Невысказанное

— Может быть, уже пора, как думаешь? — робко начал Цузуки, стоило ему устроиться на дзабутоне поближе к очагу. Он боялся, что вскормленное бессонной ночью мужество покинет его, если он позволит себе передышку. Угли в очаге задорно потрескивали, им не было дела до волнений Цузуки. — Не думай, что я не ценю твои приглашения и уроки игры на сямисэне, но… мы ждем уже слишком долго. Он чувствовал себя неловко — приходил в Кокакуро и твердил одно и то же, словно менеджер на телефоне, но хранить благоразумное молчание не получалось. И думать не получалось. Разве что о том, что жизнь несправедлива, раз даже заготовленная накануне речь не хотела сейчас составить ему компанию и оказать моральную поддержку. С другой стороны, смерть тоже несправедлива. Ория бы с ним согласился. Ория. Который никогда не заговаривал с ним первым и никогда не называл по имени. Который всегда сам впускал Цузуки в дом и всегда был внимателен к нему, как к дорогому гостю. Наверно Ория считал его тупым. Он даже не ответил, лишь оторвался на мгновение от чайника и бросил в сторону Цузуки обжигающий взгляд. Что стоит твое обещание, — без труда прочитал в нем Цузуки. Ории отлично удавались красноречивые взгляды, он мог бы отправиться без переводчика в любую страну мира, но был вынужден сидеть здесь, у очага, рядом с Цузуки и поить его чаем. — Как ты думаешь, кто первым попробует меня убить: шеф или Граф? — глухо выдохнул в чашку Цузуки и сделал первый глоток. Он не шутил. Он об этом с утра думал. Раньше у шефа, славившегося своей меткостью, никогда не было привычки метать ножи в непокорных подчиненных, но даже в Мэйфу иногда приходят перемены. — Не знал, что твоя работа настолько опасна, — вежливо улыбнулся Ория. Красноватые отблески заходящего солнца лениво плясали в его волосах, и Цузуки вдруг понял, что уже довольно поздно. — Расскажи, — добавил Ория таким тоном, каким обычно люди говорят «мне неинтересно». Скорее всего, и правда неинтересно — он никогда не задавал вопросов о небесной канцелярии. Что именно Ория знал про его работу, Цузуки уже и не помнил. Он, словно лунатик, забывал подробности их разговоров, едва ступал за порог Кокакуро и подставлял лицо свежему ветру, позволяя ему путать волосы и мысли. — Рассказать? — переспросил Цузуки, пытаясь сосредоточиться, чтобы не ляпнуть что-нибудь лишнего ненароком. — Знаешь, я как-то просил Графа продлить жизнь одной девушки. Всего на несколько минут! За это мне потом пришлось выслушивать, как он декламирует стихи собственного сочинения, и хвалить их. И стопка моих долговых расписок все растет… Скоро она будет толщиной с устав шинигами. Ну, я так думаю. Сам я его никогда не видел, но мне говорили, он большой. Одного тела не хватит, чтобы расплатиться, и придется искать второе, — из горла вырвался беспомощный смешок. — Иногда мне снятся кошмары про то, что он сделает со мной на этот раз, — неловко закончил он. Мысленно он уже два раза обозвал себя идиотом. А потом вздохнул — хотелось домой. Завалиться под сакуру, любоваться фиолетовыми облаками и закатным солнцем. И еще коробку мороженого. Ория никогда не скупился, но мороженое у него невкусное, с горьким привкусом вины. Время тянулось, словно нити натто. В такие моменты Цузуки ненавидел свою работу чуть больше обычного. Можно было бы уйти прямо сейчас, но делать это сразу после отказа на свое предложение, даже если он десятый по счету, как-то неловко — Ория мог подумать, что Цузуки не ценит его гостеприимство. — Партию в шахматы? — рука, сжавшая точеную фигурку, замерла над доской, будто Ория забыл, что делать дальше. — Только не на желание. В шахматы я проигрываю даже 003. Цузуки рассеянно глотал остывший чай и смотрел на крошечные пирожные — настоящие произведения искусства. Каждое из них больше его решимости. — Хисока говорит, что я слишком люблю обещать то, что не в силах исполнить. И все мои беды от этого. — Он умен не по годам, — заметил Ория. Иногда они переставали делать вид, будто встречаются только затем, чтобы был повод лишний раз накрыть на стол. — А если я сам за ним поеду? — Ория подпер рукой голову и подался вперед. Забытый король на доске грустно смотрел на Цузуки, а Цузуки смотрел куда угодно, только не в глаза Ории. — Нет! — от испуга в животе разлился холод, и Цузуки опустил голову еще ниже. — Я