Wherever You Go

Минуло три недели, как Один послал ему знак. Три недели как он тайком пробрался в Каттегат, тихой тенью прокрался по деревне. Он помнит стук барабанов в груди, громом отдающийся в теле, задающий темп биению сердца. Три недели как боги велели ему излечить болезнь. Флоки всегда хотел лишь служить им. Делать все возможное, лишь бы они им гордились. Он повторял себе бесчисленное количество раз, что в ту ночь им овладело чувство справедливости. Долга. Религиозный пыл. Он тайком пробрался в Каттегат и убил лучшего друга его старейшего друга. Он не слишком хорошо помнит, что было после. Пытался обнаружить признаки жизни и не нашел ни одного. И дальше только обрывки — шум собственного дыхания в ушах, темная вода вокруг лодки. Хельга, с широко раскрытыми испуганными глазами, пальцами, прижатыми к горлу, смотрящая на него как приготовившаяся к побегу лань. Дело сделано, сказал он. Что? Что ты сделал? Ничего. Абсолютно. Запомни это. Я ничего не сделал. Прошло три недели. Нет ни знака от богов, ни следа крови на резных фигурах. Мир затих. Даже деревья молчат, а они всегда говорили с Флоки. Он чувствует на себе тяжесть невидимого взгляда, всегда. Он не посмел вернуться в Каттегат. Там начались бы вопросы. Подозрения. Рагнар там... Рагнар там скорбит. Возможно, именно это он не хочет увидеть. Ибо знает и ненавидит то, как сильно его Король сблизился со жрецом. Как он мог не знать? За последний год это стало его работой — наблюдать, смотреть, насколько глубоко внутрь Рагнара проникает жрец. Он знает, что его смерть причинит боль. Это единственное, о чем Флоки сожалеет. Три недели кажутся достаточными. Теперь он может возвратиться, и жизнь вернется в нормальное русло. Боги будут довольны. Рагнар оправится от горя. Он исцелится, и все будет хорошо. По возвращении в Каттегат, он находит его безмолвным, что странно. Зима почти закончилась. Скоро они снова отправятся в набеги. Деревня должна быть охвачена подготовкой, беспокойством, как биение пульса под кожей. Вместо этого туман скрывает все вокруг, небо темное и пасмурное, и тишина толстым слоем накрыла все здания, как похоронный саван. Он намеревался пойти прямиком в главный зал. Вместо этого ноги принесли мужчину к маленькому домику, служившему когда-то жилищем жрецу. Три недели он шел по своим следам. Он не должен. Это бессмысленно. Он пустой, отмытый. Возможно, уже занят кем-то другим. Это опасно — нельзя возвращаться на место преступления. За ним постоянно следят. Он чувствует их. Он чувствует зуд. Когда мужчина ворвался в этот дом три недели назад, он удивился, увидев жреца на коленях. Он ждал его — это было очевидно. Такой чертовски спокойный, раскинув руки, как крылья, смотрел вверх и улыбался. Почему он улыбался? Он прошел внутрь и остановился. Дом Ательстана не изменился. Все, каждая мелочь, на своих местах, как он видел его в последний раз. Книга на полу. Крест. Застеленная кровать, шкура. Одежда и ремни, аккуратно сложенные на небольшом столике. Даже две горящие свечи, почти придающие яркость этому месту посреди темной деревни. Единственным знаком, указывающим на то, что здесь вообще кто-то был, является полностью стертая кровь. Почему? Флоки фыркнул, дернув прядь волос. Проследил пальцами линию чернил на лице. Потянул себя за ухо, оглядываясь. Он не понимал. Прошло три недели. Достаточно долгий срок. Жены Торстейна нашли себе другие интересы спустя пять дней, а он был хорошим, уважаемым викингом. — Почему, — плюет он. — Почему ты все еще здесь? — Потому что, — отвечает жрец, и он здесь, выходит из тени, выглядящий так, будто ничего не произошло, с заплетенными волосами, в старой рубахе Рагнара и со все тем же глупым выражением на лице, он здесь. — Потому что не важно, куда иду я. Только куда он идет. Флоки может только молча смотреть. Сердце стучит в груди, в ушах, и голова сотрясается под его натиском. Этого не может быть. Этого не может быть. И все же: — Флоки. — Жрец. Как будто они разыгрывают роли в сказке, которую нельзя изменить. — Я убил тебя, — говорит он. Потому что помнит это слишком ясно, удар топора по лицу жреца. Хруст кости. — Я убил тебя. — Да, — соглашается Ательстан. Его голос тихий и невероятный. — Мне жаль, что тебе пришлось это сделать. Но, в некотором роде, думаю, я рад, что это был ты. Он за всю свою жизнь не слышал слов глупее. Даже после смерти этот безумный христианин все такой же странный, такой же неправильный. Он не может даже умереть нормально? — Ты... Что ты такое? Драугр*? Призрак? Почему