i'm wait and you are silent

Гарри уверен, что он один из тех «счастливчиков», у кого нет родственной души. В четырнадцать лет мама отдала ему дневник и сказала, что он может с его помощью связываться со своей родственной душой. Что слова, написанные им в этом дневнике, появятся на коже человека, предназначенного ему судьбой. Что и на его коже будут появляться слова, что написала его родственная душа, и они будут держаться некоторое время. Но за три года на его теле не появилось ни слова. Стайлс писал в дневнике каждую свободную минуту. Писал о том, кто он, чем занимается, что любит, а что терпеть не может. Писал строчки любимых песен, в надежде, что родственная душа узнала ее и пропела слова, как только увидела их где-нибудь на своей лодыжке или сгибе локтя. Гарри писал о том, что хочет скорее встретиться со своей родственной душой, потому что действительно мечтал об этом с того дня, как в его руки попал дневник. Но Стайлс не понимал, почему друзья рассказывают, какую забавную или романтическую фразу от родственной души они обнаружили между пальцев или за ухом, а у него ничего нет. Почему человек, с кем ему суждено связать свою жизнь, не пишет ему? Это несправедливо. Никто и не подозревал, что за все это время Гарри не получил от родственной души даже одного слова. Скрывать это было тяжело, но иначе было нельзя. Приходилось врать в школе и дома, что вчера вечером он не мог сосредоточиться на домашнем задании из-за новых строчек, что появились на бедре. Приходилось сочинять фразы, чтобы никто не подумал, что у него нет родственной души. Подсознательно, Гарри боялся этого. Сначала он думал, что его родственная душа живет в другом часовом поясе и пишет ему, когда он спит, поэтому утром на коже ничего нет. Стайлс не спал несколько дней, лишь бы увидеть хоть слово на своем теле, но ничего не произошло. Тогда Гарри решил, что он совершенно один в этом мире. Другого объяснения, почему родственная душа не пишет ему, не было. *** Луи было шестнадцать, когда первые строчки родственной души появились на его теле. Он проснулся утром от легкого покалывания на лице, а когда подошел к зеркалу, то увидел слова, тянувшиеся от середины подбородка к мочке уха, выведенные аккуратным почерком, с завитками на концах слов. В тот день Луи достал свой дневник из тумбочки, открыл баночку с чернилами, окунул в них палец и стал писать как можно мельче. Изящный палец писал коряво, но разборчиво, чтобы родственная душа поняла каждое слово, каждую букву, написанную только для нее. Дело в том, что Томлинсон с детства болен графофобией. Это никогда не мешало ему, ведь пальцы все еще целы, но он понял, что это проблема, когда родственная душа стала спрашивать, почему он не пишет ей. Тогда Луи понял, что писать можно только ручкой или карандашом, но одна только мысль, что надо взять в руки письменные принадлежности, заставляла внутренних демонов неистово кричать внутри его сознания. В семнадцать Томмо перестал писать в дневнике, поняв, что это бессмысленно. *** Гарри знал только имя своей родственной души. Оно было написано на последней странице, словно кому-то срочно нужно было записать что-то, и он, открыв последнюю страницу, написал «Луи», только оторвать клочок бумаги забыл. Это давало надежду, что где-то есть человек, который принадлежит только Стайлсу и кому принадлежит он сам. Ведь если есть имя, значит, есть и человек. Гарри хотел так думать, но его все еще разочаровывало то, что родственная душа не написала для него ничего. Почему Луи так поступает? Разве смысл жизни ни в том, чтобы найти человека, с которым ты будешь счастлив? Люди веками искали своих вторых половинок. Они ошибались и разбивали сердца. Страдали из-за неразделенной любви. Мучились и умирали в одиночестве. Но теперь все иначе. Люди могут связываться с самым для них идеальным человеком. Так почему Луи не хочет связаться с Гарри? Стайлс стал следить за каждым словом, которое он пишет в дневник. Гарри боялся, что Луи не пишет, потому что он как-то обидел его, будучи еще маленьким. Но ведь кудрявый не писал ничего ужасного, что могло бы оттолкнуть парня. Гарри всегда писал о том, о чем мечтает, о том, что делает и о том, как скучает по родственной душе. Стайлс никогда не знал этого человека. Даже внешность Луи он не может представить. Но, тем не менее, он постоянно