Другая дорога

Запах ухи приятной тяжестью оседал в носу, любого гостя заставив бы принюхиваться с жадностью и аппетитом. Суп выходил — лучше не придумаешь. Густой, наваристый, даже удалось покрошить в него луковицу с картофелиной. Рыска удовлетворённо улыбнулась и задвинула горшок обратно в печь — пускай ещё с пол-лучины покипит, авось, хуже не станет. С ухой повезло просто сказочно — что ни говори, Рыска уже пару лет как не жила на хуторе, а всё одно к ней на поклон со своими просьбами и мольбами шли и соседи, и хуторчане. Вот тётка Еська с утра забежала, поздоровалась, расшаркалась, да и выдала просьбу по-быстрому: стоит её сыночку сейчас в город ехать или обождать, пока слухи о войне окончательно на нет сойдут? Рыска, как всегда, не слишком задумываясь, мгновенно согласилась: пускай едет, сейчас в городе каждые руки ценны. Раньше, каких-то несколько лет назад, в благодарность за добрый совет весчане совали ей в руку пару менок, пряник или ещё какое угощение, гладили по голове и уходили довольными своей предусмотрительностью. Сейчас, когда Рыску уже трудно было назвать ребёнком, ей приносили овощи, молоко, хлеб, шерсть, нитки — кто чем мог заплатить за удачу. Чаще, правда, оставляли просто деньги. А вот тётка Еська принесла сегодня рыбку, наверняка пойманную ещё утром. Полтора десятка окуньков — не бог весть какой улов. И похвастаться нечем, и на большую семью не сготовишь, и выбросить жалко. Тем не менее, Рыска очень порадовалась. Сама она уже давным-давно не бывала на рыбалке, и о временах, когда можно было тихонько забраться в сажалку тетки Батары, зажав в зубах удочку, и вернуться домой с наполненным добычей ведёрком, оставалось только вспоминать с нежностью. Нынче у той же сажалки, наверняка, сидят по утрам вездесущие внучата тётки Еськи, небось их улов она и принесла. Ну и хорошо — Рыске самой много не надо, а Жар точно от ухи не откажется. Когда-то взятая с хутора махоньким котёночком кошка, успевшая не только вырасти, но и основательно обжиться в новом доме, ласково потерлась о ногу. Рыска не слишком верила в её искреннюю любовь — кошка учуяла в доме рыбу ещё от порога и вот уже лучину, как ластилась к хозяйке в ожидании то ли подачки, то ли возможности ухватить кусок, когда девушка отвернётся. Но Рыска не позволяла никому диктовать ей условия на кухне. Это было её место, и даже кошка не наглела сверх меры, чувствуя рядом хозяйскую руку. Впрочем, награды усатая и правда заслуживала — мышей она ловила исправно, повода жаловаться пока не находилось. Входная дверь едва слышно скрипнула петлями, и Жар — раскрасневшийся под солнцем, усталый, но, как всегда, улыбающийся — ввалился в дом. Жар, как и многие другие ушедшие от Сурка батраки, продолжал на него трудиться, но уже за оговоренную заранее плату и гораздо усерднее. Для себя ведь старается. Фесся как-то заметила Рыске, что парень после женитьбы стал спокойнее, мягче, степеннее что ли. Видимо, наличие любящей жены повлияло на него самым благоприятным образом. — Это что, уха? — поинтересовался Жар, принюхиваясь с интересом и садясь за стол. — Откуда? — С утра тётка Еська была, принесла в качестве платы за совет видуньи, — ответила Рыска, довольная произведённым эффектом. Она с упоением засуетилась вокруг мужа, выставляя на стол то одно, то другое. Раньше о подобной расточительности в продуктах приходилось только мечтать, но сейчас она могла себе позволить немного побаловать супруга. Кошка в последний раз потёрлась о её ноги, мазнула хвостом по голени Жара и отправилась по своим кошачьим делам. — И что тётка Еська спрашивала? — поинтересовался тот, с жадностью набрасываясь на уху. — Насчёт