Ну не дурак ли?

Нужно было что-то менять. Менять внутренний ритм, график, привычки и поток давно заезженных мыслей, которые неумолимо преследовали мужчину изо дня в день. Год за годом все шло своим чередом, накапливалось и выходило разнообразными потоками, приводя к определенным выводам и решениям, которые порой стоили слишком много нервов и свободного времени. Нет, он никогда не думал, что только ему довелось испытать множество неприятных моментов, которые сначала подкашивали, а потом давали сил двигаться дальше. Просто усталость брала верх, просто возраст давал о себе знать, просто пришло время, чтобы менять эту жизнь, пускай до сорока и оставалось каких-то жалких три года. Просто надоело. В чашке остывал кофе, за окном наконец перестал шуметь дождь, а внутри была буря, сплетенная из эмоций, каких-то закоренелых убеждений и маленькой, непонятно откуда взявшейся, надежды. Хотелось рассмеяться, назвать себя идиотом и выкинуть все из головы к чертовой матери. Но за плечами был неудачный брак, ответственность за единственного сына, которому через неделю исполнится четырнадцать, и горький опыт, который не привел ни к чему хорошему, оставив после себя только оскомину и кучу ненужных сожалений. Просто путь был выбран неверный. Но в юности все казалось иначе, проще и ярче, чем сейчас, когда имеешь представление о том, к чему все может привести. Мужчина перевел взгляд на окно, засмотрелся на проходящих мимо людей и вздрогнул, когда плеча коснулась чужая рука. Обернувшись, он напряженно проследил за тем, как за его столик усаживается незнакомый мужчина, молча поправляет свои волосы, откидывает полы пиджака и наконец замирает, чтобы остановить свой взгляд на его лице. - Мы знакомы? – подобравшись, Антон сощурил глаза и еще раз осмотрел незнакомца. - Все может быть, – улыбнулся мужчина. – Но все будет зависеть от тебя. - Вы не ошиблись столиком? – взгляд почему-то замер на губах. - Отнюдь. Маринцев, неужели ты меня не узнал? Антон расслабился, нехотя отвел взгляд от красивых губ и присмотрелся. Оказалось, что мужчина знаком. Цветом волос, изогнутой формой бровей, разрезом глаз… голосом. Внутри что-то сжалось, отдало глухим ударом о грудную клетку, и Антон решительно, но все же тихо уточнил: - Аверин? - Ну, – хмыкнул он, подперев подбородок кулаком. - Егор, – выдохнул Антон, улыбаясь. – Не ожидал тебя встретить спустя столько лет. - И поэтому не рад? – мужчина вдруг стал серьезным, губы вытянулись в тонкую полоску, а глаза заблестели, предостерегая. - Почему же? Рад, - пожав плечами, Маринцев отвел взгляд, произнося: – Но семнадцать лет прошло, не находишь это странным? - Странным – нет, а вот волнующим – очень даже, – снова улыбнулся Аверин, подзывая к столику официанта. Антон молча наблюдал за бывшим одноклассником, цеплялся взглядом за все изменения, которые произошли с последней их встречи, и почему-то ловил себя на мысли, что действительно рад снова его видеть. Семнадцать лет назад они случайно, практически как и сегодня, встретились на улице, обменялись короткими фразами и снова разошлись, убежденные, что это был последний раз. Маринцев не стал уезжать, остался в родном городе и после университета женился на своей сокурснице, брак с которой продержался чуть больше пяти лет. А Егор бросил все, укатил в столицу и пропал из виду, чтобы только раз дать о себе знать в тот день. И вот теперь он сидит напротив и прошивает его взглядом своих темных глаз. Почти не изменился. Такой же заметный, как и в школьные годы. Только сейчас это был давно состоявшийся мужчина, с мелкими едва заметными морщинками в уголках глаз, чуточку иной прической, но все той же обворожительной улыбкой, которая привлекала сотни взглядов и влюбляла в себя десятки