Глупости среди бела дня или выдержка из истории болезни

Подвальный потолок нависает где-то в метре от меня. Сырые выкрашенные белой краской стены с отпечатками кровавых пальцев напоминают о произошедшем несколько минут назад покушении. Левый глаз заплыл от какого-то жира, прилипшего на зрачок, правый и вовсе плохо видел. Что это было? Фокс уехал ещё утром, Шапошников с Яблонским каналы прочищают. Кто-то из них по приказу Шмеля должен был явиться сюда в надежде оторвать от жалкой куклы последнюю плоть, а уже после вызволить её из этого кошмара. Я уже готова почувствовать волнующее прикосновение грубой мужской руки и, забывая о старых ранах, вновь испытать всю нечеловеческую радость жестоких пыток, которые преследовали меня со вступления в Союз одной очень малоизвестной правой организации. С тех пор я потеряла счёт времени. То, что происходило со мной, происходило где-то в другом мире. Я знала, что мои соотечественники теперь где-то на юго-востоке, добраться к ним было бы сложной задачей. Всё бы ничего, если бы не сестра. Она ведь там, в огне. Я здесь тоже в огне, но ей хуже, ей страшнее. Может быть потому, что лет ей меньше, чем мне, а может быть потому, что кому-то всё-таки нужно защищать дом и хозяйство, пока отец с братом на войне. Сейчас мне остаётся только ждать их прихода. И всё-таки, что это было? Я попыталась вспомнить, но сознание куда-то уплывало. Перед лицом стояла красная пелена, глаза болели, распухшие ноги отказывались служить. Шмель просто меня сдал, выдал властям. Рассказал про то, что оказывал мне временную помощь с пристанищем и ещё много чего, наверное. Ему ничего не будет, он из верховников. А меня почему до сих не расстреляли, одному Господу Богу известно. Хотя, зная главу нашего разведывательного карательного управления, не скажешь, что он предпочтёт так просто избавиться от ненужных ему людей. Оскар Петрович любит издевательства поинтереснее. Засунуть человека в газовую камеру не стоит ни гроша, только зачем ему это? Как говорится, сначала пытки, потом казнь. И этим самым пыткам он уделяет пристальное внимание. Всем от него достается по-разному. Инспектора Рогова за уклонение от службы и помощь повстанцам он в действительности скрутил в «бараний рог», сломав ему пополам позвоночник и прожигая каленым железом грудь надписью: СРНП, вырвал огненными клещами глаза и, оторвав несчастному ногу под корень, долго хохотал, наслаждаясь беспомощностью корчившегося на земле трупа, отчаянно пытающегося найти опору и подняться. К счастью, я была лишь свидетелем этих страшных событий и не принимала участие в карательном «батальоне». Был один вопрос, который мучил меня сейчас. В эту самую секунду. Что сделают со мной? То же, что с Роговым? Я усмехнулась. Что-то подсказывало мне, что они ещё позабавятся. Покажут мне как это - воровать важные документы из-под носа у начальства. Настолько важные. От них зависело будущее этого государства, жизни миллионов жителей и моя. Я нахожусь на службе, следовательно, обязана придерживаться поставленных задач, а не придумывать что-то, не размышлять. Меня поставили на колени, но я выполнила свою внештатную работу достойно. Бумаги переданы моему второму начальству в Камбодже, если люди Шмеля не успели перехватить их на границе.Дверь со скрипом открывается. Видимо, успели. В лицо мне дышит перегаром нервный тип сорока двух лет с прической под ёжика и с невымытой харей, от который за километр несёт невообразимой смесью дорогого одеколона и блевотины. Я отворачиваюсь. - Господин Шпик шлёт Вам привет из Узбекистана, моя прелесть. Пора выходить из вонючей конуры. Видя мою отрешенность, он хватает меня за локоть, держит как в тисках, а второй бьёт меня кулаком по лицу. Я молчу. А кровь из башки рекой льется. - Хотели равноправия? Получайте! Шавки поганые, вечно лезете куда не надо, где вас не ждут. - А я и не боролась за равноправие. Я такая же, как и вы все. Просто жестокие вы, а я за мир борьбу веду. - Ха, с кем это? С нами? Брось ерунду пороть, стыдно ведь. Контрмеры к вам применить, что ли? - Пристыдили. Фашисты вы и всё тут. - А ты язычок-то свой попридержи, знала, с кем связывалась. Знала. Что правда, то правда. У меня все лицо и руки в крови, а я стою и улыбаюсь этому негодяю. - Чего зубы скалишь? Думаешь, ты у нас первая баба такая тут? Полно их. Они везде, чёрт их побери. Он сплёвывает на холодный пол, от дикой боли во всём теле я опускаюсь вниз. - Хватит. Пойдёшь с нами. Нечего время терять. - Куда? Вы разве меня не как шлюху хотите использовать? - А куда тебя иметь-то? У тебя же удаление было. Как женщина, увы, ты уже непригодна. Я ёжусь от внезапного холода, пробирающего до костей. Он внимательно на меня смотрит. - Ну, всё, собирайся. - Постойте, донесение попало к вам в руки? - Попало. Да ты не беспокойся. Агент ты ценный, вот только, что баба. Грохот его голоса отдавался в моих ушах эхом. Я взяла его за руку и шагнула в свет... - Как она? - Мне очень жаль, но пациентка скончалась. На глазах у молодого человека показались слёзы. Он плакал первый раз в своей жизни. - Но почему? Разве вы ничего не смогли сделать? - Я не Господь Бог. Ситуация была критической, процесс пошёл и... Сами понимаете. Парень глядел в одну точку. - Она была для меня всем. Раем и адом, надеждой, доктор. Вы понимаете? - Понимаю. Не расстраивайтесь, выпейте горячего чая. Это просто нужно пережить, поверьте. Колючий снег повисал на влажных ресницах. Холодная ноябрьская ночь задувала ледяным ветром, её когтистые лапы забиралась в душу, царапая всё сильнее. Парень шёл по дороге, не видя ничего. Он думал о тех последних словах, что сказал ей. О том, как она в последний раз улыбнулась. Так мягко и тепло. Она любила его. Несомненно. Хотя, всё время проводила, строя воздушные замки и читая старые советские книги. Потом у неё обнаружили застарелую форму психического расстройства и тягу к одиночеству. Тогда он не смог её спасти. Она была полностью в себе. Сверхчувствительность и ранимость подвели её. Она подавала столько надежд... Он остановился. Вгляделся в слабый лунный свет. Девушка же. С неё не убудет. Похоронить и забыть. Не нужна. Он твёрдо сжал губы и пошёл своей дорогой.