Обитель тронолордов. Танцы с пламенем

Пролог Осень была повсюду. В тусклом солнечном свете, с трудом пробивающемся через пелену облаков. В желтых и красных листьях, большая часть которых уже покрывала землю на пару с пожухлой травой. В оставшихся в наследство от прошедших накануне холодных дождей лужах, с завидным упорством стремящихся поделиться со случайным гостем водой через бреши в обороне его обуви. В грязи, завоевавшей каждую дорогу и тропу, и теперь радостно хлюпающей под ногами путников. Лишь на одной, спрятанной среди гущи сурово ощетинившихся сосен, поляне, до сих пор царствовало лето. Несмотря на пасмурную погоду, она будто светилась изнутри, заросшая яркой, насыщенной зеленью, травой. Кроме нее на поляне росли прекрасные цветы редчайших расцветок, словно солдаты на привале, разместившиеся небольшими тесными группками. Посреди всего этого великолепия сидел одетый лишь в легкую длиннополую льняную рубаху человек. Аскет с радостной улыбкой на устах следил за травинками, трепетавшими на легком ветерке; за жучком, что прокладывал средь них, одному ему известно куда ведущий, путь; за двумя муравьями, что не смогли договориться и теперь неуклюже, постоянно сбиваясь с ритма, несли намного превышавшее их размером зернышко. Жизнь все-таки прекрасна, даже каждое ее маленькое частное проявление. Единение с природой навсегда лишило аскета гнева, зависти, и многих других, присущих в разной степени любому человеку пороков, из-за которых и начинаются конфликты, ведущие лишь к разрушению себя и всего вокруг. Бросив в рот пару-тройку ягод, сорванных с растущего неподалеку куста малины, аскет лег на траву, положив под голову в качестве подушки скрещенные ладони, прислушался к незатейливым мелодиям, выводимым певчими птицами. И тут же нахмурился, уловив едва заметный запах большого города. Очевидно, к месту его уединения приближался какой-то человек с неясными пока намерениями. Где-то вдалеке нарушила лесное спокойствие своим ржанием оставленная им лошадь. Вот уже были слышны шуршание мха и хруст веток, вызванные его шагами. Иногда к ним присоединялся вызывающий неприятные воспоминания о прошлой жизни лязг железных доспехов. Отшельник сидел, скрестив ноги и обняв колени, неотрывно глядя в том направлении, откуда должен был появиться нежданный гость. Через некоторое время стала видна темная фигура, огибающая деревья, стоящие на его пути к летнему пятну на теле осени. Наконец человек подошел достаточно близко, чтобы были видны пятна ржавчины на кирасе. - Приветствую, - впервые огласил человеческой речью заповедное место синеволосый человек, одетый в недорогие железные латы. В его взгляде странным образом сочетались ненависть и страх, в контраст остальному лицу, выражавшему спокойствие и добродушие. - А здесь очень уютно, позволю себе заметить, - продолжил он, делая шаг и вступая на поляну. - Стой, - взволнованным голосом ответил отшельник, вскинув руку и выставив перед собой ладонь, словно щит. Гость шелохнулся, на его лице проскользнула тень удивления, и он отошел обратно в лес. Аскет встал, медленно и осторожно подошел к раздавленному неосторожной, одетой в латный сапог, ногой, цветку и севшей на него так не вовремя шоколаднице. - Мои хорошие, беда-то какая случилось, - грустно шептал он, взяв на одну ладонь бабочку, а другой поглаживая смятые лепестки, - ну ничего, он не со зла, поверьте. Отшельник улыбнулся, а шоколадница, вначале робко пошевелила крылышками, а потом взлетела и, провожаемая взглядом аскета, скрылась среди деревьев. Цветок же потянулся к аскету, словно к солнцу, распрямился и снова стал таким, каким и был до печального инцидента. Кивнув своему вылеченному подопечному, отшельник поднял взгляд, осмотрел фиалковые глаза под синими бровями, прямой нос и тонкие губы, и рассмеялся. - Давно я не видел этого лица. Но я знаю, кто ты, не притворяйся этим мальчиком, хотелось бы видеть тебя в боле привычном виде. - Я все равно думал, что тебя-то