девичьих сердец. Аверин был популярным еще в школе, вызывая бесчисленное множество глупых вздохов у одноклассниц и других девчонок из параллельных классов. И несмотря на это, большинство парней тянулись к нему, потому что Егор умел заводить толпу, улыбаться открыто и говорить честно без грамма лести. На уроках физкультуры он всегда выделялся ростом и крепкой фигурой, в то время как остальная мужская часть могла похвастаться только угловатыми линиями. Но это уже ближе к выпускным, а до этого он, как и все, был простым подростком с растрепанной копной темно-каштановых волос и озорной улыбкой. Антон прикрыл глаза: воспоминания о школьных днях всегда приносили чувство удовлетворенности, потому что те годы прошли лучше, чем можно было себе представить. У них был дружный класс, смешливые девчонки и понимающие учителя, которые помогали, взращивали в них полезные качества и лишь иногда ругались, когда становилось лень учиться, и все, чего хотелось, так это играть во дворе с мячом. Прекрасная пора настоящей дружбы, первых влюбленностей и открытых эмоций, которые в силу возраста было просто невозможно спрятать глубоко внутри себя. - Маринцев? – глубокий голос вырвал мужчину из воспоминаний. – Ты так мне рад, что ушел в себя? - Прости, задумался, – Антон широко улыбнулся, допил свой холодный кофе и заказал еще один. – Рассказывай давай, что нового? - Работа, дом, иногда вылазки на природу с друзьями, – Аверин закурил и откинулся на спинку стула. – А ты как? - Женат? Антон не мог сказать, почему ушел от ответа, как и не мог объяснить, почему спросил про личную жизнь. Всего этого можно было избежать, но любопытство вырвалось наружу раньше, чем мозг дал предупреждающий сигнал. - Нет, – Аверин снова затянулся, рассматривая бывшего одноклассника через пелену дыма. - А дети? - Нет. - Решил не обременять себя? – слова прозвучали жестче, чем того хотелось, и за это стало стыдно. - Почему же, – мужчина потушил окурок, сделал глоток кофе, а затем поставил локти на стол, чтобы устроить подбородок на сцепленных в замок пальцах. – Просто не встретил такого человека, с которым бы хотел жить под одной крышей. Я отдых люблю, компании друзей, да и работаю много. Сейчас не так много женщин, которых устраивает подобная жизнь в браке. - Пожалуй, тут я с тобой соглашусь, – грустно улыбнулся Антон, вспомнив свою жену. - А ты? - М? - Ты женат? - Нет, но есть сын, – на этих словах из глаз ушла пелена сожаления, оставив только яркий блеск, говорящий о любви к своему ребенку. - Значит все-таки был женат, – констатировал мужчина, опуская взгляд и пряча губы за руками. - Был. Матвей живет с матерью, а я забираю его к себе на выходные и каникулы, – Антон нервным жестом откинул со лба челку и упрямо посмотрел на мужчину. – Надолго вернулся? - Может быть, – Аверин вдруг опустил руки, расслабился и невзначай коснулся пальцами руки Маринцева. – Тош, а помнишь… как это было тогда? - Что именно? – подобрался Антон. - Те звонки по вечерам. Помнишь? Антон вздрогнул, отвел взгляд к окну и медленно перевел его обратно на лицо мужчины. Все он помнил, только не желал ворошить этот клубок, из которого могла выпасть нить. Ему тогда хватило сполна, хватило настолько, что это сыграло свою роль в его дальнейшей жизни, поставив крест на браке и возможном счастье. Им тогда по четырнадцать было, восьмой класс и полная сумятица в голове на этапе переходного возраста. Была ли причина именно в этом, Антон никогда не задумывался, но знал наверняка, что такие вещи не происходят просто так от безделья или желания подшутить над скромным одноклассником. Они общались в школе, вместе гоняли мяч и даже один раз вместе отгребли от физрука, когда решили пропустить урок, чтобы впервые попробовать