вернусь, — помолчав, сказал Ория. — Ничего не выйдет. Другой сектор — другой шинигами. Цузуки не успел обрадоваться своей находчивости. — Ведь ты сказал бы мне, если б он умер? — Ория нетороплив, он, как опытный охотник, изучал свою жертву и настойчиво шел к цели, всего несколькими словами расставляя ловушки для измученного Цузуки. — Он говорил, ты патологически честен. — Конечно! — Цузуки ослепительно улыбнулся коленям Ории и машинально потер шрамы на запястье. Мысль о честности уже приходила ему в голову. И когда пришла, Цузуки велел себе быть беспристрастным, как Фемида. Взвесить все за и против и принять решение, достойное безупречного шинигами. Цузуки не любил свою работу, поэтому все, к кому он приходил, повинуясь служебному долгу, перед смертью успевали полюбить его и предложить вечную дружбу. И сейчас ему не хотелось изменять своим привычкам. Цузуки посмотрел на доску. Ее строгая геометрия — неплохое болеутоляющее. Но вдруг один черный квадрат начал расти, теснить хоровод своих соперников к краю доски, жадно глотая одного за другим. Цузуки моргнул. Он собирался сдаться и попрощаться, но вместо этого сказал: — А может, с ним что-то случилось? — Я не намекаю на твой непрофессионализм, но ведь ему удалось сбежать даже от тебя и твоего огня, есть ли что-то страшнее? — Ория шутливо отсалютовал пиалой, но глаза его по-прежнему были тусклыми. — Я, к сожалению, не столь удачлив. Что-то опять ломалось в груди, мучительно, остро, засыпая осколками сердце. Так некстати перед глазами проступила неприятная картина: рассыпавшиеся по полу светлые пряди и расцветшая кровавая роза на груди. А может, это был сон? Как тогда, у Графа. Хотя тот Мураки выглядел до отвращения живым. Возможно ли воскреснуть второй раз? *** Самые большие глупости Цузуки всегда совершал на трезвую голову. Зачем он вообще вызвался, ведь Киото — это район Ватари! И Хисоку с собой брать не стал, думал, так будет легче, вот дурак. Лицо Ории — изысканная антикварная маска, невозможно угадать, что она скрывает. И что откроет, когда Цузуки расскажет про списки, свечи и Мэйфу. — Разве мне не полагается последнее желание осужденного? По старой дружбе, — Ория небрежно махнул рукой куда-то за спину. Цузуки послушно повернулся и встретился взглядом с безжизненными стеклянными глазами куклы, заботливо устроенной в нише рядом с гравюрой, на которой дракон и тигр вели извечный спор о том, на чьей стороне сила. «Разве мы друзья?», — спросил бы на месте Цузуки любой другой работник Энма-Тё. А Тацуми еще и потребовал бы компенсации за клевету. Но стеклянные глаза смотрели цепко, и Цузуки тотчас же ответил: — Конечно! Все, что захочешь. Слишком поздно он вспомнил наставления шефа Коноэ семидесятилетней давности: ничего не обещай им, не рассказывай про лучший мир, не ешь с ними за одним столом и во всем следуй служебной инструкции. Вздохнув, Коноэ добавил, что в мире живых Цузуки вообще лучше помалкивать. Цузуки этого не понимал. Какая разница, что палач скажет своей жертве, прежде чем исполнит приговор. Хотелось помочь им, утешить, сделать хоть что-то и стать на минуту живым. Но в одном шеф был прав — лучше все делать быстро. Ория пожелал Мураки. Ну в самом деле, чего ему еще желать? Будь на его месте Цузуки, он бы попросил три шоколадных торта. А еще, если можно, сотрите детские воспоминания, спасибо. Жаль, шинигами не всесильны. — Он вернется! — уверенно сказал Ория и благодарно кивнул. — Просто попрощаемся, это не займет много времени. Я позвоню ему. Цузуки в очередной раз захотелось в отпуск. *** — О чем задумался? — Кажется, я опять проиграл, — сказал Цузуки, вставая и неловко кланяясь. — В следующий раз я приду во всеоружии: учебники по шахматам, маджонгу и го. Хотя давай лучше сыграем в покер. Покер и блеф — это моя стихия. Ория покачал головой, и слабая улыбка тронула его губы. На нее невозможно было смотреть. Цузуки отвернулся и медленно пошел к дверям, чувствуя спиной, что Ория тоже поднялся. — Цузуки-сан! — собственное имя камнем ударило в спину. Он впервые назвал меня по имени, — подумал Цузуки. — Возвращайся завтра. Не стоит дальше откладывать наше деловое свидание. В мешанине чувств, навалившихся на него горячей тяжестью, не нашлось места облегчению. Цузуки чуть помедлил, не отвечая, и шагнул за порог. Паршивая все-таки у него работа.