Стайлз и Дерек, или знакомство с родителем

* Стайлз догадывался, что когда-нибудь это случится. Не то, чтобы он горел желанием рассказать отцу о своей ориентации, но и скрывать не собирался. О том, что он гей, сам Стайлз понял лет в четырнадцать, и не было у него ни шока, ни самокопаний, ни истерик. Такими не становятся, такими рождаются, верно? Ну гей, так гей. Отлично. Бывает и хуже. Например, родиться оборотнем, верно? * Дерек приперся к Стайлзу как обычно – за полночь, взбудораженный, раздраженный и злой, как черт. Он молча рухнул на кровать Стилински и, обхватив подушку руками, вжался в нее лицом. И пролежал так минут тридцать, пока Стайлз продолжал упрямо сидеть перед ноутом, якобы не замечая присутствия Хейла. - Стайлз, иди сюда. Стилински закатил глаза и фыркнул. Мысленно и саркастично пробубнил себе: «ну конечно, как потрахаться, так Стайлз иди сюда. Я тебе что, собачка, что ли, а?» Но все-таки поднялся, закрыл ноутбук, попутно выключив настольную лампу, и пошел в сторону кровати, стягивая с себя толстовку. Бросив ее на пол, он забрался на постель, а следом заполз на Хейла, усевшись ему на ягодицы. Дерек под ним мгновенно окаменел, даже дышать, кажется, перестал. Стайлз ухмыльнулся и, положив ладони на его плечи, улегся сверху, ощущая голой грудью, даже через тонкую футболку, жар его тела. - Тяжелый день на работе, детка? Дерек фыркнул и повел плечами, расслабляясь под Стайлзом. Стилински снова выпрямился и провел ладонями от лопаток до поясницы, сведя большие пальцы вместе, а затем повторил движение, поднимаясь вверх, затем вниз, а затем снова вверх, и… - Снимай футболку. Дерек шумно выдохнул в подушку и, заворочавшись, стянул через голову черную мешающую тряпку. Стайлз снова опустил ладони на его напряженные мышцы спины и стал медленно, настойчиво разминать их. Минут через пятнадцать у Стайлза болели пальцы. Через двадцать уже настойчиво ныли руки. Через двадцать пять Дерек, абсолютно расслабленный и наконец-таки спокойный, снова заворочался под ним, переворачиваясь с живота на спину, а Стайлз приподнялся на коленях, облегчая ему задачу. И в следующую же секунду, снова усевшись на бедра Дерека, Стайлз шумно втянул носом воздух. Хейл, улыбаясь мягкой улыбкой, положил ладони на его бедра и изогнул брови, молча спрашивая, блядь, насмехаясь: «Что-то не так? Детка». Ощущая, как сердце начинает биться быстрее и сильнее, Стайлз опустил ладони на грудь Дерека и, кусая губы, медленно двинул бедрами. Проехался по возбужденному члену, ощущая, как от вот этого недо-траха крышу сносит мгновенно и окончательно. Не секс, но уже близко. Дерек лежал тихо, так, что даже его дыхания не было слышно. Впрочем, на фоне собственного сошедшего с ритма сердца, Стайлз вряд ли бы услышал даже взрыв гранаты в собственной спальне, о каком дыхании может быть речь? Сглотнув вязкую слюну, Стайлз склонился, улегся грудью на голую грудь и, продолжая кусать свои губы, вцепился пальцами в черные волосы. Глаза Дерека – нормальные, серо-зеленые глаза – лихорадочно блестели в едва освещенной лунным светом комнате. Стайлз, облизнув губы и снова двинув бедрами, замер у самых губ Хейла, глядя в его глаза, наблюдая, как зрачок расползается по радужке. Выжидая, когда же чертов само-спокойствие-супер-мега-альфа-Дерек-Хейл сорвется, позволит себе соскользнуть в бешеное, животное желание. Наконец не выдержав, Дерек с тихим, утробным рычанием сжал до боли пальцы на бедрах Стилински и дернулся вперед, кусая его губы, врываясь языком в его рот. Внутренности будто крюком подцепило и дернуло. А дальше Стайлз выпадал и впадал в реальность, словно утопленник, выплывая из темной толщи воды и жадно хватая немеющими губами воздух. Провал. Вот он уже на спине, под Дереком. Дышать невыносимо тяжело, почти невозможно. Тот яростно целует, кусает, сжимает пальцы на загорелой шее, запрокидывая голову Стайлза, а пальцами другой руки едва не до крови впивается ногтями в бедро. Стайлзу кажется, что Хейл теряет над своей звериной сущностью контроль, кажется, что утром на его бедре расползется фиолетовый синяк вокруг ранок. Провал. Стайлз снова верхом на Дереке. Его руки дрожат, упаковка презерватива никак не поддается ему, Хейл пытается отобрать резинку, но Стилински отталкивает его руки, и, наконец-таки, вытащив из упаковки гондон, сползает по Дереку