сигареты. Но они не были друзьями, даже приятелями их нельзя было назвать, потому что интересы были разные и компании тоже. А после осенних каникул, вечером, когда за окном моросил дождь, раздался звонок телефона, на который ответил Антон, потому что мама, как обычно, стояла у плиты, а отец смотрел телевизор, не считая нужным отвлекаться на пустые разговоры. - Да? – спросил юноша, зажимая трубку между ухом и плечом, чтобы двумя руками поправить скрутившийся провод. - Привет, не занят? Антон замер, потому что не ожидал услышать голос Егора Аверина, а затем тихо, словно это было очень важно, ответил: - Да нет. По делу звонишь? - Наверное… Домашку сделал? - Я списывать не дам, даже не проси! – вспыхнул Антон, но голос не повысил. - Больно надо, – послышался приглушенный смешок, затем какой-то шорох и снова вопрос: – Тош, а тебе девчонки нравятся? - Аверин, ты совсем дурак? Спросить больше нечего? – Антон напрягся, прислушался к звукам в квартире и уже тише добавил: – Влюбился, что ли, в кого? В Светку? - С ума сошел! Не нравится мне твоя Светка! – на этот раз вспылил Аверин, не удержавшись и сказав это громче, чем следовало. - Она не моя, – выпятив нижнюю губу вперед, Антон поймал свой взгляд в зеркале и тихонько рассмеялся. - Не смешно, Маринцев! - Да погоди ты! – снова фыркнул юноша. – Я сейчас телефон к себе в комнату перенесу, нормально поговорим. - Неси, – как-то напряженно отозвался Аверин и ненадолго притих. Антон вытянул из-под тумбочки провода, подхватил телефон и завернул к себе в комнату, плотно прикрыв за собой дверь. Затем плюхнулся на кровать, подтянул к ногам аппарат и смешливо произнес в трубку: - Ты еще тут? - А где мне быть? - А мне почем знать, – в который раз рассмеялся Антон, забавляясь с такого необычного звонка. - Смех у тебя красивый, – неожиданно произнес Аверин, после чего замолчал, явно дожидаясь ответа. - Странный ты сегодня, Горя. Может, все-таки влюбился? - Так я и сказал тебе! – раздраженно произнес парень и снова умолк. - Да ладно тебе обижаться, сам же позвонил, – улыбнулся Антон, усаживаясь на кровати по-турецки. - Сам, – пробубнил Аверин. – И глаза у тебя красивые, яркие такие. - Горя? – растерялся Антон, прижимая трубку посильнее. – Ты это… заканчивай давай. - И мне нравится, когда ты облизываешь губы, – проигнорировав его слова, продолжил Аверин. – Когда ты так делаешь, хочется подойти и провести по ним пальцами. Во рту пересохло, сердце вдруг забилось быстрее, отдавая гулом в ушах, а губы снова пересохли, и Антон облизал их, тут же краснея и сжимая свободную руку в кулак. - Что ты такое говоришь? – прошептал он, мельком бросая взгляд на дверь. – Егор, не дури. - Не могу, Тош, не могу. Останови меня сам… Но он не остановил, продолжив слушать странные и порой смущающие вещи, от которых по спине проходился легкий холодок, после которого возникал необъяснимый жар, стыдливо собирающийся в низу живота. После того звонка ничего не изменилось. Правда, только на первый взгляд, потому что Маринцев уже по-другому смотрел на одноклассника, выискивая в нем хотя бы малейший намек на то, чтобы понять: глупость это или что-то другое. Но Аверин улыбался как и прежде, собирал вокруг себя толпы ребят, гонял мяч и громко хохотал на переменах, привлекая к себе и без того повышенное внимание. А через три дня он снова позвонил. Ответила мама Антона, улыбнулась чему-то сказанному в трубку и позвала сына, который подслушивал через приоткрытую дверь своей спальни. Маринцев снова утянул аппарат в комнату, уселся на кровать и только после ответил: - Ну чего тебе, Аверин? - Соскучился, – рассмеялся Егор, после чего вновь послышался какой-то непонятный шорох. – А ты? - В школе виделись, – хмуро отозвался Антон, совершенно