города — стоит сыну туда на заработки ехать или нет, — пояснила Рыска. — Да что им в этом городе — мёдом намазано? — недовольно пробормотал Жар, на щепку оторвавшись от супа и фыркнув. — Если так дальше пойдёт — никого в веске и не останется. Одни старики, да бабы. Лучше бы огороды копали, а не дурью маялись. Рыска промолчала, занявшись углями в печи. Она догадывалась, что Жар и сам был бы не прочь рвануть в город от опостылевшей весчанской жизни, потому и злится на тех, кто уехал. Душа молодого парня жаждала приключений, азарта, золота... А вместо этого ему приходилось батрачить на хуторского богача, чтобы прокормить беременную жену. Может, сейчас Жару просто обидно, но Рыска понимала — пройдёт ещё немного времени и такая жизнь станет в тягость. Что Жару, мечтающему о другой, лучшей доле, что самой Рыске, невольно ставшей причиной чужого несчастья. Она украдкой погладила живот, уже заметно начавший округляться. Может, для мужа Рыска и станет однажды обузой, но вот ребёнок её точно будет любить. Как и она его. Знакомая с родительским равнодушием, Рыска уже заочно грела тихой нежностью своего будущего малыша, надеясь только, что он окажется похожим на отца. Но даже если её отвратительные саврянские глаза передадутся ребёнку, она не станет любить его меньше. Отчего-то ей уже сейчас казалось, что родится мальчик. — Кстати, — вдруг оживился задумавшийся было Жар, — у весчанского старосты же путник остановился, представляешь? — А что, в Приболотье путника вызывали? — растерялась девушка, не следившая за новостями из вески. — Да нет же! Он мимо проезжал, по делам, решил, вроде как, остановиться на ночь. Мол, дождь к вечеру зарядит — до постоялого двора ехать далеко, так уж лучше у старосты заночует. — Дождь? — Рыска нахмурилась. Она тоже ощущала надвигающуюся грозу, но на небе ни облачка не находила, как ни старалась. — Ну и пусть там ночует, нам-то что за дело? — Ты совсем-совсем не хочешь пойти глянуть? — разочарованно уставился на неё Жар. — Что я, путников не видела? — передёрнула плечами Рыска, вспомнив жуткую картинку из своего детства с крысами и Бывшим. — Невелика птица. Я сама видунья, а захочу — и путницей стану. — Ну да, кто ж тебя возьмет-то в путницы? — насмешливо хмыкнул Жар. На миг его лицо осветила прежняя мальчишеская улыбка: лихая, наглая и озорная. Он явно поддразнивал жену. — В Пристани возьмут, — легко поддалась Рыска. — Там, поди, видуны всегда нужны. — Так и пойдем, спросим путника, нужны там новые видуны или нет, — мгновенно нашел лазейку в словах девушки Жар. — Я лучше носки тебе довяжу, — насупилась Рыска, убирая со стола. — Сам-то иди, я ж тебя не держу силком дома. — Ладно, — вздохнул Жар, поднимаясь. Он легонько чмокнул жену в чёрно-смоляную макушку и, чувствуя себя отчего-то неловко, добавил: — Ну, так я... пойду в веску, Рысь? Ты не обидишься? — Иди, — пожала плечами Рыска, звеня посудой и не глядя на Жара. Тот пожал плечами, видимо, тоже почувствовав, что между ними словно крыса пробежала. Но обулся и вышел за дверь, осторожно притворив её. Рыска вытерла тарелку, а потом всё-таки выглянула в окно, следя, как силуэт Жара растворяется в нескошенном пока поле. «Хоть бы под дождь не попал...» — с беспокойством подумала она. И тут же услышала первые раскаты грома. В доме старосты Приболотья оказалось тесно — в основном из-за набежавших туда мужиков, рассчитывающих если не выудить у приезжего путника совет по хозяйству, то хотя бы послушать новости из города. А перед грозой стало ещё и душно. Альк некоторое время терпел, игнорируя попытки весчан его разговорить, потом всё-таки вышел на улицу. Позади разочарованно