Почему так поздно?

      Я хорошо помню тот день, когда она появилась. Это было начало второй недели его стажировки в нашей фирме.       Нет. Я, пожалуй, начну с того момента, когда он впервые пришёл в офис.       Ураган. В помещение ворвался тайфун света, смеха, позитива и улыбок. Он пришёл, и мир для меня изменился раз и навсегда. Он вёл себя так, словно совсем не нервничал перед собеседованием с руководителем, будто знал всех и каждого в нашем офисе. Не просто знал, был каждому закадычным, добрым другом. Сотрудники потянулись к нему, как мотыльки на пламя свечи. Все. Даже я с трудом подавлял желание приблизиться, чтоб украсть немного его света.       Разумеется, его приняли. Иначе и быть не могло. Он обаял всех, включая сторожа на парковке, который разрешил ему ставить свое ведро с болтами на месте помощника главного бухгалтера — тот временно отсутствовал по состоянию здоровья. Девчонки из статистики кружили вокруг, как рой чокнутых пчёл и, перебивая друг друга, что-то постоянно жужжали. Откровенно ему себя предлагали. То бюстом на стол ложились, то плюхались на колени. Но он был терпелив, вежлив, снисходительно обходителен. Я бы уже разнёс к чёртовой матери весь офис, но он — нет. Он был другим. Лучше всех. Он был — идеальным. В общении, как потом выяснилось, и в работе ему не было равных. Казалось, не существовало того, что заставило бы его паниковать, нервничать или отчаиваться. Ему всё давалось. И давалось слишком легко, играючи, с несмываемой улыбкой на лице. Он был… идеален. Это видели и понимали все. Это понимал я.       Первая появилась в полдень, за час до обеденного перерыва. В тот момент, когда шеф объявлял, что его стажировка досрочно закончена, я почувствовал ее прикосновение. Прижавшись к моей спине, и обхватив кольцом ядовито-лиловых, тонких рук, она вкрадчиво зашептала мне на ухо: "Смотри, смотри внимательно. Ну, разве он не хорош? Каков красавец! Баловень судьбы! Ты ему не чета, ты — другая лига. Слаб, нерешителен. Смотри внимательно. Тебе таким никогда не с-с-стать..." Я не мог дышать, не видел ничего вокруг и не слышал ничего, кроме ее шепота, от которого взрывались барабанные перепонки.       Следующий месяц стал для меня пыткой. Она приходила всегда, стоило ему появиться в поле моего зрения, добродушно сказать «привет» или предложить какую-либо помощь. И все повторялось снова и снова — страшные удушающие объятия и мерзкий шепот. Мне казалось, что я схожу с ума.       Вторая явилась внезапно, когда он стоял у окна и разговаривал по телефону. Как всегда выглядел здорово, как всегда лучился улыбкой, как всегда...       Я подошел слишком близко… Зачем? Он меня не заметил и, взмахнув рукой, выбил из моих рук папку с важными документами. А может, и не были те бумаги такими уж важными, но это не имело значения. Тогда не имело. Та, вторая, вцепилась когтями в мои плечи, и я заревел. Кричал, ругался, крыл его матом, выливал всю боль и ярость, выплёвывал оскорбления ему в лицо. И... И мне стало легче. То, что давило, не давало покоя, сводило с ума, исчезло. К сожалению, ощущение свободы и легкости закончилось так же внезапно, как и наступило. Коллеги стали смотреть на меня осуждающе, перестали разговаривать, почти не здоровались и обращались исключительно по делу. Его же окружили заботой и вниманием. Сотрудники не понимали, что плохо сейчас именно мне. Не ему. Мне!       В течение полугода эти две... Они всегда были на расстоянии вдоха. Стоило мне побороть объятья одной, как вторая начинала рвать моё нутро в клочья. Заставляла срываться и вымещать на нём свою немощь, обиду, несостоятельность. Своё несовершенство. Он смиренно все это принимал. Всегда. Конечно, ведь он не был слабым трусом. Много раз он пытался заговорить со мной, ловил в коридорах, аккуратно брал за руку, заглядывал в глаза и всегда задавал один единственный вопрос: "Почему?"       Такой простой вопрос. Только ответа на него у меня не было. Или я не хотел его знать сам.       Я стал невнимательным, необщительным и раздражительным. А за неделю до годовщины его работы на фирме, меня попросили уволиться по собственному желанию. Я хорошо помню довольные лица сотрудников. "Сам напросился. За что боролся..." Это читалось в их взглядах. Во всех. Но только не в его.       В мой последний рабочий день, он вдруг обратился ко мне по имени. Впервые за все время. Мне хотелось исчезнуть, спрятаться, сбежать, только бы не слышать его голос. Его тихий, грудной голос. Его идеальный голос. Но он все же нашел меня. В уборной. Схватил за плечо и крепко прижал к себе. —Прости, — сказал он. — Прости меня. Прости... И тогда явилась третья. Я чувствовал, как она разъедала мне кожу кислотой там, где он меня касался. Больно! Как же невыносимо больно! Я больше не мог этого выносить. Собрав последние силы, я оттолкнул его от себя. От неожиданности он запнулся и упал, ударившись головой о раковину.       Они были там все трое. У меня за спиной. Каждая что-то говорила, шептала, пела. Но я не разбирал слов, не хотел, не мог. Вцепившись в волосы, я бил его головой о кафельный пол. Бил, стараясь расколотить ему череп. Кровь. Она была везде. Много. Но мне было недостаточно. "Ненавижу! Ненавижу! Тварь! Сдохни, сука! Не-на-ви-жу!"       Я не помню, когда они исчезли. Но вдруг всё закончилось. Меня не душили, не жгли, не выворачивали наружу. И тогда появилась последняя. Она плакала, склонившись над ним. Гладила его по мокрым, липким от крови волосам, по лицу . Она целовала его безжизненные губы и заглядывала в глаза. Пустые глаза. И тихо, жалобно звала: —Вернись ко мне... Вернись... Мой. Только мой! А я сидел, смотрел на неё и думал, почему она оказалась такой бледной, такой слабой и незаметной. Почему я увидел её только сейчас?..