не зная, что же сегодня скажет ему одноклассник. - Ну и что? В школе ты совсем другой, – Аверин хмыкнул. – Тош, я все пытался тебе сказать… ну, еще тогда, в первый раз. - И что? – Антон неосознанно намотал пружинистый провод на палец, вслушиваясь в тишину на том конце линии. - Я ведь серьезно… Я целовать тебя хочу, – прошептал Егор. – Очень, прям до дрожи. У тебя губы такие, язык этот… Ты же сам их постоянно облизываешь! - Горя, я тебя не понимаю, – так же тихо прошептал Антон, почти до боли прижимая трубку к уху. – Зачем ты все это говоришь? Дразнишь меня? - Нет, – выдохнул Аверин. – Я… Тош, ну правда, я очень этого хочу. - Я ведь парень, забыл? – закипая, спросил Маринцев. – Ты уже достал меня, Аверин! Что ты хочешь от меня? - Тебя хочу, только тебя. Ты когда в раздевалке переодеваешься, не могу глаз оторвать, – неожиданно хрипло произнес Егор. – Бля, Маринцев, да у меня стоит на тебя! - Аверин, совсем с дубу рухнул! – вспыхнул Антон, чувствуя, как щеки начинают гореть. – Заткнись уже! - Положи трубку, – серьезно и даже чуточку холодно, произнес Егор. – Прямо сейчас, давай! - Зачем? – уже не так уверенно спросил Маринцев. - Тогда молчи. Я буду говорить, а ты просто слушай. Ладно? И Антон слушал. Слушал неловкие признания, стыдливые желания и постоянный шорох, который почти не отвлекал от монолога. Просто нечего было сказать. А в школе по-прежнему все было без изменений. Только однажды, где-то спустя недели три после первого звонка, Аверин вдруг обратил на него свое внимание. Они переодевались в раздевалке перед физкультурой и Антон встал на скамью, чтобы кинуть мяч Зойко Артему на другой конец помещения. Пацаны бесились, кидались кедами, кто-то даже умудрялся носиться по кругу, чем вызывал недовольный ропот среди тех, кто еще не успел переодеться. Маринцев присел, чуть подпрыгнул и кинул мяч, а в этот момент кто-то из ребят задел скамью и она пошатнулась. Антон взмахнул руками, подумал о том, что сейчас он лязнется спиной о шкафчики позади него, но неожиданно все замерло, скамья не перевернулась, а за правую руку его удержал Аверин. - Не падай, – тихо произнес он и отпустил руку Антона. - Спасибо, – тихо и чуточку смущенно произнес парень, так не вовремя вспомнив о том, что обычно ему шепчет этот голос. А шептал часто. Через день, а бывало и каждый день, всегда в одно и тоже время после восьми вечера. Мама уже и не спрашивала кто там звонит, зная, что у сына вроде как появился постоянный друг. А Маринцев просто терялся, потому что не мог ни прекратить это, ни найти слов для ответа. И так продолжалось до самых каникул. Потом был перерыв, затем новые звонки и незаметно подкрался конец учебного года. На лето все разъехались, ненадолго выпали из привычной суматохи, и Антон почти забыл про своего одноклассника, который целый год шептал ему разные непристойности. В девятом классе все изменилось. Ребята чуточку возмужали, сменили стрижки на более короткие, поменяли свои интересы, разойдясь по разным секциям, и только Маринцев остался тем же, продолжая неосознанно ждать новых звонков. И они были. Но на этот раз все было несколько иначе, словно один незримый барьер был пройден, и оставалось лишь закрепить полученный результат. И неожиданно монолог превратился в насыщенный диалог, потому что за лето Антон посмелел, впервые переспал с девушкой, с которой он познакомился на смене в оздоровительном лагере, и просто поумнел, по крайней мере так ему тогда казалось. Сначала Аверин терялся, привыкший говорить и не получать ответа на свои слова, затем смеялся, пытаясь хоть как-то разрядить напряженную атмосферу, а потом… Потом они говорили много. О вкусах, о желаниях, о сексе, который уже был знаком обоим, но еще не изведан в полной