Виньетка ложной сути

Он не без удивления отметил, что забыл о времени. Необычно, и уж точно ему не свойственно. Контроль и порядок во всём. Ну, почти во всём. ТАК затеряться в утекающих минутах Александру до сих пор случалось только за игрой. Но… не будем о неприятном. И без того тошно. Эта ночь то ли неслась слишком быстро, то ли тянулась слишком медленно. Он всё никак не мог определиться с вердиктом. Так много всего, кажется, успело случиться. Из калейдоскопа событий и лиц он отчётливо запомнил две вещи: сестра ОПЯТЬ огорчена, оскорблена и унижена этим бездарем – Ждановым, и… Пушкарёва. Яркая, блестящая, жёсткая, колкая. Как она его, а?! "Самое печальное зрелище - это плохие клоуны..." Вот вам и девочка-припевочка, очки-косички… Он поёжился, будто от ушиба. Так, Воропаев, в эту сторону лучше совсем не думать. А, впрочем, разве не он всегда утверждал, что в этом конкретном тихом омуте – ой-ой-ой какие рептилии водятся… Сестра свернулась у него в руках дрожащим, жалким комочком. Александр не мог определить, как давно они сидят вот так. Рубашку, наверное, выкинуть придётся – всю насквозь проплакала. По сдавленным рыданиям в трубке он мало что понял, кроме того, что этот… её всё-таки бросил. Всё-таки успел первый, сукин сын! Воропаеву как-то всегда хотелось надеяться, что последнее слово будет за Кирой. Что утрёт наследному принцу нос – пусть бы ещё побегал потом за его сестрой. Да что там, любой сценарий, в котором Жданов-младший оставался в дураках, Александра устраивал. И вот теперь он коротал эту странную ночь в квартире сестры, рассеяно баюкал её, обессилевшую от слёз, через размеренные промежутки времени целовал в макушку и понимал, что многого ей не говорит. Не говорит о том, что рад такому повороту событий, рад, что всё наконец закончилось. Насовсем. И не только потому, что его умница, красавица сестра заслуживает чего получше, чем этот избалованный тюфяк. Впрочем, умница, может, и не стала бы в такого втюриваться, но… Ерраре хуманум эст, или как там… А также потому, что у Воропаева есть глаза. И мозги – факт, к которому он сам всегда относился с трепетным благоговением. А, следовательно, есть способность смотреть, сопоставлять увиденное и осмысливать. И не говорил Воропаев Кире, что Андрей Жданов, по его нынешним наблюдениям, никогда, никогда – даже в школьные годы чудесные – не смотрел на неё так, как смотрит на Пушкарёву. Давно уж смотрит... И вот тут начиналась сумеречная область того, чего Воропаев не говорил не только сестре, но и себе не в полный голос, не при свете дня. Но нынче ночь. Не говорил Александр Кире, что к радости от её разрыва с Андреем примешивалась смутная досада и тоска. Такая чуждая рассудку, циничной расчётливостью которого он привык гордиться. Досада от того, что теперь, когда Жданов свободен от обязательств перед Кирой, им, кажется, предстоит очередной поединок. За благосклонность нынешнего президента «Зималетто». И, чего греха таить – за благосклонность такой непредвиденно притягательной тонкой, ускользающей недоступностью женщины. Досада от того, что и тут, похоже, у треклятого Жданова перед ним фора! Ведь Воропаев умел смотреть и сопоставлять… И тягучая, совсем уж незапланированная тоска от непривычно обречённого предчувствия своего поражения. В борьбе за «место под солнцем». О, разумеется, только от этого! Надо же – небо уже посерело. Ночь почти совсем закончилась…