Еще одна ночь в королевстве Делейн

Нинер смотрел со стены, выставив раздвоенный язык за частокол зубов, похожих на копья. Его зеленовато-желтые глаза застыли навеки. Над ним висели лук Роланда и великая стрела, до сих пор черная от драконьей крови. Год за годом Нинер оставался здесь безмолвным свидетелем расцвета и упадка королевства. Дракон был мертв давным-давно, и если бы не мастерство того, кто выделал его шкуру, уже бы рассыпался. Стеклянные глаза со временем потускнели от пыли, кончики некогда острых клыков стерлись и стали гладкими и тупыми. В этих глазах по ночам часто отражался колдун, который приходил и садился на трон, где и сидел, запрокинув голову и думая о чем-то своем. От этих мыслей тени пробегали по лицу Флегга, то заставляя оскаливать зубы в дикой ухмылке, то принося умиротворение. В такие мгновения его лицо казалось то отражением дьявола, то отражением ангела. Кем был колдун? Никто не знал. Откуда пришел? Никто не знал. Сколько ему лет? Никто не знал. Знал ли он сам? Помнил ли? Этого не мог сказать даже сам колдун, куда уж там давно отрубленной драконьей голове. Некоторые ночи проходили в тишине, тронный зал оставался пустым, а в лабораториях колдуна что-то шипело, иногда визжало, а на стенах вырастали подсвечиваемые разноцветными вспышками тени. Хотя, когда колдун приходил в тронный зал, его комнаты не всегда оставались спокойными. Там продолжало что-то шипеть и стонать. Это было бы странно, если бы происходило у кого-то другого. Но не у королевского колдуна. Для колдунов это нормально. В эту ночь в покоях колдуна было тихо. Ни воплей, ни треска, ни вспышек. Тихая ночь, столь редкая в королевстве Делейн в последнее время. После смерти королевы словно тучи начали сгущаться в невидимых небесах над королем, дворцом и всей землей. Все чаще стали вспоминать о случавшихся в прошлом эпидемиях, войнах, смертях… С каждым днем жить становилось все страшнее, словно этот страх просачивался сквозь щели откуда-то извне. Из какого-то плохого места. Очень плохого. В тронном зале колдун появился только после полуночи, когда даже слуги улеглись спать, и никто не мог его побеспокоить. Ему вообще не нравилось, когда его осмеливались тревожить люди, которые считали, что он им служит. Жалкие создания. Ради них даже не стоило надевать маску. Достаточно было пары намеков, наклона головы – и вот уже никто не смеет сказать слово поперек или выступить против. Никто, кроме королевы, этой глупой наивной дуры, которая мешалась у него под ногами. Хорошо, что она сдохла при родах этого слабоумного ублюдка Томаса, повитуха все сделала правильно. Правда, ей это не помогло. В таких делах не должно оставаться свидетелей. Вот только Питер, которого королева успела воспитать. Теперь он словно заноза в заднице при дворе. Однако можно справиться и с ним, пусть на это понадобится больше времени. Игра есть Игра. Колдун хищно усмехнулся и одним стремительным движением поднялся с трона. Он мерил тронный зал широкими шагами и о чем-то размышлял, его длинные паучьи пальцы сгибались и разгибались, а подвижное лицо то хмурилось, то искажалось в улыбке. Наконец, решение было принято. Шаги, отдающиеся эхом под сводом, прекратились. Колдун стоял перед драконьей головой, висящей на стене, и кончиками пальцев поглаживал подбородок. Чувство удовлетворения от принятого решения требовало выхода. Нужно было кого-нибудь убить, искалечить или…. Взгляд колдуна остановился на тусклых глазах, которые никогда не были живыми. Это было чертовски неудобное решение, но не в привычках колдуна отказываться от задуманного. Чтобы было удобнее, ему пришлось перетащить из прилегающего коридора оставленную слугами шаткую лестницу-стремянку и взобраться на самый верх, опасно балансируя на источенных жуками перекладинах. Поймав ритм движений стремянки, колдун одним движением закинул на изгиб руки подол длинного черного балахона, обнажив тощие волосатые ноги с синеватыми прожилками вен. Ни рейтуз, ни какого-то другого нижнего белья под балахоном не было, ничего, что могло бы скрыть уже вставший и немного косящий влево член, который колдун уверенно направил в глазницу на драконьей голове, с легкостью продавив стеклянную вставку внутрь, словно за ней ничего не было. Глазница явно не предназначалась для такого взаимодействия, она была твердая, неровная и шершавая, но царапины и ссадины на тонкой коже члена, казалось, возбуждали колдуна еще больше, заставляя ухмыляться и закусывать нижнюю губу. Тронный зал наполнился жалобным скрипом стремянки и пыхтением колдуна. Его движения были резкими и бессистемными, он то начинал отсчитывать одному ему понятный ритм, то двигался в бешеном темпе, то просто упирался лбом в стену и слегка подергивался. Словно бабочка на крючке. Края глазницы окрасились в розоватый от сочащейся крови цвет, а головка члена приобрела синюшный оттенок, но колдун не останавливался. Он снова и снова имел голову в глаз, до тех пор, пока в дырке не захлюпало, словно глумясь над бывшим величием, которого дракону достичь так и не удалось. Колдун замер, запрокинув голову и слепо уставившись в потолок превратившимися в точки зрачками. Простояв так почти минуту, колдун хрипло выдохнул и огляделся по сторонам, проверяя, не увидел ли кто его. Успокоившись, он отстранился от ставшей одноглазой головы, поправил стеклянный глаз, чувствуя пальцами липкую сперму, начинающую остывать, спустился вниз, и только там выпустил подол, снова прикрывший его ноги. Стремянку колдун вернул на место, постаравшись даже поставить ее немного под углом, как она и была. Он понимал, как важны мелочи, которые могут привлечь чье-то внимание, и старался не допускать ошибок, особенно таких глупых. Особенно этой ночью.