мере. И Антон прекрасно понимал, что ему нравится все это, нравится слушать глубокий и чуть хриплый голос Аверина, следить за реакцией парня, когда Маринцев называл его Горя или просто Гор, и тихо смеяться на очередное признание, в котором отчетливо сквозили намеки на возможную близость. Но они не встречались, виделись только в школе, по-прежнему напоминая двух приятелей, которым не было никакого дела до бед другого. И как бы не было это смешно, они продолжали разговаривать по вечерам, несмотря на то, что у обоих уже были девушки. Просто так было интереснее, ярче и… Антон кусал губы, задерживал дыхание и слушал о том, как Аверин его соблазняет, как обещает медленно раздеть при удобном случае, и как все это важно, потому что Антон для Егора единственный. Это было приятно, немного смущающе и захватывающе настолько, что рука непроизвольно спускалась к паху, забираясь под резинку домашних штанов. Ласкал ли себя Аверин, когда изощренно описывал свои желания? Антон не знал, но сам удержаться не мог. Просто хорошо было, хорошо и ничем не обременено. А незадолго до экзаменов Маринцев неожиданно решил признаться. Аверин позвонил, как обычно, в начале девятого, посмеялся над пыхтением Антона, когда тот в очередной раз затаскивал телефон в комнату, и только после приступил к обычному вопросу, ставшему своеобразным спусковым крючком в каждом разговоре. - Соскучился? - Очень, – уже без стеснения ответил Антон, забираясь на кровать с ногами. – А ты? - И я, Тош, – тихо рассмеялся Егор. – Завтра дашь списать биологию? - Не-а, могу только подсказать, – ехидно произнес Маринцев, улыбаясь в трубку. - Вот засранец мелкий! А если я прилюдно поцелую тебя? - Так поцелуй, – серьезно сказал Антон, после чего возникла напряженная тишина. Егор все молчал, а Маринцев впервые задумался о том, почему кроме разговоров они так и не переступили один из последних барьеров. - Горя? – тихо позвал Антон, облизывая пересохшие губы. – Горя, только выслушай меня, ладно? - М? – послышалось безразличное на том конце линии. - Ты же понимаешь, знаешь уже, наверное… Ну ведь сам же начал, – сбивчиво произнес Антон, подбирая слова. – Ты мне нравишься. Горя, давай сегодня встретимся? - Зачем? – холодно спросил Аверин. - Как зачем? – растерялся Антон, считая, что одноклассник должен был понять его. – Я хочу… Ты ведь тоже этого хочешь, да? - Нет, Тош, этого я не хотел, – сухо произнес Егор и после недолгого молчания добавил: – Мне идти нужно, пока. Послышались гудки, и рука машинально положила трубку на место. Потом были экзамены, Маринцев перешел в десятый класс, а Аверин уехал в столицу и поступил там в техникум. Больше звонков не было. Антон закончил школу, поступил в университет и познакомился там с милой девушкой Анютой, на которой и женился после. Соколова была тихой, немного замкнутой, но очень красивой. Девушка плела колоски из своих темно-русых волос, смотрела на Маринцева теплыми голубыми глазами и мягко улыбалась, обещая взглядом любые радости, на которые был готов Антон. А потом была скромная свадьба, съемное жилье и совместные покупки. Через год родился Матвей и Антон был по-настоящему счастлив, больше никогда не вспоминая восьмой и девятый классы. Что же изменилось после? Пришла пора первых проблем, острого чувства одиночества, немыслимое количество работы, чтобы обеспечить семью всем необходимым, и неприветливая пустота, завершившая все, что было когда-то им дорого. Анюта изменилась, растеряла всю свою скромность, превратившись в хладнокровную и расчетливую женщину, чья улыбка больше не вызывала отклика в сердце. Была ли тому виной его уступчивость или быть может большой доход от собственного бизнеса, Маринцев не знал, не пытался копаться в этом, но понял