Последний поцелуй звездного парня

Зигги больше не играет на гитаре. Пластмассовый мессия, странный рыжеволосый гость, чудак с Марса, он покидает его здесь, в темноте огромного гостиничного номера, оставляя наедине с одиноко горящей над кроватью лампой, которую нет сил погасить, и тяжелыми, чуть более пыльными, чем они должны быть, бордовыми шторами на окнах. Зигги уходит также неожиданно, как и пришел. Исчезает в сером лондонском тумане, растворяется в глубине сознания Дэвида. И оставляет после себя безграничную тоску. Как звезда, догорая, сжигает все вокруг себя, так этот невозможный парень заставляет мир, сжатый до размеров комнаты, пылать огнем его рыжих волос. — Зачем ты уходишь? Ты… — речь музыканта прерывается чиханием героиновой ломки, — ты должен забрать меня с собой. Одного тебя просто не существует. Он пытается сосредоточить на Зигги свой затуманенный взгляд, но тело плохо слушается. Мало что Дэвид ненавидит также сильно, как терять контроль. А сейчас он даже не может понять, где проходит грань между сюрреалистичным сном и невероятной реальностью. — Мы были так прекрасны, парень! — Дэвид заходится смехом безумца, который, чуть позже, обязательно сменится мрачной апатией. Те несколько лет, что они провели вдвоем казались теперь самым важным из всего, что случалось в его стремительной жизни. Яркие, как огни далекого космоса, опьяняюще ошеломительные и безумные, они подарили ему надежду на то, что невероятный пришелец, оказавшись однажды здесь, уже не захочет его покидать. А теперь он уходит, забирая с собой все мечты о будущем. Ломаные черты лица, тонкие губы и бесконечно глубокие глаза — Зигги Стардаст всего лишь его плохая копия. Только почему же он так неумолимо влечет к себе? Почему заставляет людей совершать вслед за ним безумия? Почему он, обещавший спасти всех и каждого в этом чертовом мире, бросает его, Дэвида, сломленным и разбитым? Кружится голова. Барабанным боем отдается в каждом уголке воспаленного сознания мысль о том, что он снова останется один. Беспросветное одиночество в толпе - то, что пугало его снова и снова. Ноги сводит судорогой. Кажется, будто эта кошмарная боль охватывает каждую клеточку, обостряя остальные чувства. Боуи понимает, еще немного, и он окончательно потеряет контроль. Казалось, внутри не осталось больше ничего, кроме горечи и закипающей злости, направленной в пустоту. Но сейчас он может выплеснуть ее только на одного человека в этой комнате. — Может, скажешь хоть что-нибудь?! — Зигги, чей неподвижный взгляд был прикован к чему-то за окном, вздрогнул. Что ж, иначе он поступить просто не может. Отточенными движениями марсианин расплавил в ложке, покрытой толстым слоем копоти, дозу из неизвестно откуда взявшейся заначки. Протянув спасательный шприц Дэвиду, он уселся в изножье кровати; пружины матраса предательски скрипнули и затихли. Полминуты, и шприц пластиковым щелчком ударился о пол, а музыкант прикрыл глаза, и судорожно вздыхая, рухнул на ворох подушек. — Спи, Дэвид, — пришелец заговорил впервые за этот вечер. — Засыпай, и я покажу тебе необъятные марсианские поля, кроваво-красные горы, пересохшие реки из слез. Засыпай, и я покажу тебе того, кто придет после меня. Я, честное слово, не знаю, куда я иду. Но постараюсь придти к лучшему миру. Для вашего я уже сделал все, что мог. Дэвид дышит тяжело и надрывно. А Зигги, будто бы растеряв всю свою нарочитую рок-н-рольную энергичность, устало проводит длинными пальцами по измученному ломкой лицу мужчины, и оставляет на его тонких губах невесомый поцелуй. Последний поцелуй звездного парня.