Безумие

Губы светловолосой девочки медленно расползаются в широкую улыбку. Пальцы резко обхватывают ручку чайной чашки, сжимают ее до побелевших костяшек. Рин улыбается –совершенно безумно улыбается. Скалит зубы и кусает губы – иногда до крови. Приближает руку с чашкой к ним, и на тонком фарфоре остаются красные следы. - Лен, почему ты не пьешь чай? Он сегодня такой ароматный. Звонкий голос прорезает вечернюю полумглу королевских покоев, колко отдается от запертых окон и небольшого участка мраморной стены; запутывается в тяжелых портьерах и шторах; повисает безразличным эхом в самом воздухе, который не очень-то сильно освещают слабые огоньки свечей, стоящих на столе и на полу. Мальчик, сидящий напротив, так же сдержанно качает головой из стороны в сторону, мягко улыбнувшись сестре: - Спасибо, моя госпожа. Мне не хочется… Рин хмурит тонкие брови, тем не менее продолжая улыбаться: - А мне хочется, чтобы вкус твоих губ сегодня соответствовал вкусу этого чая. Лен закрывает глаза и протягивает руку к своей чашке: - Не смею тебя разочаровывать, моя госпожа. Когда он снова открывает глаза, его губы уже прикасаются к прохладному фарфору. Когда он снова открывает глаза, сестра смотрит на него в упор через стол – абсолютно одинаковые по цвету, форме и размеру глаза устремлены в глубину его собственных, совершенно идентичных. Лен мягко улыбается, Рин скалится без каких-либо намеков на нежность – в глубине этой безумной синевы проносятся обрывки желания, самонадеянности, необузданного веселья и… страха? Лен чуть щурится – Рин читает в его спокойных зрачках любовь, уверенность в ее силах и отвагу. Девочка перестает скалиться и замирает. Красное пятнышко крови на фарфоре и губах – все, что сейчас нужно Лену. Однако он снова сдерживается – просто ради сестры; просто для того, чтобы игра началась тогда, когда ей этого захочется. Ни к чему серьезному это, увы, не приведет – детские, казалось бы, поцелуи, прохладные пальцы, поглаживающие ее по голове, мягкий блеск тающих свечей. Только сквозит в каждом движении безумие – Рин внезапно дергается, тянет ленточку с волос брата; привязывает на собственное запястье и снова поднимает взгляд – необузданный, боязливый – пугающий. Лен боится за нее. Шепчет на ухо что-то бессвязное, напевает, заставляет забыться, уйти не в лабиринты страшных иллюзий, построенные их сознанием, а на какую-то зеленую лесную полянку, тающую в лучах летнего солнца. Безобидная картинка – им обоим не попасть туда; для того, чтобы девочка хоть ненадолго успокоилась и отдохнула, мальчик будет всю ночь петь ей и не смыкать глаз. Рин привыкла к этому, и, обхватывая руками тело брата, она отмечает, что его губы все равно не имеют привкуса чая – они пахнут солнцем, ягодами и летом. А еще Рин думает, что надо хотя бы раз позволить ему тоже побыть там, среди леса – набраться сил. Да и просто… Рин ведь любит своего брата. А у Лена проносится мысль, что губы сестры все же сладкие, хоть и имеют слабый привкус крови. Привкус их общего безумия – власти девочки и самопожертвования мальчика. Тепло и тихо. Свечи прогорели, и воск в подсвечниках уже почти затвердел. Лен напевает; Рин спит. Это граничит с нормальностью. Лен усмехается. Слишком уж безумные мысли его посещают.