одно: кроме сына ему больше ничего не нужно. Ни брак, который трещал по швам, ни большая квартира, ни куча бестолковых размышлений о том, что возможно именно он виноват во всем случившемся. Развод был по обоюдному желанию, терпимый раздел имущества, где жене перешла квартира и документы на выплату алиментов. Но помимо этого Антон не скупился и каждый раз во время встреч с Матвеем выделял тому деньги на всякие расходы, покупал одежду и кучу бессмысленных гаджетов, и только затем, чтобы сделать приятно, а не привязать сына путем дорогостоящего балования. И Матвей знал это, потому что любил отца, и каждый раз рвался к нему, словно боясь, что это будет последняя встреча. Бывшая жена часто язвила по этому поводу, скорее ревновала, но сделать ничего не могла – деньги очень быстро испортили простую и милую девушку, которую когда-то любил Антон. И после всего этого жизнь вдруг изменилась. Появились странные привычки, тяжелые мысли и какой-то болезненный укол, словно он совершил ошибку еще до того, как решил жениться. И если об этом он и жалел где-то далеко на задворках своего сознания, но за сына был благодарен, потому что только в нем он видел свое личное счастье. А что там было на уме относительно других желаний, уже мало волновало, хотя и зудело где-то глубоко внутри. Да и не было это основной причиной разлада, совсем не это. А про Аверина он не думал. Не вспоминал и даже не пытался, просто не видя смысла поднимать из-под слоя пыли свои давние воспоминания. И как назло, когда он собрался что-то изменить в своей жизни, перед ним появился Егор и задал этот странный и удушающий вопрос, разрушивший все мысленные блоки. Маринцев снова окунулся в те годы, когда был просто смущенным подростком, которому звонил одноклассник и шептал всякие непристойности. И ведь они получили отклик, затянули его с головой в это безрассудство! А он, дурак такой, решил признаться в своих чувствах. Антон сжал губы, поднял взгляд на Аверина и глухо произнес: - Я все помню. - Злишься на меня? – Егор смотрел серьезно, без тени улыбки. - С чего бы, Горя? – хмыкнул Антон, доставая деньги и вкладывая их в папочку за них двоих. - Я тогда испугался, Тош, просто испугался, – покачал головой мужчина, сжимая пальцы в кулаки. – Столько раз порывался позвонить тебе… - Да ты просто трус, Аверин, – то ли шутя, то ли серьезно произнес Антон, поднимаясь со своего места. – Было и ладно. Нет смысла сейчас что-то вспоминать. - Уходишь? – вдруг спросил Егор, поднимая глаза на Маринцева. - Мне на работу пора. - Тош? - М? - Я вернулся сюда насовсем. Антон сжался, но виду не подал. Этот взгляд карих глаз, эти морщинки, эти губы… Этот чертов голос, который много лет назад сводил его с ума. Какой-то обреченный вздох, и Антон достал из бумажника свою визитку, передавая ее в руки Аверина. - Позвони мне… снова. Он уходил, не оборачиваясь, просто не решаясь это сделать. О чем он думал, когда оставил свой номер телефона? Наверное о том, что все эти годы только и ждал того самого звонка, который затерялся во времени и глухих сомнениях. Маринцев вышел на улицу, огляделся по сторонам, словно в попытке вспомнить, где он оставил свою машину, и только после сделал шаг вперед, поворачивая направо к стоянке недалеко от кафе. «Маринцев Антон Леонидович…» Егор облизал губы, спрятал непослушными пальцами визитку в свое портмоне и прикрыл глаза. Столько лет прошло, столько лет! Им уже давно не четырнадцать, а сердце стучит, как сумасшедшее. Одного взгляда хватило, чтобы понять, что он пронес эти чувства через всю жизнь, жалея только об одном. О том, что заставив Маринцева влюбиться в себя, просто сбежал, испугавшись ответных чувств. Ну не дурак ли? *** Антон сидел за ноутбуком, листал последние