вздохнули гости старосты, но потянуться за путником не решились. Саврян тут не слишком жаловали, даже боялись, а уж к саврянам-путникам соваться поодиночке не хотелось никому. Приболотье — тихая веска, и по хорошему Альку стоило бы радоваться, что он успел сюда до грозы, но его отчего-то снедало беспокойство. Можно было до хутора доехать — там и перины мягче, и полы чище. Но ради этого пришлось бы делать довольно приличный крюк, а Альк и так подзадержался, придётся с рассветом выезжать. Сердце путника отчего-то всё равно было не на месте. Он вновь и вновь обращался к дару, но тот молчал, не предвещая никакой беды. Стоя на крыльце дома старосты, Альк с наслаждением вдыхал напоённый грозой и каплями дождя воздух. В городе он пах не так. Весчанский воздух, впрочем, тоже был далек от ароматов благовоний, но, по крайней мере, дерьмом из сточных канав не смердел. У коровязи под навесом неожиданно зашуршал вроде бы спящий нетопырь, подал явно недовольный голос. Альк лениво глянул в сторону навеса, но все-таки решил проверить — мало ли. Весчанские мальчишки всегда увивались рядом с нетопырем, точно он был мёдом намазан. Вряд ли навредят ему, но крысу, оставленную при седле, раздразнить или за хвост дернуть могут. Лучше не рисковать. Как Альк и думал: возле коровязи вертелся какой-то парень. Ещё молодой, но крайне жуликоватого вида: такому путник не доверил бы и ночной горшок вынести, не то, что о коровах заботиться. Появление Алька осталось незамеченным. Парень явно примеривался к обвязке крысы, а «свеча» смотрела на него немигающим взглядом и ждала своего часа. Можно было просто шугануть воришку и уйти, но Альк почему-то не стал так поступать. — Ворам принято отрубать руки, — хмуро сообщил он, опираясь на стену. — С какой предпочитаешь начать? Парень подскочил, как ужаленный, и с ужасом уставился на путника, который должен был сидеть в доме старосты и пить пиво под увещевания других весчан. — Я это... к старосте пришёл, — выдавил воришка, оглядываясь по сторонам. — А что, он у вас возле коровязи спит обычно? — прищурился Альк. — Ты хотел украсть мою крысу. — Нет! — излишне поспешно открестился парень. — Только посмотреть нагнулся! — Не лги путнику, — припечатал Альк. — Зачем тебе крыса? Хотел продать её подороже, а деньги пропить с дружками? Или сам вздумал путником стать? Хотя, мне честно говоря, не интересно. Сейчас пойдем к старосте — ему и расскажешь в подробностях. — Погодите! — взмолился вор, понимая, что после этого уж точно не отмоется. — Всё не так было! Не надо к старосте! Я батрак с хутора, меня тут хорошо знают — совсем житья не будет! У меня жена видунья, я подумал, ну... что, может, она на крысу посмотрит и поймет, что нам уезжать отсюда пора в город давно. Иначе ведь не убедить! Или про сына нашего будущего чего увидит важного... Я б вернул крысу ночью, честное слово! — Тьфу! — Альк сплюнул на землю и скривил губы. — Крыса в руках необученной весчанки бесполезна! А если бы она убежала?! Или сдохла?! Ты представляешь, что мог натворить, идиот?! — Простите, — парень казался вроде бы страшно напуганным, но Альк заметил, как забегали его глаза в поисках пути для отступления. — Я же не знал и ничего дурного не хотел! Только в будущее заглянуть, совет получить... Путник хмуро смерил его взглядом. Темноволосый кудрявый парень, каких в Ринтаре полно... Три к одному, что женился не по собственной воле, а сперва заделал ребенка доверчивой весчанке. Впрочем, если девка действительно видунья — может и по обоюдному согласию вышло. Было в этом парне что-то такое... знакомое как будто. Точно Альк его уже видел, но давно и как-то мельком. Это немного