Страшные сказки от Брука

Я хочу записать самый странный и в тоже время самый обыкновенный рассказ, но не прошу, чтобы мне верили, и не думаю, что мне поверят. Действительно, нужно быть сумасшедшим, чтобы ожидать при таких обстоятельствах, когда мои собственные чувства отвергают свои показания. А я не сумасшедший, и, во всяком случае, мои слова — не бред. Меня зовут Себастьян Моран. С юношества я отличался своей мужской привлекательностью, но в особенности силой. Я всегда предпочитал больше физическую расправу, нежели дипломатический подход. Уважение ко мне со стороны сверстников так возрастало, что я был почти кумиром среди своих товарищей. Отец на мои проказы в школе закрывал глаза, быть может потому, что и сам был когда-то таким же, а может потому, что я быстро научился охотиться как и на мелкую, так и на крупную дичь, ибо полюбил охоту с отцом, в отличии от моего младшего брата Северина, который, хоть и мой близнец и внешне мы были не разлей вода, являлся посмешищем в нашей компании из-за нежности своего сердца и со временем перестал быть мне близким другом. Однако, кое-что ещё, помимо внешности, нас с братом объединяло. Бóлшую часть времени Северин проводил со своими питомцами, которых он где-нибудь подбирал. Отец домашних животных покупать отказывался, но наша мать, почившая вскоре после нашего рождения, имела к ним слабость и нередко даже предпринимала попытки уговорить отца прекратить охоту, посему отец, не выполнив её желания с охотой, решил хотя бы позволить моему брату и мне держать любых питомцев, с условием, что они будут находиться почти все время либо в нашей комнате, либо во дворе, который, благо, был достаточно большим для этой цели, поскольку наша с братом комната не позволила бы держать слишком большого любимца. Северина, впрочем, этот факт не огорчал, ему достаточно было брать собак поменьше или вовсе мелких зверюшек. Тут стоит упомянуть, что я тоже безусловно воспользовался такой возможностью и у меня также были животные; собака, даже две, которых я брал с собой на охоту и любил. Я женился рано, выбрав себе в жены не самую заметную, но одну из самых красивых девушек в нашем кругу общения. Дом я оставил младшему брату, а сам переехал с женой в загородный дом побольше и несколько ближе к Лондону. Я с удовольствием заметил, что наклонности моей жены не противоречили моим. Она не заставляла меня бросать охоту, а против троих собак (две из которых были уже слишком стары, чтобы охотиться, а третья ещё слишком мала) она абсолютно ничего не имела против, сказав, что только зá домашних питомцев. В итоге у нас были три славных собаки, несколько рыбок и кот. Этот последний был необыкновенно породист и красив, весь чёрный, и смышлен он был до изумительной степени. Так что неудивительно, что однажды, увидев его одиноко скитающимся по улице, я, немного подумав, решил забрать его домой, будучи уверенным в том, что жена будет ему лишь рада, и оказался я относительно этого прав. Только говоря о том, как он умён, жена моя, которая в глубине сердца была порядком суеверна, неоднократно намекала старинное народное поверье относительно того, что все чёрные коты — превращенные колдуны. Не то чтобы она была всегда серьёзна, когда касалась данного пункта, нет, и я привожу эту подробность единственно для того, что сейчас самое время о ней вспомнить. Ричард — так звался кот — был моим излюбленным и неизменным товарищем. Я сам кормил его и даже позволял иногда забираться к нам с женой в кровать поспать, хотя своим собакам я подобного баловства никогда не позволял, несмотря на большую привязанность и любовь к ним. Следовало ожидать, что кот, такой же хладнокровный ко всем, как и я, почти с первого дня отвечал мне взаимной симпатией и сопровождал меня всюду в доме, куда бы я ни пошёл. Мне даже стоило усилий удерживать его, чтобы он не следовал за мной по улицам, однако что-то говорит мне, что иногда он умудрялся улизнуть из дома и незаметно последовать за мной. Такая дружба между нами продолжалась несколько лет, и за это время мой темперамент и мой характер претерпели резкую перемену к худшему, что, конечно, не было незамеченно моей женой. Я позволял себе говорить самым грубым образом со своей женой, день ото дня становясь все небрежнее по отношению к окружающим. Это привело к тому, что она заявила, что хочет съехать от меня. Но что самое главное — уехать она хотела к моему брату, с которым, по её словам, она сильно сблизилась за последнее время. Я был все время мрачен, разумеется, и мои любимцы не преминули почувствовать происшедшую во мне перемену. Я не только не обращал на них внимания, но и дурно обходился с ними, а охоту я и вовсе забросил. По отношению к Ричарду, однако, я ещё был настроен в достаточной степени благосклонно, чтобы удерживаться от всяких злоупотреблений. Однажды, моя жена, еще не переехавшая к Северину, но собравшая почти все свои вещи, пошла со мной по какой-то хозяйственной надобности в погреб, примыкающий к тому зданию, где мы жили. Кот также сопровождал меня, пока я спускался вниз по лестнице, чтобы убрать своё ох. Моя жена не смогла не сдержать свои язвительные комментарии, а точнее продолжить нашу утреннюю беседу в которой она в достаточно ясной форме обозначила, что мой брат куда успешнее и лучше меня. — Ты так и не починил ступеньку на лестнице, да? Сколько я тебя просила? — Нисколько. — холодно, но честно ответил я, начиная спускаться быстрее. — И ты ничего не сделал. Северин, заметив, догадался б уже сам и давно её починил. Он куда мужественнее тебя, а что мне с того, что он не охотится, как и ты? Смысл в твоей охоте, если ты бесполезное существо. Если ты полное ничтожество? — не унималась моя жёнушка, идя за мной. Она специально остановилась возле меня, дабы продолжить свои речи, которые ей были важнее тех дел, по которым она пришла в погреб. Я с завистным упорством терпел и не говорил ей ни слова, пока Ричард не подошёл к нам и не начал виться у моих ног, а после и приблизившись к моей руке, в который был топор. Вспомнив о топоре, я думал убрать его, но, кинув взгляд на кота, я заметил в его уставившемся на меня взгляде что-то странное, но, в итоге все ж не став придавать этому значения, я вновь перевёл взгляд на жену, которая не замолкала. Вдруг что-то пришло мне в голову и через несколько секунд я взмахнул топором, забывая в своей ярости ребяческий страх, до того удерживающий мою руку, как я решил со временем. Исполнившихся бешенством, более чем дьявольским, я одним взмахом погрузил топор в её голову. Она упала на месте, не крикнув.