Открытая клетка

Прошло три месяца с тех пор, как ее венценосный супруг Ар-Фаразон выпустил Саурона из подземелья. За это время Ар-Зимрафель, наедине с собой предпочитавшая «Мириэль», видела его всего пару раз, да и то мельком. Темный Властелин избегал общества королевы с мастерством существа, способного видеть сквозь стены, возможно,из-за того, что считал ее принадлежность к партии Верных синонимом слов «личный враг». Хотя, может быть, бывший пленник просто не видел ее важной фигурой в нуменорской политике. Что же поделать, голос дочери двадцать четвертого короля никогда не звучал громко при дворе двадцать пятого. Мириэль полагала, что она с этим смирилась, научилась смирять свою гордость, сжимая узорную шаль в кулаке, прятать чувства под маской… и неподвижно сидеть на троне рядом с супругом, нацепив на губы милостивую улыбку и тем самым радуя подданных. Этот образ дал трещину лишь один раз за годы правления: когда в главный зал их дворца в Арменелосе, все чаще именуемом на андуинском языке «Арминалетом», привезли пленного Саурона… в ошейнике и золотой клетке. Зрелище ее поразило. Возможно, супруг ожидал радости Ар-Зимрафель, но публичное унижение существа, которое было древнее их королевства, не смогло пробудить в ее сердце подобные чувства. С точки зрения Мириэль, в этом было что-то ужасно неправильное. Королеве не слишком к лицу осыпать мужа упреками, то, что приемлемо для торговки рыбой из Андуниэ табу для женщины рода Элроса. Но Мириэль слишком многое знала о клетках и выплеснула на удивленного короля всю горечь властительницы, обречённой на роль прекрасного украшения чудеснейшего дворца в белокаменном Арменелосе. — Если клетка с трофеем печалит мою королеву, я уберу ее прочь, — произнес тогда Ар-Фаразон. Иногда Мириэль думала, что, не будь он королем и, особенно, ее мужем, она сочла бы кузена исполненным многих достоинств. Их отцы враждовали всегда, сколько она себя помнила, и потому политическим играм суждено было убить в ее сердце симпатию к этой ветви семьи еще при жизни Тар-Палантира. А после того, как Ар-Фаразон, Золотой Король Западного Края, повелитель Звездной страны, сел на трон сам, «отодвинув» законную наследницу в сторону, неприязнь укрепила позиции. Однако, муж никогда не был с ней груб и, тем паче, жесток, даже когда нуменорская армия возвращалась с материка, хмельная от крови и разрешенного там насилия. Так было и в тот раз: тон короля был ровен и холоден, хотя, несомненно, задело нежелание супруги разделить его радость. — Мне не нравятся люди, сидящие в клетках, — ответила Мириэль. Губы Ар-Фаразона сжались чуть крепче, и она внутренне сжалась, ожидая от супруга если не отповеди насчет «людей», к которым майа не относился по определению, то хотя бы предложения выйти в город, покинув защиту дворцовых стен, за которыми ее слово — закон, а сама она — королева. Рабский труд на острове использовался отнюдь не с начала текущего царствования, и клеток в столице хватало. Просто они не были золотыми. Но муж удивил ее, произнеся совершенно иное. — Милосердие делает честь любой женщине, — сказал он, — а королеву оно украшает особенно. Но меня удивляет жалость к такому врагу, Тар-Мириэль. Меньше всего она ожидала услышать от мужа, всегда остававшегося горячим сторонником андуинского языка и названий на нем, свое имя на квенья, которого он сам и лишил ее годы назад, короновав как «Ар-Зимрафель». Соглядатаи тогда доносили: придворные долго обсуждали этот жест короля, гадая, стоит ли счесть собственное тронное имя для королевы признаком уважения к законной наследнице трона или же это только глумленьем правителя над нелюбимой женой. Двор склонялся к версии два, но сама Мириэль предпочитала все-таки первую. — В твоих устах, мой король, квенья звучит как насмешка, — сказала она. — Чем я ее заслужила? — Это имя — лишь дань тем пристрастиям королевы, о которых мы оба отлично осведомлены, — внешне Ар-Фаразон сохранял привычную сдержанность, но в его в голосе прозвучали недовольные нотки. — Я полагал, что друзей эльфов эта победа в Эндоре обрадует даже сильнее, чем прочих островитян. — Победа — возможно, но унижение пленников для забавы толпы — дело иное. Здесь не Эндоре, Ар-Фаразон. И мне грустно смотреть, что народ Нуменора радуется мучениям беззащитных. — Я мог бы ответить, что вряд ли он беззащитен, — сказал