Ему казалось

Скотту все казалось, что однажды она свихнется. Сломается. Не выдержит того дерьма, что каждый день происходит в этом чертовом городишке. Ему казалось, что однажды она посмотрит на него совершенно чужими – опять – глазами, где не будет ни толики прежней ее. Она – снова – будет скалиться в усмешке и с лживой заботой, что отравляет каждую его клетку спрашивать, все ли с ним хорошо, при этом ласково проворачивая меч в ране. Ему казалось, что однажды все, что делает ее такой, какая она есть, рухнет, и наружу выползет вся та боль, которую она привыкла скрывать. А ему останется только смотреть на то, как меняется она – такая родная, такая светлая, полностью пропитываясь тайнами и тьмой. Ему казалось, что однажды… Все это случится. Обязательно. А он не сможет, просто не сможет ничего сделать. Не сможет спасти. Да, черт возьми, он Альфа! Гребанный Истинный Альфа! Но он знает – ему кажется, что он знает – что он не сможет ее спасти. Просто не сможет. Он заглянет ей в глаза – пустые, насмешливые, холодные – и не сможет сделать ничего. Ему казалось, что стоит к ней сейчас прикоснуться – и она рассыпется облаком пыли, растворившись под этим дождем… Он уже видел это. Он больше не хочет этого видеть. И он совершенно не удивлен, когда Тео рассказывает, что она натворила. И Скотт верит. Потому что… Это ведь должно было случиться, да? Она же просто человек – маленькая, слабая, хрупкая, беззащитная. Она должна быть достаточно злобной и сильной, чтобы выжить в этом наполненном магии мире. Ему казалось, что он просто развивает логическую последовательность. Но он понимает, что оправдывает – пытается – ее перед собой. И у него это с успехом получается! Ему казалось, что нет ничего хуже их предстоящего разговора. Он сотни раз проворачивал его в своей голове, представлял, как будет спрашивать ее о том, что произошло… И в этот миг ему казалось, что он предусмотрел все самые худшие варианты. Он ошибся. Они стояли под дождем. Оба насквозь промокшие. Смотрели друг на друга и не знали, что сказать. В его руке был гаечный ключ. Тяжелый. Она юлила, оправдывалась, говорила, что так было нужно. А он верил. И не мог верить. «Она должна была сказать!» – билось в голове. Должна. Но она не сказала. – Думаешь, у меня был выбор? – вскидывается она. Ему казалось… – Выбор есть всегда. И она взрывается. Кричит. Злится. Говорит что-то об ошибках и… Ему казалось, что выбор есть всегда. Что можно что-то исправить. Не допустить. Не позволить ей снова смотреть таким холодным больным взглядом. – У меня не было выбора, Скотт. Ему казалось, что это не так… – Но ты не веришь мне… И появляется чувство чего-то такого, странного, ускользающего. Одно слово. Полслова – и она снова посмотрит на него холодными насмешливыми глазами. Она – просто человек. У нее не было выбора. Ему казалось, что выбор есть всегда. Она порывается развернуться и уйти, но Скотт не пускает. Нет. Нет. Не надо. Не ходи. Там ты окончательно перестанешь быть ей, той, от которой свет исходит во все стороны. Нет. Нет. Не ходи. Она со злостью бьет его ключом по руке – не с силой, не больно. На грани истерики. – Так нельзя, – говорит Скотт, обнимая, прижимая к себе. – Отпусти меня, придурок, ты мне не веришь, – шипит она. – И да, если ты такой чистенький, то убери от меня руки. Запачкаешься. Ему казалось, что так нельзя. Нельзя убивать. Нельзя наслаждаться чужой смертью. Ключ падает на асфальт. Дождь смывает с него кровь. Стайлз трясет. Скотт думает, что она непременно простудится и будет обвинять во всем его. То есть… Раньше все было бы так. Сейчас? Ему казалось, что ничто уже не будет таким же, как прежде. Не сейчас… Не тогда, когда Стайлз… Когда она… – Черт, ты не представляешь, как страшно было, когда на Донована эта арматура упала и насквозь его проткнула! – выдыхает Стайлз ему в шею. Скотт замирает. Ему казалось, что сейчас придется серьезно поговорить с Тео.