Верность и гармония

— Цузуки-сан, я сто раз говорил, что ненавижу идиотов. Если вы до сих пор этого не поняли, то вы и есть идиот. Никто не мог сказать, что понятие субординации для Хисоки пустой звук, но сейчас он отчетливо чувствовал, что не одобряет воспитательных мер Тацуми. Все менялось слишком быстро. Точную дату, когда Цузуки для него из просто надоедливого бесполезного идиота стал своим, скажем так, бесполезным растяпой, Хисока не помнил. Но, кажется, это произошло в тот момент, когда Цузуки, сражаясь с окончательно спятившим Мураки, соединил их духовную силу воедино с той легкостью, с которой опытный священник соединяет руки влюбленных. А своё Хисока всегда ценил и берег. Не так уж много у него было ценных вещей, и Цузуки отныне возглавлял их перечень. На волне юношеского максимализма Хисока хотел тотчас начать защищать напарника, но поначалу не мог определиться, от кого именно. Однако настоящие напарники так быстро не сдаются. А потом он пригляделся к Тацуми. И удивился, почему раньше не замечал неприязни между этими двумя. Кроме обидных фраз Хисока заметил еще один признак намечавшегося конфликта — Тацуми избегал смотреть на Цузуки. Хисока долго ломал голову над причиной, пока не узнал, что Тацуми и Цузуки полвека назад были напарниками. А Хисока по себе знал, каким утомительным может быть Цузуки. С этим надо было что-то делать. Он смотрел, запоминал, анализировал. Даже купил книжку «Наладьте дружескую атмосферу в рабочем коллективе», и ко всем его проблемам добавилась еще одна — как спрятать объемный талмуд от Цузуки, который иногда становился слишком проницательным. В конце концов Хисока пришел к выводу, что лучшим решением будет везде следовать за Цузуки и стараться не оставлять их с Тацуми наедине, чтобы вовремя успеть разрядить обстановку. Совет из книги «поговорить непосредственно с инициатором конфликта» ему тоже понравился. — Цузуки не безнадежен! — убеждал Хисока. — Конечно, нет, — отмахивался от него Тацуми, продолжая сверлить взглядом любимый баланс. — Он старается! — пробовал еще раз Хисока, подкараулив Тацуми в дальнем закутке библиотеки. Один раз ему даже удалось добиться какой-то реакции. Тацуми повернулся, осмотрел Хисоку с ног до головы, нахмурился и спросил: — Цузуки предлагал тебе сходить вечером на кладбище? После этого Хисока выбросил ставшую бесполезной книгу и решил отныне полагаться только на себя. В ход пошла тяжелая артиллерия: — Он очень ответственный и так заботится обо мне! Ватари округлил глаза, у Тацуми задергалась бровь, а Цузуки, так некстати заглянувший в поисках компании, уронил чашку. Хисока же, видя, что всеобщей гармонии добиться опять не удалось, понял, что до безупречной эмпатии ему еще работать и работать. Хотя, возможно, проблема заключалась именно в Тацуми — Хисока ясно ощущал исходящее от него недружелюбие. Неудивительно — Цузуки в очередной раз продемонстрировал свою бестолковость и разлил кофе на ковер. Глядя на задницу Цузуки, ползавшего по полу в поисках самых мелких осколков, Хисока думал, что упустил что-то важное. А Тацуми по-прежнему не смотрел на Цузуки. Он смотрел на Хисоку. Не то чтобы Хисока по-настоящему испугался за свое будущее в Энма-Тё, но желание помирить напарника с неумолимым секретарем вспыхнуло в нем с новой силой. А потом Цузуки надолго застрял в живой книге Графа. Когда же он вернулся, Хисока впервые заметил теплоту во взгляде Тацуми. Все закончилось благополучно, осталось только нанести финальный штрих. И чтобы повысить ставки Цузуки, Хисока решил написать за него образцовый отчет. Чего-то не хватает, думал Хисока. Он взял припасенный шоколад Цузуки, слегка согрел в руках и измазал уголок самого верхнего листа. Теперь отчет выглядел правдоподобно. Хисока неторопливо размышлял, стоит ли полить бумаги любимой туалетной водой Цузуки, чтоб у Тацуми не осталось сомнений, когда где-то неподалеку хлопнула дверь. Вздрогнув, Хисока быстро спрятал улики в ящик стола и прислушался. На этаже вновь было тихо, лишь тень чужих, почти неразличимых эмоций коснулась его сознания. Противиться эмпатии, тянувшей его за собой, Хисока не мог и, крадучись, пошел по следу. Оказавшись перед кабинетом Тацуми, он колебался недолго — как можно тише проскользнул на половину шефа и затаился. — Как твой напарник? — голос Тацуми звучал равнодушно, будто он говорил о погоде. — Справляется. А скоро с моей помощью станет искусным шинигами, — хвастливо отозвался Цузуки, и Хисока, приникнув к двери, обратился в слух. — Он тебе нравится, — Тацуми не спрашивал, он утверждал. — И я ему нравлюсь. А вот ты… Ты хотел меня убить! — Цузуки перешел на шепот. Получалось у него, впрочем, так громко, что даже с галерки Хисока ясно слышал каждое слово. — И выстрелил! — Не я, а дворецкий, — педантично поправил Тацуми. Будто Цузуки мог вот так быстро забыть вчерашнее приключение. — Какая разница. Кстати он оказался честнее тебя и признался мне в любви, — сообщил Цузуки. — Не тебе, а той девушке, Руке. — Какая разница, — отмахнулся Цузуки. — Если конечно забыть про грудь, — помолчав, добавил он. Выгонит или проявит снисходительность? — размышлял Хисока, пытаясь сообразить, что Цузуки имел в виду, когда говорил про честность. Тацуми молчал. Цузуки молчать не хотел. Как и проявить хоть немного благоразумия. — На колени и моли о прощении! Хисока замер, готовясь к худшему. В кабинете Тацуми воцарилась недолгая тишина, потом послышались звуки какой-то возни, а потом Хисока получил прямой удар под дых мешаниной самых разных эмоций и понял наконец, почему Тацуми так упорно избегал смотреть на Цузуки в присутствии кого-нибудь из коллег. Полный отдел ненормальных. Теразума не дотрагивается до женщин, Тацуми не смотрит на Цузуки, у Ватари не получается вырастить грудь. И лишь у Цузуки, как оказалось, проблем не было вовсе. Хисока невольно ловил его чувства и терял над собой контроль. Чужое противоестественное удовольствие змеей ползало под кожей, ударяя по оголенным нервам. Наваждение разогнал вскрик Цузуки: «Я сам!», и Хисока понял, что слишком задержался. Он отступил, попытался нащупать ручку двери, но уперся во что-то невидимое и знакомое. Цузуки предусмотрительно поставил барьер, позаботившись, чтоб никто не мог зайти в кабинет. Вряд ли он полагал, что кто-то не сможет из него выйти. От бессилия Хисока плюхнулся на пол, съежился. Кровь Цузуки стучала в висках, сердце пульсировало в унисон с членом Цузуки. Хисока прикусил руку, чтобы не заорать, другой рукой сжал член, тискал головку, совершенно позабыв о том, кому именно дрочит сейчас Тацуми. Когда он очнулся, они все еще были там и разговаривали. Оглушенный, Хисока разбирал только отдельные слова. «Завтра», «наручники», «выебать»… Бессмысленные, они кружились в голове, навевая сонливость. Прощальные слова Цузуки он, однако, расслышал хорошо. — Если захочешь меня увидеть — приходи сам.