новости, когда рядом лежащий смартфон оживился стандартной мелодией на незнакомые номера. Сняв очки и потерев переносицу, мужчина взял телефон и нажал на прием вызова, произнося хриплым от долгого молчания голосом: - Слушаю. - Надеюсь, что очень внимательно, – послышался не менее хриплый смешок, за которым скрывалось смущение. - Горя? – совершенно внезапно всплыла старая привычка в обращении. - Горя полные озера, – прошептал Аверин, замолкая. – Скажи, что я дурак, а? - Ты дурак, Аверин, – спокойно произнес Маринцев, закрывая ноутбук. – Записывай адрес. Через час раздался звонок в дверь. Антон вытер руки полотенцем, выключил духовой шкаф и пошел в прихожую открывать. На пороге стоял Аверин, взлохмаченный, какой-то уставший, но улыбающийся настолько широко, будто выиграл в лотерею, сорвав немыслимо большой куш. Мужчина прошел в квартиру, поставил на пол пакет, в котором что-то громыхнуло, затем подошел вплотную к Антону и произнес тому почти в самые губы: - Больше двадцати лет прошло, а я только сейчас говорю тебе это, – губы соприкоснулись, и мужчина выдохнул: – Я люблю тебя, Маринцев. И звонил тебе, потому что хотел до цветных пятен перед глазами. - А сейчас? – Антон ухватился пальцами за ворот пальто и потянул Егора на себя еще больше, пока они не столкнулись. - И сейчас, только еще больше, – проглатывая окончания, произнес Аверин, потому что губы то и дело касались губ Антона. - Сука ты, Аверин! – зло прошептал Маринцев, грубо целуя бывшего одноклассника. Много лет прошло, слишком много, а чувства остались. Просто спрятаны были глубоко и надежно. И будто им снова по четырнадцать, когда сердце бьется со всей силы и в ушах звенит до глухого раздражения. И плевать, что пальто валяется на полу, а ботинки скинуты рядом, и плевать на мясо в духовке, запеченное на скорую руку. Просто плевать, потому что время повернулось вспять, вернув двух мужчин во времена школьной поры, где звучали звонки старых домашних телефонов со смешными пружинистыми проводами. И когда-то произнесенные слова сейчас обретали совершенно другой характер. Они целовались, сжимали друг друга в объятиях и шептали всякие глупости, которые в действительности были теми самыми словами, сказанными больше двадцати лет назад. Потом были иные прикосновения, намного медленнее и развязней, словно проба воды перед мощным прыжком в необъятную глубину. Широкие ладони гладили кожу, уже не такую нежную, но по-прежнему желанную. Губы исследовали и обжигали, оставляли следы и клеймили. Стоны срывались чаще, чем хватало дыхания, но это только заводило, напоминая о других, более нежных голосах, которые остались в памяти лучшими звуками. А потом Аверин повалил Антона на кровать, содрал с него оставшиеся вещи и оказался сверху, пытаясь через жесты и движения ответить на все невысказанные вопросы. И Маринцев принимал все это, потому что хотел, потому что ждал. И не было смысла обманывать себя, просто жалко было потерянного времени. Прикосновения становились все жарче и болезненней, пока не сорвало крышу в неуемном желании обладать. Антон сжимал до синяков, пытался что-то сделать, но оказалось, что он просто обнимал и через каждый стон шептал простое «Горя». Аверин мотал головой, кусал губы, словно не верил во все происходящее, и снова, раз за разом, брал Антона, отдавая ему себя без остатка. Потому что свое имя на его губах было больше, чем все остальное. Потому что с девятого класса он больше никому не позволял называть себя так. И он обязательно скажет об этом Антону. Чтобы тот знал о его чувствах, которые не угасли спустя двадцать три года. А та встреча, одна единственная, семнадцать лет назад, была напоминанием и спрятанным ключом, который, пускай и поздно, но все же пригодился.