скучает. Как если бы они непрерывно общались, а потом Луи внезапно пропал. Но парень не пропадал. Он даже не появлялся. А Гарри все равно чувствует, как где-то ниже сердца то тянет, то печет, то ноет. Парень просто хочет увидеть хоть какой-то знак, что у него есть родственная душа. *** Луи ненавидит свой страх. Он никогда не доставлял никаких проблем, пока это не стало касаться кого-то еще. Но теперь этот страх касается и Гарри. Томмо каждый день читает о переживаниях Гарри. Парня с кудрявыми волосами, зелеными глазами и ужасно неудобными, длинными конечностями. Так сам Гарри описал себя, а Луи каждый день пытается нарисовать себе его образ. Томлинсон боится смотреть на свое тело, потому что не хочет видеть там снова слова о том, что у Гарри нет родственной души. Что он совсем один и ему так хочется знать, что есть кто-то, кто является действительно его человеком. Луи его человек. Шатен буквально создан для Гарри. Только вот Томмо не может написать ему об этом. Часто Луи просыпался посреди ночи из-за того, что его грудь или бедро жжет из-за огромных текстов, что пишет Гарри. Слова появлялись одно за другим. С такой скоростью, словно парень писал на эмоциях. Почерк стал размашистым, и в каждой длинной линии можно было почувствовать боль. В каждом слове разочарование. В каждой фразе надежду. А во всем тексте было лишь отчаянье. Луи бы хотел успокоить парня. Сказать, что когда-нибудь они найдут друг друга. Когда-нибудь все встанет на свои места, ведь судьба сведет их рано или поздно. Они же родственные души. Они не смогут жить друг без друга. *** Гарри перестал верить в лучшее. Больше он не следил за словами, что пишет в дневнике. Старый черный блокнот перестал служить средством связи с родственной душой. Теперь Стайлс выплескивал туда всю свою печаль. А разве не печально то, что у него нет родственной души? В дневнике теперь была вся горечь, что скопилась в парне за три года. Вся боль, которую он испытал от тщетности своей судьбы. Одиночество – худшее, что может постичь человека. Гарри в аду уже три года. Почему он? Почему именно он должен одиноко идти по дороге своей жизни, до конца дней не зная любви и понимания? Разве он сделал что-то не так? Кто решил, что он не заслужил, чтобы родные руки крепко сжимали в объятиях, а губы целовали в висок перед сном? Гарри не понимал. Парень сидел на подоконнике в своей спальне, когда решил покончить с этим. Зачем ему дневник, когда некому писать? Это глупо и приносит еще больше боли, чем уже есть. Нужно забыть и принять свою судьбу. Никому ненужную жизнь он проживет один. Он справится, даже если никого не будет рядом. Задний двор пуст, когда Гарри выходит из дома с черным блокнотом в руках. На улице тихо, потому что утро только наступило, и жители еще нежатся в своих теплых кроватях. Гарри шел босиком по траве, а в голове крутились лишь мысли о том, что сейчас он мог бы пожелать доброго утра своей родственной душе, если бы она у него была. Но Стайлс никому и никогда не пожелает доброго утра мягким поцелуем в щетинистый подбородок. Это всего лишь раздирающие грудь мысли. Дневник в черном переплете упал на траву, влажную от росы. Белые страницы зашелестели, когда подул ветер, заставляющий Гарри поежиться. Стайлс смотрел на то, как страницы перелистываются одна за другой, а рядом змеей извивается ниточка закладки и вспоминал все слова, что когда-либо писал в дневник. Самые счастливые и самые печальные моменты остались в этом дневнике. Но имеют ли они смысл, если нет человека, что разделит с Гарри еще миллион таких событий? Совершенно никакого. Так зачем же продолжать, когда в конце ничего не ждет? Когда Стайлс принял окончательное решение, все вмиг стихло. Словно природа знала о его намерениях. Только вот парень не знал, поддерживает ли она его или боится и осторожно наблюдает со стороны за тем, что будет. Ветер перестал дуть, и воздух стал как будто гуще. Спичка чиркнула. Яркий огонек сильно контрастировал с мягким утренним светом. Спичка упала. Страницы с жизнью Гарри превратились в пепел. *** Луи сидел за рабочим столом, на котором лежало несколько ручек и пачка цветных карандашей, что он попросил у младших сестер, а на коленях лежал неприметный черный блокнот. Сейчас или никогда. Томлинсон устал от того, что он сам же рушит свою жизнь. И ладно бы, если только свою. Но ведь