Побег

Гарри упал на кровать, широко раскинув руки. Если бы у него были крылья, он бы открыл окно, взмыл в небо и больше никогда не спускался на землю, не слышал бы криков, не видел бы войны. Он думал всю оставшуюся ночь. Думал утром, упорно откладывая завтрак, не желая спускаться и видеть членов ордена. Думал в обед, когда Рон пришел его будить и обнаружил лежащим с открытыми глазами. Гарри был гриффиндорцем, а гриффиндорцы готовы идти на смерть и играть в игры, если им сказать, что это для спасения, для всеобщего блага. Вот только проблема была в том, что Гарри по духу все же был немного слизеринцем и не любил чужие правила. Теперь же чувство долга сражалось в нем с ненавистью ко всем тем, кто скрывал от него правду. Они хотели им пожертвовать, как пешкой. Да, выбора особо не было, но почему нельзя было спросить его, сделать вид, будто дают выбор — он бы все равно выбрал смерть, как любой гриффиндорец. Но они даже не дали ему выбора! Ярость затопила парня и он сжал кулаки до боли. Рон не заметил, а Гермиона восприняла это по-своему, начав бросать на него сочувствующие взгляды. Она думала это из-за Сириуса. Да, и это тоже выводило из себя, но еще хуже было то, что Гарри смотрел на них всех — на Молли, на Артура, на Рона, на Гермиону, на Люпина — и никак не мог представить, как они все будут жить после его смерти. Также хлопотать по хозяйству, подкалывать друг друга, играть в шахматы… помнить? Будут ли они помнить? Он ведь всегда был готов всех спасать и защищать, так почему же теперь не смог? Гарри представлял, что бы он ответил, если бы, например, Тонкс попросила его помочь? Конечно, помог бы. Он так уже делал — хоть в огонь, хоть в воду, хоть в пасть василиску. Но если прямо сейчас Дамблдор придет и скажет: «Извини, мой мальчик, ты свое отыграл, отлетал, теперь другое надо. Ты выбери, как тебе лучше — самому или с чьей-то помощью?» — что сможет Гарри ему ответить? Плюнуть в глаза и аппарировать. Он бросался на дракона и акромантулов, зная, что всегда есть удача, есть хотя бы один из тысячи шанс выжить. А тут не было. — Все в порядке, Гарри? — спросил Рон. Поттер посмотрел на него, как на совершенно чужого человека, словно не понимая, откуда здесь этот рыжий и чего он хочет. С трудом заставил себя покивать. Он и не заметил, как наступил вечер, и даже не помнил, чем занимался весь день. В голове боролись «должен» и «не хочу». Гарри подумал, что он никуда не годен, если не может победить даже свое желание жить. — Мама настаивает, чтобы ты поел. — Сейчас я спущусь. Надеюсь, еды на столе хватит, а то чувствую себя так, словно меня последний раз кормили в Хогвартсе, — Гарри улыбнулся с мерзким чувством. Это делал не он, это кто-то другой. Раньше почти не приходилось раздумывать над своими реакциями и выражением лица, а тут — поди ж ты! — каждый взгляд, каждый жест приходится контролировать. Наверно так чувствует себя Малфой или Снейп, потому что нельзя живому человеку быть таким продуманным. Нельзя. Рон убежал вниз, а Гарри позволил себе еще пять минут посидеть на месте. Он думал, неужели Дамблдор его действительно не увидел? С другой стороны Гарри не входил в комнату, да и вряд ли директор ожидал его увидеть. И что теперь делать? Он чувствовал, что должен принять решение быстро, но никак не мог собраться и разложить все по полочкам. Гарри спустился, снова — как ножом по горлу — увидел родные лица. Изможденные, но осененные улыбками. Он их любил — всех и каждого. Он знал, что они понятия не имеют о том, какой подвиг ему придется совершить ради них. И все же… это не был ответ. Гарри отвечал на вопросы и ни у кого не вызывал подозрений, и в то же время все ближе подходил к какой-то идее. Если бы Рон Уизли, желавший другу спокойной ночи, знал о его замысле, он бы ужаснулся. Потом назвал бы предателем и как следует ударил. Гермиона, кинувшая последний сочувствующий взгляд, просто не знала бы, что делать. Снейп, в очередной раз промелькнувший в доме исчезнувший, усмехнулся бы, словно всегда этого ждал. Только Гарри это не волновало, как и то, что Люпин, столкнувшийся с ним в коридоре и поймавший его взгляд, на одно крошечное мгновение широко распахнул глаза. Если бы только бывший Мародер заставил себя провести параллель с тем разом, когда в последний раз видел такой яростный, гордый и отчаянный взгляд! .. Но он затолкал эти мысли поглубже и пошел дальше. А на следующее утро Гарри Поттер исчез. Поутру его не обнаружили в комнате, Кричер сказал, что его хозяин вышел из дома в пять утра, но некоторые особо подозрительные члены Ордена Феникса все равно ему не поверили, да и толку от этого знания было немного. Его искали, искали во всех местах, которые Гарри знал и даже в тех, которые ему вовсе не были известны. Ссорились друг с другом винили в пропаже, в том, что не уследили. Недоумевали, не верили, даже мысли допустить не могли, что он ушел сам, пока не пришел Снейп и привычно холодным тоном не сказал, что Волдеморт ничего не знает о местонахождении Поттера, а следовательно — никак к этому не причастен. Профессору было все равно, он равнодушно смотрел, как кто-то бледнеет, кто-то краснеет, а кто-то хватается за сердце. Рон в запале даже крикнул, что Снейп лжец, а тот и бровью не повел. Со всех членов Ордена Феникса и ребят взяли клятву, что об этом никто не узнает — иначе магический мир утратил бы всю надежду в столь нелегкое время. Вот только сам Орден, который и был основой противостояния Волдеморту, едва не утратил свое доверие. Спас положение Дамблдор, который улыбался, говорил, что все в порядке, туманно намекал, будто все под контролем — в общем, вел себя как обычно. Только Снейп в это не поверил, он в этой вере не нуждался. Он уже давно разучился надеяться, так что потеря надежды ему не грозила. Сам Дамблдор не знал, куда делся Гарри Поттер. Он не был в Гринготтсе, не показывался на Косой аллее, не объявлялся в других важных для волшебников местах. У Гарри было несколько домов. В Нору он отправиться, конечно не мог, на Гриммо вернуться тоже. А самым важным для него местом был Хогвартс, но под носом у всех он скрываться не стал, тем более директор знал все, что происходит в школе. Альбус Дамблдор не просто лгал, чтобы сохранить чужое душевное равновесие, он спасал свое. Он верил, что гриффиндорская натура не подведет и Гарри вернется, куда бы его не занесло, также как верил, что парню при этом повезет никуда не вляпаться. Он не злился. Времени злиться не было, надо было срочно пересмотреть планы. Гарри был наивен, когда думал, будто его роль в происходящем ограничивается одним лишь принесением себя в жертву. Он еще не знал, что его исчезновение стало первым звеном в огромной цепи не предвиденных никем обстоятельств. И пусть это было глупо, как детские истерики, закатываемые им Снейпу, но сам Гарри вовсе не был глупым. У него теперь тоже был план.