вниз, задницей на колени, лицом к члену. Его трясет от возбуждения, руки дрожат немилосердно, и Стайлзу кажется, что собственный стук сердца вот-вот разбудит отца. Или он тупо схлопочет инфаркт. Совсем не в тему и не круто. С губ срывается истеричный, короткий смешок. Провал. Обхватив пальцами член Дерека, он не может сдержаться и, прежде чем натянуть гондон, жмурится, и быстро, длинно лижет глубоко высунутым языком по напряженному члену, по взбухшей вене до крупной, бордовой головки. Восемь дюймов, которые хочется ощутить в себе, ощутить, как его заполнит, растянет, сделает абсолютно целостным. Дерек шипит, впиваясь ногтями в плечи Стайлза. Стилински поднимает глаза и бешено, лихо улыбается Хейлу. Провал. Он опускается на член Дерека, ощущая его взмокшие ладони на бедрах, ощущая его большие пальцы на тазовых косточках, ощущая, как мир замирает и крошится на отдельные составляющие, ощущая его жадный, липкий взгляд на своей взмокшей коже. Стайлз, широко распахнув глаза, смотрит в напряженное лицо Дерека и улыбается ему. Стайлзу кажется, что ничего лучше и круче в мире не существует. Это бесконечное ощущение полноты, целостности. Он опускается по члену Дерека медленно, мучительно медленно и долго для них обоих. Но сегодня все идеально, так, как любит Стайлз – без пальцев в заднице и без смазки. Они с Хейлом слишком часто трахаются, чтобы снова и снова прибегать к этим атрибутам гейского секса. Пальцы хороши, когда Хейл решает помучить Стайлза, довести до грани только пальцами и ртом. Сегодня все иначе. Дерек послушно двигается в ритме Стилински, движется за ним, делая так, как хочет Стайлз. И это охуительно, просто невероятно. Провал. Стайлзу кажется, что от его хриплых, срывающихся стонов проснется не только отец, но и все соседи, весь гребанный Бэйкон-Хиллс. И все равно, он ничего не может сделать с собой. Он опять на спине, распятый на своей постели, распахнутый настежь, открытый и искренний, и Дерек, запрокинув его ноги себе на плечи, втрахивает его в матрас, приближая к грани, к обвалу, к оргазму. Это умопомрачительно. Это невероятно. Так только с Дереком и может быть, по-животному грубо, по-человечески честно. Провал. Стайлз, широко распахнув глаза, ловит расфокусированный взгляд Дерека и тянет к нему свои руки, тянется к его лицу, и тот склоняется, позволяя ногам Стайлза соскользнуть с его плеч. Он падает на Стилински и, просунув руку меж его спиной и кроватью, прижимает к себе, целует глубоко и грубо, приподнимает на постели. Разорвав поцелуй, едва не задохнувшись, Стайлз падает обратно на постель и, запрокинув голову, жмурится. С губ срывается лихорадочное: «круто, круто, круто, Господи, Дерек, черт, блядь, это… Дерек, черт!... еще, я… еще, ну же, ну давай». И Дерек дает. Отдается на полную, отдает все. Он глухо, гортанно рычит, просовывает под его спину вторую руку и, схватив за плечи, трахает быстро, сильно. И мир становится идеальным, мир превращается в солнечную систему, где ебанные мириады звезд рушатся на голову, а вокруг сплошная темнота. Кончает Стайлз, впившись зубами в плечо Дерека изо всех сил, прокусывая кожу до капель крови на собственном языке. * Стайлз догадывался, что когда-нибудь это случится. Не то, чтобы он горел желанием рассказать отцу о своей ориентации, но и скрывать не собирался. Утром, вывалившись на кухню, широко зевая и шкрябая ногтями под футболкой по животу, Стайлз буркнул отцу «доброе утро», и остановился у холодильника, жадно присосавшись к пакету с соком. - Стайлз, я надеюсь, вы пользуетесь презервативами? – безэмоционально, бесцветно произнес отец, поправив на носу очки и встряхнув газету. Подавившись соком, Стайлз ощутил, как смущение мгновенно окрасило лицо и даже шею ярко-красным цветом. Обернувшись, Стилински опасливо взглянул на отца исподлобья и впервые в жизни почувствовал паническое «мне нечего сказать». Отец мельком взглянул на остолбеневшего Стайлза, и, криво улыбнувшись, изогнул брови: - Дерек завтракать с нами не будет? Истерично засмеявшись, Стайлз отчаянно замотал головой, и снова присосался к пакету с соком. «Кажется, пронесло», - пролетела по извилинам сумасшедше-веселая мысль. А следом за ней: «Ну вот и настал твой чертов каминг-аут, Стайлз». И с сердца упал многотонный камень страха. Если отец не убил сразу, значит, все не так плохо. Верно?