страдает человек, который роднее всего для Луи, даже если они никогда не видели друг друга. Но какая разница, если связь родственных душ существует вне правил? Даже если Томмо не видел Гарри, это не мешает ему любить его. Он знает, что его родственной душе всего семнадцать лет. Что парень любит Ремарка и настоящий Рок-н-Ролл. Знает, что почерк Гарри меняется в зависимости от его настроения и что он ненавидит писать с большой буквы. Луи уверен, что будь его воля, Гарри бы всегда писал с маленькой буквы. Томлинсон знает распорядок дня парня. Знает, когда обычно Гарри удается писать ему. Знает, какой его любимый цвет и блюдо. Все мелочи и глобальные вещи. Луи знает все, потому что Гарри доверяет своей родственной душе. Гарри доверяет ему, а Томмо просто хочет успокоить парня. Дать ему понять, что он ждет их встречи. Луи влюбился в завитки у хвостика буквы «а» и в предложения без точек. Влюбился в «хх» в конце гигантских текстов. Привык к «Лу» после «Привет» и к «твой Гарри» после «Пока». Привык смеяться над размышлениями своей родственной души о том, как выглядит Луи и какой у него характер. Привык читать сквозь слезы, когда в каждом прерывистом предложении чувствовались слезы Гарри. Луи просто привык к Гарри. Он хочет, чтобы и парень привык к нему. Томмо должен перебороть себя. Иначе все существование обречено на провал. Парень закрыл глаза, вдыхая застоявшийся за ночь воздух комнаты, и поднял руку над столом. Он открыл глаза, когда пальцы коснулись ручки, а внутри все заклокотало, то ли от страха, то ли от величия момента. Луи повторял себе, что все это ради Гарри. Повторял, что сможет это сделать. Ручка уже в руке, но Луи чувствует, что что-то не так. Все тело разом начало жечь. Это не было больно, но раньше такого не было. Томлинсон оглядел себя и понял, что на теле проступили сотни фраз, тысячи слов и миллионы букв. Они были написаны друг на друге, но Луи смог разобрать некоторые из них. Это все, что когда-либо писал ему Гарри. И все его слова разом проступили на теле Томмо. Ручка все еще была в руках, когда буквы стали цвета пламени. Такие яркие, что даже глаза начало слепить. Луи не знал, что делать, поэтому сидел и ждал, что будет. Но потом пальцы на левой руке стали превращаться в огонь. А потом и вся рука. Это не был тот огонь, что жжет и разъедает кожу, превращая ее в лопающиеся пузыри. Этот огонь просто поглощал Луи. Безболезненно, но неминуемо приближая к концу. Луи понял, что происходит, когда огонь дошел до локтя, а все, что было ниже – исчезло. Томмо не мог это остановить. Он сидел, смотря на черный дневник на своих коленях, в то время как слезы текли по его щекам. Как жаль, что они не могли потушить огонь. Луи плакал, не потому что он безвозвратно исчезнет, как только огонь полностью уничтожит его. Он плакал, потому что не успел. Не успел написать Гарри. Не успел дать о себе знать. Только он виноват в том, что Гарри решил избавиться от дневника. Луи неоднократно видел, как Гарри писал о том, что у него нет родственной души и писать в дневнике бессмысленно. Сколько бы строк он ни написал, Луи все равно не ответит. И он был прав. Томлинсон не отвечал. А когда решился, то было уже поздно. Три года было у Томмо, чтобы побороть себя. Три года, чтобы усыпить демонов внутри и обрести счастье. Три года Луи думал, что все разрешиться само собой. Только вот Гарри не мог больше ждать. Луи не винит его. Когда ног по колено не стало, а огонь с левой руки перешел на грудь, Луи открыл дневник на последней странице и написал всего две фразы. Если бы он мог, то вернул бы время и писал эти фразы каждый день. Он бы исписал ими весь дневник. Но сейчас он успел сделать это всего один раз. А потом огонь превратил Луи в невидимый пепел, что парил в застоявшемся с ночи воздухе комнаты. *** Гарри стоял и смотрел на то, как страницы чернеют, превращаясь в пепел, что можно растереть пальцами. Он разлетался серыми лепестками по воздуху, унося с собой все слова, что парень написал на этих страницах. Стайлс смотрел, как все его чувства и эмоции превращаются в пахнущий гарью воздух, когда почувствовал неприятное жжение на тыльной стороне ладони. Словно раскаленная лава растекается по коже. Гарри поднял руку, ожидая, что это какое-нибудь насекомое укусило его, но вместо этого он прочитал: «Я люблю тебя, Гарри. Навсегда твой, Луи».