцесса, вызывала лишь тоску и отчаянье, и не удивительно – на роскошных постелях лежала страшная старуха, смрад от которой несся в каждый уголок её покоев. - Это она? – тихо спросил принц, подходя к спящей. Девушка кивнула, едва сдерживая слёзы. - Она не хотела, чтобы я уходила. Она хотела, чтобы я охраняла её сон, и чтобы моя магия… и её магия… - девушка, не выдержав, заплакала. - Теперь всё закончится, - сурово ответил ей принц и, размахнувшись, перерубил колдунье голову. Спящая красавица навек покинула этот мир, а за ней ушло её проклятие, рассыпавшись вдребезги. Отовсюду поднимались люди и смотрели на идущую вперёд, к воротам пару. - Нет, господи, пожалуйста, нет… - прошептала девушка, смотря на провожающие их лица. – Мы стаи злыми… Что же мы натворили? Её Принц лишь покрепче прижал к себе возлюбленную, готовый положить жизнь, чтобы защитить её. - Ничего, это пройдёт однажды… - Мы навсегда останемся в этой сказке? – спросила девушка, на что её Принц рассмеялся: - Ох, милая, ну, конечно, нет!***
Когда он закончил, я не могла и пошевелиться, вот насколько зачаровала меня его магия – я увидела всё собственными глазами. Эйр, принцессу, с каштановой копной волос и добрым сердцем, что готова была оберегать некогда прекрасную женщину даже ценой собственной жизни. Я увидела её жениха – храброго, настойчивого, такого, каким не был ни один мой знакомый мужчина, ведь тот, кто готов пойти ради любви на край свет и дальше – вне всякого сомнения достоин уважения. Но я не видела, что случилось с ними потом, и это продолжало волновать мой разум. - Видишь, - сказал он. – Она любила меня. - Все мы кого-нибудь когда-нибудь любили, - тихо прошептала я в ответ. - Ну что ж… Значит, я расскажу тебе ещё одну историю. Часы мерно отбивали двенадцать, отвлекая мой разум хоть ненадолго. Я не могла ответить ему «нет», да он и не интересовался моим мнением. Но к счастью, Лейвюр, оказался превосходным рассказчиком.***
Когда этюды закончились, Принцесса принялась за менуэты. Она вколачивала клавиши в несчастный инструмент так, что вскоре даже слуги, не вытерпев, сбежали в соседнюю деревню за помощью. - Помогите, - кричали они. – У нас завелось Чудовище! И тут же начинали смеяться. На Чудовище их миниатюрная невесомая хозяйка походила, конечно, меньше всего. И это знали все. Но ссоры, порой случающиеся между хозяевами, вынуждали идти их на крайние меры. - В следующий раз смажем клавиши клеем или порвём струны, - хмурился дворецкий Ронан за кружкой пива. – Это надо когда-нибудь прекратить! - Я и не думала, - вздыхала горничная Тильда, – что музыка в умелых руках может стать таким жестоким оружием. - Наша хозяйка может быть и правда чудовищной, - смеялись они, обсуждая последние сплетни. – Кто бы знал… с виду-то – хрупкий мотылёк! Но каждый из них сходился во мнении, что безобиднее существа, чем их Принцесса не сыскать на всём белом свете. А вот с мужем ей и впрямь не повезло…***
На этот раз я осмелилась заговорить первой. Его истории будто делали меня смелее, и сколько бы я не останавливала себя, не смогла промолчать. - Почему ей не повезло с мужем? Он быть жесток с ней? Чудовище громогласно рассмеялось. - О да! Он был с ней невероятно жесток! Он любил её больше всего на свете, даже больше себя. А это – наивысшая форма жестокости. И я ему верила. Настенные, громадные часы пробили полночь, прежде чем он вновь рассказал мне ещё одну историю.***
Принц обыскал весь дворец, но так и не обнаружил следов своей Принцессы. И никто не мог ответить ему на вопросы, никто не мог даже сказать, когда видел её в последний раз. После того, как Принц спас свою возлюбленную Принцессу, она поклялась больше не использовать свою магию, ведь та ведьма причинила ей невероятные страдания, заставляя использовать её во вред. Но теперь Принцесса исчезла. И в это был виноват только он сам. Он искал её по всему свету, и лишь однажды до его слуха была донесена невероятная новость – некая девушка, похожая на его возлюбленную, была замечена в одной одинокой башне, что стояла в глубине Зачарованного леса. Но когда Принц направился туда, то не нашёл и следов своей любимой. Он нашёл лишь прекраснейший в мире замок с роскошным убранством, он нашёл её следы, но не её саму. Но вступив под своды этого замка, он больше не смог покинуть его. Тысячи долгих мгновений он пережил, пока, наконец, не понял, что его любимая предала его, что могущество и любовь – всё отступает по сравнению со свободой, которую даровать он ей не смел. И тогда заклятье, сдерживающее его, пало, но идти ему было больше некуда. Лишь в тяжёлых снах его любовь приходила к нему: - Дай мне шанс, - шептала она. – Открой свою душу мне, ты знаешь свою правду, настало время узнать мою. Но открыл свою душу лишь тьме.***