нуменорский король. — Но это было бы лишь продолжением игр в слова. Я уяснил для себя твою точку зрения, Ар-Зимрафель, и обещаю обдумать ее. А ты поразмысли над тем, что трон твоих предков опирается на те самые толпы. На этом их разговор завершился, оставив в душе Мириэль неприятный осадок. Иногда она страстно желала того, чтобы Ар-Фаразон отбросил на миг свою сдержанность, следствие сурового воспитания, и поругался бы с нею по-настоящему. Их мнения о целом ряде вещей значительно отличались, а политические воззрения были диаметрально противоположны, но за все годы их брака король никогда не обозначал это прямо. Сегодняшнее упоминание «друзей эльфов» было самой похожей на скрытый упрек фразой за последние двадцать, и то и тридцать лет. И из-за этого Тар-Мириэль временами казалось, что она пытается побеседовать с человеком, сидящим на троне в столице, одновременно стоя на врезающейся в облака вершине горы Менельтармы. Это ощущение всегда присутствовало при их разговорах, появившись, наверное, до рождения Фаразона и Мириэль. Может, оно возникло тогда, когда их отцы, сыновья Ар-Гимильзора, стали врагами, разделенными пропастью во взглядах, или же раньше, когда на их острове опоявились сторонники Короля и враждебное им объединение Верных заветам Валар. Как бы то ни было, Ар-Фаразон все же выпустил Саурона сначала из клетки, а через неделю и из темницы, позволив свободно ходить по дворцу. О подобной свободе во всем городе речь не шла, но Арминалет Темного Властелина и не привлекал, сейчас он старался быть незаметным и избегал общества, в том числе и королевы. Мириэль это слегка огорчало. Не то чтобы им было о чем говорить, но злость королевы на себя из-за усилившегося отчуждения с мужем распространялась и на невольную причину произошедшего. Защищать Саурона! Теперь она полагала, что король был прав, высказав ей свое удивление, а она, должно быть, сошла с ума. Птички и клетки, клетки и птички. Хорошо думать об этих вещах, глядя на ухоженный королевский сад, царство порядка с ровными рядами цветущих кустарников. Звук шагов, внезапно раздавшихся за спиной, заставил королеву чуть вздрогнуть, а две девушки из ее свиты, сопровождавшие Мириэль даже здесь, обернулись и дружно ахнули. Ну, еще бы, такой визитер. Как говорится, не поминай Тьму даже в ясный полдень, она услышит и сразу проявит свой нрав. Хотя королева ждала этой встречи значительно раньше. — Простите, я испугал вас. Она могла бы ответить, что виновата сама, ибо не стоило так глубоко погружаться в раздумья. Но короли не оправдываются. — Услышать шаги ног, обутых в эльфийскую обувь? Похоже, тебе пришлось постараться, — сказала Мириэль вместо этого. Саурон улыбнулся, без приглашения устроившись рядом с ней. Похоже, что майа привык спрашивать разрешения на что-либо не больше, чем она — извиняться. Сейчас Саурон выглядел по-другому, не так, как тогда, в тронном зале, сидя золотой клетке. Иной цвет волос, форма глаз, рисунок бровей. И все-таки это был Саурон, королева узнала его с первого взгляда. Странно. Людей мы узнаем по лицу или же голосу, но внешность Саурона не была чем-то надежным и неизменным, облик майа словно готов был в любую минуту поплыть, как кусок разогретого воска. Постоянным было лишь ощущение от его присутствия, эдакий холодок, спускающийся по позвоночнику. — Я и постарался, — произнес он. — Ты изменился, — отрицать очевидное было бы глупо. Саурон чуть заметно поморщился и на миг прикрыл глаза. Его короткие и почти что бесцветные волосы удлинились, упав на плечи непроницаемо-черным плащом, а глаза под густыми ресницами обрели нормальный зрачок, их радужки залила небесная синева. — Так лучше? — спросил он. Королева пожала плечами. Да, теперь темный майа приблизился к нуменорским канонам мужской красоты и стал похож на эльфа из нолдор. Но в любом облике, дивном иль нет, Враг был Врагом. Суть не меняется, а все остальное — лишь мишура, отведение глаз тем, кто падок на внешность. — Кувшин стал красивее, — произнесла она, — однако, вино, как и прежде, с кислинкой. Майа невесело рассмеялся, обнажив ряд безупречно ровных зубов. Да уж, легко стать красавцем, если имеешь власть над материей. Облик, в котором он пришел, был куда интереснее нолдорской внешности. Мириэль помнила, что фана айнур отражает состояние фэа, и, если так, то Саурон