беспокоило. Альк по праву считался лучшим выпускником Пристани и не привык забывать что бы то ни было. Поэтому он решил обратиться к дару. Ну и заодно отвадить парня от воровства чужих «свечей» раз и навсегда. — Что же, хотел — так получишь, — пожал плечами Альк, мысленно потянувшись к крысе. Та глухо запищала, отчего несостоявшийся воришка дёрнулся, а путник увидел дорогу, далёкую, не случившуюся и едва заметную в дымке ускользнувшей судьбы... Он застыл, не в силах поверить, а с лица его на щепку сбежала маска отчуждённости. Но в тот же миг Альк нащупал другой путь — более гладкий, широкий, ладный, точно пригородный тракт. — Ещё пара лет — и ты сбежишь от своей видуньи, — возвестил Альк, легко читая по судьбе парня, как по открытой книге. Голос при этом у него стал низкий и глухой, точно путник специально нагнетал. — Подашься в город, будешь искать работу, и тебя прирежут уже спустя месяц в подворотне за кошелёк с медью. А тело обглодают собаки. Жена даже не станет искать тебя — ей хватит и своих проблем с оплатой долгов хуторчанам и желтоглазым мальчишкой, которого она родит раньше срока. Начнет рассказывать, что его отец погиб, защищая дом от разбойников, но весчане всё равно будут знать — ты бросил семью и сбежал неизвестно куда. Может, с бабой какой спутался или сам в разбойники подался. А твой позор ляжет на жену и ребёнка. Сперва она будет убиваться, потом смирится, станет женкой при хуторчанине и потеряет видовской дар, без которого уже сама окажется никому не нужной и умрёт в одиночестве. А всё из-за того, что ты не смог побороть в себе жажду приключений на собственную задницу и вовремя стать мужчиной для своей семьи. — Нет! — отшатнулся парень, побледнев, когда путник мрачно закончил читать «приговор». Кажется, голос Алька и его уверенность в произносимых словах изрядно напугали воришку. — Да я бы никогда... Я не допущу такого! Я исправлю... — Ты захотел услышать правду — ты её услышал, — оборвал причитания Альк, тряхнув косами. Оставалось только порадоваться, что весчане свято верили в могущество путников. Конечно, так далеко в будущее жены воришки Альк заглянуть не мог даже с крысой, но догадка о судьбе одинокой вдовы-видуньи показалась ему правдоподобной. Парень всё равно не сможет проверить, так какая разница, если настолько убедительно вышло? — Убирайся и не попадайся мне больше на глаза. Иначе сдам тебя тсецам или сам убью. Ты понял? — Понял! — закивал воришка и, развернувшись, припустил из-под навеса. Альк проводил его хмурым взглядом. Наверняка помчался домой, чтобы попытаться стать другим человеком и навсегда поменять свою судьбу. Ну, или попытаться поменять. Такое редко случается, даже если стараешься изо всех сил. Даже если тебе Хольга улыбается, а Саший в другую сторону смотрит... Он вдруг ясно вспомнил то, что заметил на другой дороге. Поворот не туда, ошибка, чужая жизнь — не его... Девушка с саврянскими глазами и красными лентами в черных волосах, обагренная ржавой кровью коса, цветастая корова с кошачьим именем, вечно босые ноги, песни под расстроенную цыганскую гитару, живой ковер из крыс, заполоняющий улицы города, вышедшая из берегов река, неожиданно погубившая десятки судеб... Альк тряхнул головой, прогоняя видение, и встретился взглядом с крысой. Та смотрела на него с ненавистью и злобой, которая разве что физически не ощущалась. Путник презрительно поджал губы, поправил перевязь на нетопыре и направился обратно в дом. С рассветом он намеревался покинуть веску как можно скорее и теперь всегда объезжать Приболотье стороной. Не хватало только зацепиться мыслями за не случившуюся дорогу и горько пожалеть о ней.