- Чудовищная сказка, - прошептала я. Мне нравилось это незатейливое определение, выбранное мною в качестве характеристики истории жизни пленившего меня существа. Нравилось потому, что оно чрезвычайно ранило Лейвюра. А большего мне было и не надо. Мой демон, мой царь, мой господин и хозяин сидел напротив, сминая в своих когтях нежную атласную ткань алой-алой скатерти. Алее алого. Впервые за долгое время я чувствовала, как по моим лёгким бежит свежий воздух, наполняя тело невиданной лёгкостью. Окна и двери в башни всегда были запечатаны, ибо после ухода Герцогини в нашем мире воцарилась вечная зима, но прямо сейчас, ещё чуть-чуть, спустя долгие мгновения наступит долгожданная Ночь Всех Святых. И ознаменует скорый конец зимы. Алее алого. Цвета крови, цвета тёплой солной крови, цвета губ, на которых оставлен поцелуй, цвета роз, цвета сердца. Я чувствовала свежий воздух, потому что моя темница перестала быть запертой. И не Лейвюр её открыл. - Мы были счастливы, - сказал он, наконец, не замечая подвоха. – Я был счастлив, только-только впервые увидев её, яркую, словно свет зари, воинственную, сострадательную, превосходно образованную и, конечно же, был влюблён. Мы шли вперёд, мы шли на войну без надежды выжить и, когда нам это всё же удалось, нашему удивлению не было предела. Вполне возможно, она вышла за меня замуж, просто потому что тоже была удивлена. Не думала, что после войны есть место для неё в этом мире, а я, хоть предлагал ей не всё, но… что-то. Тогда ещё даже не многое: замок, земли, власть – всё этого мы получили не сразу, но вместе. Я всегда защищал её, а она всегда была за моим плечом. Как думаешь, легко ли терять было после всего этого женщину, в любви которой ты был уверен тысячелетиями? - Нелегко, - спокойно согласилась я. Воздух пленил меня, сладостно-крепкий, пьянящий бриз снега, мелодия неизменно драгоценной свободы. Я привыкла быть мёртвой, но прямо сейчас мне вдруг захотелось почувствовать себя живой. А ещё – пора было сбросить алый плащ, пора было сбросить маску. - Её волосы, её слова, её голос… Она была идеальна, не найти в мире Принцессы, Королевы, Герцогини, да кого угодно лучше её. Не найти ни в одном из миров. Люди написали о нас истории, прекрасные истории, грустные истории. Они выдумали за нас жизнь и исковеркали то, что знали, давая нам различные имена – Фредерик и Белль, Робин и Роза, Том и Мэри, Эдвин и… Он запнулся, поднял свой взгляд, посмотрел на меня. - Эдит, - прошептал он. – Эдит… Моё имя, звучащее из его уст, раскололось тысячью осколков, поднялось вверх дымком, паром, становясь мельчайшей частицей, всего лишь кусочком бытия. Громадная зала с её колонами, яствами на чересчур больших столах с чересчур большим количеством стульев, сидеть на которых было всё равно не кому, вся эта парадная зала сейчас сжалась до размеров крохотной вселенной, в которой было душно, плохо, мёртво. Я стояла у двери и тряслась, ибо знала, что только что Лейвюр почувствовал и воздух, жизнь во мне, и, что самое главное, - желание убежать. Он убьёт меня, да? Маски прочь! Алее алого! Божемой! Чудовище, да, именно оно, поднялось со своего место и устремилось вниз по лестнице. Встречать гостей. Мои братья, мой отец, мои друзья и моя семья пришли, чтобы спасти свою крошку Эдит. Они нашли меня в ночи Всех Святых, но счастья им это не принесёт. Измучавшись мыслями, мне не оставалось ничего, кроме как подойти к ближайшей лавочке, упасть навзничь и закрыть глаза. Больше не хотелось ни мыслить, ни говорить, ни существовать в бытии. И снились мне сны… «Её глаза были подобны её улыбке. Он никогда не сравнивал её ни с чем, но это взгляд он запомнил надолго. В поход они выходили утром, и домой они вернулись с утра. Их чествовали, как героев. - Ты счастлива? – спросил Лейвюр у девушки. - Конечно! Шутишь? – она весело рассмеялась. – Я не думала, что всё будет так, что этот день победы будет принадлежать только нам. Я не думала, что день победы вообще у нас будет. И это была искренняя правда. «Счастливый конец» - их общая шуточка, которую они опускали друг другу в бою. Они не ждали, что он и правда наступит. - Теперь начинается новый день, - снова заговорила она. – Новый день, новый мир, где мы можем и правда быть счастливыми. И