навестил ее в состоянии внутреннего раздрая. И ощущение беспокойства, исходящее от собеседника, со сменой обличья не пропало совсем, его яркое пламя лишь угасло до тлеющего уголька. — Ты искал меня? — спросила королева, одновременно отпустив девушек повелительным жестом. Конечно, они предпочли бы остаться и послушать беседу своей госпожи с темным майа. Но не все наши желания исполняются. — Да. — Для чего? Майа ответил не сразу, и королева вновь устремила взгляд на ухоженный сад. Она подождет. Терпение — добродетель, а уж терпение королевы — драгоценность вдвойне. Мириэль давно привыкла к подобному. — Король сказал, что именно вам я обязан свободой. Саурон мог бы назвать Мириэль «ты» на эльфийский манер, но предпочитал спрятаться за условности. Похоже, майар ближе к людям, чем принято думать. Вопрос прозвучал, и она согласно кивнула. — Почему? — Не люблю видеть пойманных птиц. Услышав подобный ответ, придворные дамы бы захихикали, а ученые мужи из окружения короля покачали бы головами, порицая властительницу за легкомыслие. Но Саурон, похоже, воспринял ее фразу серьёзно. И хорошо: королева не собиралась шутить. — И вы не считаете, что это опасно для Нуменора? — Я полагаю, что намеренно унижать такого как ты много опаснее. Говорят, что память айнур еще более долгая, чем у эльфов. — Злопамятность, вы хотели сказать? — Я уже произнесла, что хотела. Ты всегда был врагом нашего государства. И я полагаю, тебе здесь не место: ни в клетке, не без. — Достаточно честно. Интересно, готовы ли вы отпустить меня не только из казематов, но и из Нуменора? — Мой отец был королем из Верных, — сказала она, — и я выросла на эльфийских хрониках. Их тексты ясно говорят мне, что едва ли тебе, темный майа, нужно для этого разрешение. У жителей острова нет волшебного железа, способного надежно сковать такого как ты, а золото наших оков для тебя не проблема, бывший майа Ауле, знающий все о металлах. Ведь так? — Сейчас мало кто изучает старые сказки. Мириэль промолчала, решив не повторять очевидного. — Так, значит, вы меня отпускаете, владычица Анадунэ, Острова Королей? — повторил Саурон, наклоняясь, чтобы заглянуть ей в глаза. Мириэль не слишком-то поняла выражение его взгляда, но оно ей не понравилось. — Скатертью дорога, — сказала она. И майа вдруг изменился, превратившись в огромную черную… не то птицу, не то нетопыря. Близкий взмах огромных крыльев побудил королеву зажмуриться, а когда она открыла глаза, Саурон был уже чуть заметной точкой на горизонте. — Я подозревал, что все этим закончится, — раздался сзади спокойный голос Ар-Фаразона. — Однако, при этом не остановил ни меня, ни его? — произнесла Мириэль, повернувшись к мужу. Интересно, сколь многое он услышал из разговора с Врагом? Впрочем, неважно, секреты от короля в этом дворце — вещь мифическая, что не услышал, о том донесут. У здешних стен не одна пара ушей. — Я тоже читал эльфийские хроники, — сказал король, глядя вслед Саурону. — Победа, одержанная в Темных Землях, почти опьянила меня, лишив ясности взгляда, но твои слова на том празднике разрушили столь неуместную радость. И я задумался, ради чего же бессмертный майа терпит все это: плен, унижение, насмешки? Ни один из возможных ответов мне не понравился. — Почему же тогда ты не отпустил его сам? Они давно не говорили друг с другом так прямо, без политических реверансов и полунамеков. Поправка: пожалуй, они вообще не были так откровенны друг с другом с самого детства. — Открывать дверцы у клеток — твое увлечение, дорогая жена, не мое, — сказал Золотой король. — К тому же, в милосердие победителя Саурону поверить намного сложнее. — Но я очень рада, что это качество у тебе все-таки уцелело. Безжалостность устрашает, но в хрониках не было случаев, чтобы жестокость рождала любовь. —У тебя есть причины думать обо мне плохо, — согласился Ар-Фаразон. —Но, полагаю, что ты не сочтешь меня хотя бы глупцом? Наши отцы враждовали и оставили все это нам по наследству. Я знаю, что мы на многое смотрим по-разному, но ведь то же самое есть и в других супружеских парах. Так, может быть, и наши разногласия все же преодолимы? Вместо ответа Мириэль просто нашла его руку. И сжала. Через год Арменелос и вместе с ним остров наконец-то отпраздновали рождение у королевской четы долгожданного сына, будущего двадцать шестого нуменорского короля.