ты все еще здесь? Иди, иди к своему, — взмахивает рукой, в насмешке искривляя рот, — к своему мертвому богу и мертвым святым, и всем остальным. Оставь нас! Ты все портишь! Он кричит, и люди всегда считали его немного сумасшедшим (признаться честно, это вроде доставляло удовольствие), но сейчас он кричит в пустоту, в темноту, на тень. — Ты худшее, что когда-либо случалось с Рагнаром. Я убью тебя снова тысячу раз, если будет нужно! Жрец слегка наклоняет голову, разводя руки, и пожимает плечами. Ярость окрашивает мир в красный — и секунду спустя Флоки сжимает в руке топор, рыча, взмахивает им перед жрецом. Замирает, когда лезвие не встречает преграды, только стену позади. Перед ним никого нет. Свечи мерцают. Он смотрит на свой топор, тяжело дыша, и медленно разворачивается, оглядывая комнату. Ательстан прямо перед ним. Стоит на том самом месте, где умер. — Я рад, что это был ты, — повторяет он. — Ты так сильно любишь своих богов, Флоки. Ты сделал это для них. Я понимаю. Всегда понимал. Я не могу винить тебя за любовь. В этом мы довольно похожи. — У нас, — плюет, — нет ничего общего! Он снова поднимает топор, взмахивая. Ательстан только моргает. Он может так же пытаться убить ветер. Флоки способен на многие великие и ужасные вещи. Но он не может убить то, что уже мертво. — Почему я не могу от тебя избавиться? — Он тяжело прислоняется к стене. — Почему ты не можешь просто уйти? — Рагнар здесь, — и еще одно пожатие плечами. — Мое место рядом с ним. Мое будущее лежит рядом с ним. — Ты преследуешь его, — щурится Флоки. — Ты толкаешь его к краю пропасти. Жрец выглядит растерянным. — Я бы никогда не причинил ему боль, Флоки. — Твое существование причиняет ему боль! — Я люблю его. Флоки застывает. Он знал, конечно. Знал, ненавидел. Но слышать это... другое. Это внезапно ... опустошает его. Он прячет топор обратно в петлю на ремне. Бессмысленно держать его в руках. У него никогда не получалось противостоять врагу, которого нельзя было просто зарубить, и он не был готов иметь дело с чем-то вроде призрака. — Ты любишь его. — Да. — Больше, чем своего бога? — усмехается он. Ательстан выглядит удивленным, обдумывая вопрос — это должно было быть оскорблением, но, конечно, жрец воспринял все буквально. Он настолько глуп, что иногда Флоки недоумевает, как он вообще мог так жить. Возможно, он слишком глуп, чтобы умереть как следует. — Я долгое время пытался, — наконец произносит Ательстан, — найти способ служить двум господам. Так долго я боялся, что это невозможно. — Это не возможно. Твой бог и наши никогда не смогут сосуществовать. Жрец моргает. — Ты не понял. Другим господином для меня никогда не были северные боги. И это приводит Флоки в замешательство. Ательстан улыбается. — В день убийства Бог говорил со мной. Он пришел ко мне, Флоки. Спустя столько времени, наконец-то. И я наконец понял. Дело не в выборе. Дело в мире, наших сердцах, достаточно больших, чтобы принять все это. Нам дано не какое-то определенное количество любви. Нам не обязательно отворачиваться от всего остального, чтобы смотреть в одном направлении. Сейчас я понимаю, что чем больше ты любишь, тем больше ты способен полюбить. Твое сердце становится только больше. Да, я люблю Господа. Я люблю Рагнара так же сильно. Вот почему я остался. Вот почему я остаюсь. — Ты с ним виделся? — Нет. Пока нет. Он не готов, — свечи снова моргают, когда Ательстан склоняет голову. Впервые он выглядит грустным, действительно грустным. — Есть вещи, которые он поклялся сделать, и до этого он не позволит себя утешить. Даже мне. Свет в комнате кажется... неправильным. Это больше, чем тени от пламени свечи. Темнота ползет из углов. — Что ты делаешь? — он подается вперед, ударяя по Ательстану, как если бы это было облако мух. — Что ты делаешь? Ты не можешь ранить меня, жрец! Я убил тебя! Ты даже не злишься, ты так глуп! Ты ничто! Я никогда не говорил, шепот у самого уха, что не злюсь. Флоки вздрагивает, оборачивается, вглядывается в пустоту. Ничего. Он рычит, пинает книги и опрокидывает деревянный крест, топча его ногами, пока тот не превращается в кучку обломков. — Что ты можешь мне сделать? — он кричит и смеется. — Что ты можешь мне сделать? Ничего. Я мертв, в конце концов. Но, Флоки. Ты ранил любимого мной человека. Сильно ранил. Что-то происходит снаружи. Флоки поворачивается ко входу, теперь он тоже понимает. — Он знает? Ательстан не отвечает. Распахивается дверь, и Флоки сталкивается с ужасающим ледяным взглядом Рагнара Лодброка.