именно тогда он разглядел её настоящую улыбку. И важнее этого события он не припомнил больше в своей жизни. Её звали Эйр, и её милосердие было и вправду настолько велико, как о нём поётся в песнях. Дорога, дорога Домой, дорога их мечты велась между окрестных полей, давая им шанс порой остановиться и устроить себе отдых в густой траве, чарующей запахом вереска и земляники. Лейвюр часто замирал на мгновения, наслаждаясь, жмурясь от солнца, вдыхая многообразие пышных запахов. В голове у него всё вертелся один мотив, какой-то странной песни, старой песни, но слов её он всё вспомнить никак не мог… Я её всю жизнь искал, сердце я своё отдал. Забавы ради я её на злато обменял… Она кружилась по замковому двору, смеясь, хлопая в ладоши, напевая радостные мотивы. И выглядела… такой счастливой! - Поверить не могу! – сказала она потом. – Я просто не могу поверить. Её высочество возьмет меня в ученицы. Он ласково провёл по прекрасным волосам, поцеловал в висок и заключил в объятия. - Ты уверена, что хочешь этого? Её глаза пронзили мужчину с укором и насмешкой. Но эти чувства тут же затмились гордостью за себя. - Конечно, хочу. Софи Эбигейл – как ты мог не слышать раньше этого имени! Она лучшая волшебница во всех королевствах. Станет мне прекрасной учительницей. - Тогда, ладно, - сказал Лейвюр, послушно соглашаясь, впрочем, как и всегда. Кто он такой, чтобы спорить с этой невозможной женщиной?- Тогда ладно… В конце концов, однажды тебе придётся учить магии наших детей. Надо же откуда-то опыту браться. Эйр ничего не ответила. Она улыбалась и мурлыкала себе под нос какую-то песенку. Хоть день, хоть ночь гони их прочь, кошмары ходят тут и там… Голубое платье, белые розы в волосах, на губах – улыбка, Эйр совсем не кажется унылой, хотя, наверное, надо. Их первенец так и не смог родиться. Лейвюр падает на колени перед возлюбленной, целует руки, не смотрит, не хочет поднимать глаза и смотреть в глаза. Но она не укоряет, проводит ладонями по взъерошенным волосам, одаряет мимолётным прикосновением губ лоб, на пальцах подбородок приподнимает голову мужа и произносит, не отводя взгляда: - Тише любовь моя, тише. Мы справимся. С нами всё будет хорошо. Луна серебрит бликами невесомый шёлк штор, серебрит серебро и золото в покоях супружеской четы. Мирным сном спят все в замке, пока одна женщина, засеревшись в кладовой бессильно сжимает себя в руках, словно придерживая на последнем подступе к небытью, и рыдает-рыдает-рыдает. Горестно и беззвучно. Что белый снег, что алый цвет, зачем нам жизнь, коль правды нет?» Сон рассеялся, как грозовые тучи в преддверии нового дня. Страх покинул меня. Рассветные лучи заливали комнату и падали на его волосы, зажигающиеся огненными отблесками и тускнеющими в этот же миг. - Я желаю убить тебя, - тихо прошептал он, и в голосе его звучало самое сильное отчаяние из возможных. – Как мне стоило убить тех людей, что пришли в этот замок. Кем они были для тебя? - Не знаю, - с улыбкой отвечала я, грациозно поднимаясь и невесомо скользя к нему по хрустальному полу. – Они были частью сказки. Ведь чтобы попасть к тебе, мне нужно было стать героем твоей истории. Иначе никак. Я смотрела на него, я ловила мгновение, касалась его волос, лица и под моими пальцами исчезали признаки того чудовища, которым он стал во врем моего отсутствия. Он становился Принцем, некогда спавшим свою Принцессу, медленно он становился собой, но, я знала точно, разбитое сердце было мне не склеить. - Скука – страшная сила, - смеялась я. – Скуке не подвластно время, и панацеей от неё не может быть тихое доброе семейное счастье, от неё не спастись пародией счастья. Но рано или поздно, всему наступает конец. Он легко коснулся губами моей ладони, как раньше, он взял меня на руки и закружил, наверное, не веря своим глазам. И когда он остановился, в залу ворвались люди, которых ему следовало бы убить. В их руках пылали факелы, в их словах плескалась ненависть, а в руках было оружие, подрагивающее от едва сдерживаемой злости. В эту Ночь всех Святых они чувствовали окончание всем тем бедам, что окружали их последние десятилетия – вечной зимы, чудовища в замке, таинственного призрака, захватывающего жизни их дочерей, примеряющего чужие лики, словно маски. И эту ненависть они обратили на нас. Мы сами выстраиваем для себя неприступные крепости, создаем условия, а после все силы готовы положить, чтобы найти лазейку. Всё, что вокруг окружает нас – это выдумка. Не более чем. Слова рассеялись, как пепел. И мы стали им.