обмануть как раз и не удастся, - рассмеялся синеволосый, потянулся руками к своему лицу, положил два пальца правой руки на нижнюю губу, левой - на верхнюю. Аскет мгновенно зажмурился, ибо уже однажды испытал на собственном опыте совсем не приятные ощущения от предстоящего зрелища. Послышался страшный хруст и чавкающий звук. А потом перед открывшим глаза отшельником возникло обрамленное черной шапкой волос лицо, принадлежащее широко известному в давние времена менестрелю. – Что ж, призраки канувшей в лету эпохи наконец-то встретились, - протянул руку аскету его гость. Тот ухватился за нее, пожал и поднялся на ноги. - Вот так-то лучше, вороненок мой, - радушно улыбнулся отшельник. - Но как же ты нашел меня? Или это было легко, но ты единственный, кто попытался? – наклонив голову набок, уперев кулаки в бока и шутливо надув губы, высказал он свой вопрос. - Совсем просто это не было, - развел руками человек в ржавых доспехах, - Сам знаешь, что граница моих возможностей простирается достаточно далеко даже для такой нетривиальной задачи. - Раз уж напомнил мне, надев его лицо, то не расскажешь ли, как у мальчика дела? Справляется ли с возложенной на него задачей? И как остальные мои совята поживают? - Это будет долгая история. Хорошо бы присесть, я, знаешь ли, устал, - человек поискал вокруг себя что-нибудь, что могло бы сойти за сидение. - Да прямо здесь, на мягкой травке, только… - улыбка на мгновение покинула лицо аскета, - аккуратнее, не раздави снова никого. - Понятно, - нахмурился его собеседник, и, недолго раздумывая, сел за пределами летней поляны, на покрытую лишь сброшенными соснами иголками землю. Подождав, когда сядет и встреченный через долгое время друг, он продолжил. – Значит ты не знаешь, что им тоже пришлось покинуть свой дом. - Как же так? Как такое могло произойти? – ужаснулся аскет. - После твоего ухода произошло многое, и хорошего было довольно мало. Я не буду нагружать тебя подробностями, но скажу лишь, что не на того человека ты положился. Он так и не смог заслужить ту любовь, что все испытывали к тебе. Даже больше, многие его возненавидели. Единственное, чем могу тебя обрадовать, - повел разговор в другое русло черноволосый, увидев, как помрачнело лицо отшельника, - так это тем, что он помнит о своем долге перед тобой, и не сдался под натиском обрушившихся на него неприятностей. Я как раз ехал к тебе из Готача, теперь служащего тронолордам новой обителью. Посмотрел, что у них да как. В бою меня по-прежнему никто их них не может победить, - рассмеялся он. Но, тебе, разумеется, не это интересно. Похоже на то, что нам там больше места нет. Я, конечно, могу навещать их под чужой личиной. И тебя там встретят с распростертыми объятиями. Аскет задумался, вспомнил о причинах, из-за которых он решил уединиться здесь, вдали от всех, и вздохнул. - Мне жаль, но я не могу этого сделать, не могу вернуться. И ты сам знаешь, почему, - чем грустнее были мысли его, тем темнее казалась лесная поляна, тем меньше она начинала отличаться от окружающего, поглощенного осенью леса. Заметив это только тогда, когда стало уже достаточно холодно для того, чтобы оставаться одетым лишь в одну рубаху, аскет вернул себе самообладание. Трава на поляне снова наполнилась зеленью, послышалось жужжание насекомых. Когда мимо лица меняющего лица пролетел жук, тот едва сдержался, чтобы не отмахнуться от него одетой в латную перчатку ладонью. Он встал. - Рад был повидаться - сказал он на прощанье, - Подумай над моими словами. Или не думай, если они тебе неприятны. - И я рад, что ты меня навестил, кротенок мой, - аскет тоже встал и отвел ладонью закрывший часть лица рыжий локон. Вздрогнул от холода, когда, обнимая старого друга, прижался к его кирасе. А потом еще долго смотрел на спину удаляющего человека, пока тот не вышел за пределы досягаемости пяти обостренных чувств. И тогда аскет снова вернулся к своему безмятежному созерцанию цветущей, безмятежной и прекрасной природы.