Обыденность

Можно было сказать, что это обычная долбаная школа: со своими неотразимыми красавцами, со своими королями, со своими ботанами, со своими любимчиками и изгоями. Классическое учебное заведение, дающее среднее образование за долбанные двенадцать лет, что ты просиживаешь задницу за отполированной ослепительно сверкающей партой (если бы обозначенная имела рот, ей непременно стоило бы сняться в какой-нибудь рекламе: ее улыбка запала бы в душу каждому, да и не только в душу: скорее всего, каждому, посмотревшему рекламу с улыбающейся партой в качестве главной модели, пришлось бы сделать хирургическую операцию, чтобы восстановить зрение). Здесь учились детишки богатых родителей, желающих дать своим незабвенным чадам лучшее из возможных образований с надлежащим комфортом, что в полной мере удовлетворяли жесткое и требовательное отношение непосредственно к процессу обучения и всяческие вольности относительно поведения и посещения занятий. Пожалуй, это единственное, что официально отличало данную школу от всех прочих. Но были у нее различия с остальными и неофициальные, правда, так или иначе являющиеся следствием «вольной жизни» учащихся. Например, у учеников старших классов имелась практически патологическая потребность изменять имена своих сверстников и учителей (последние, кстати говоря, тоже включались в эту своеобразную «игру» и иной раз обращались к ученикам именно по тем именам, что выбрал для них класс, а не непосредственно родители). Унаследовав от отца сеть частных школ, Престон Брэйден Дженкинс, сходу прозванный детьми Первым (или Главным – кому как больше нравится), ставил на данной конкретной эксперимент, рассчитывая в дальнейшем внедрить подобную систему образования, если программа увенчается успехом, сперва во все свои учебные заведения, а после продвинуть ее и на федеральный уровень. Сейчас было выпущено пока только два класса, но и они показали отличные результаты, благодаря чему школа семимильными шагами продвигалась к верхним строчкам рейтингов. Стивен Томас Смит был учеником третьего курса старшего отделения, любителем разыграть из себя приличного тихого мальчика и при этом отпустить несколько почти непошлых шуточек. Он слыл душой компании и активно этим пользовался, но стараясь никоим образом не разрушить сложившееся о нем мнение. Наверное, только Теодор Николас Торрес был удостоен чести лицезреть оборотную сторону медали миловидного блондина с извечной красной в желтую полоску бабочкой на шее. Стивен в принципе любил сочетание желтого с красным, он считал, что желтый, преобладающий в его одежде, придает ему вид беззаботного очаровательного солнечного лучика, всегда веселого и непосредственного, а красный – не дает окружающим его людям (пусть только на подсознательном уровне) забыть, что при необходимости он вполне в состоянии постоять за себя, не прибегая к посторонней помощи. В отношении же Теодора, которого из-за забавной последовательности имен и фамилии так и обозначили: ТНТ, Смит быстро заметил, что хоть тот и выглядел вызывающе, на деле, когда доходило до драки, оказывался слабаком: парень прибегал ко всевозможным уловкам, лишь бы ему не дали по носу или почкам: заговаривал зубы, пытался шутить, дерзил, корчил из себя незнамо что, а иногда мог и вовсе начать чертить на земле прямо у ног взбешенных недоброжелателей какую-нибудь замысловатую пентаграмму и доставать из рюкзака непонятно как там оказавшиеся сомнительного вида магические атрибуты, раскладывать их в разные участки рисунка и бубнить какую-то абракадабру, якобы являющуюся «ужа-асным заклинанием», которое поразит задир, если они не уберутся подобру-поздорову – все это, конечно же, редко могло возыметь должный эффект, и Торрес все-таки получал свои заслуженные или не очень побои. Стоит заметить, что в одной подобной ситуации они и познакомились. Шел второй месяц обучения в новой для Смита школе, он специально для нее создал свой новый образ (как говорится, новое место – новая жизнь) и уже успел получить «прозвище» СТС (ребята, как правило, особо не заморачивались и, если сочетание первых букв казалось им смешным, они так и начинали обращаться к однокласснику). Парень пока не стремился завладеть всеобщим вниманием, а только прощупывал, что называется, почву, присматривался к ребятам, наблюдал за учителями и потихоньку обзаводился знакомствами, впрочем, не уделяя никому внимание всецело. Еще с первого дня Стивен отметил для себя одного экстравагантного «младого чека» с серьгами в ушах, синими забавно уложенными «торчком» волосами и выбритыми висками, который неизменной деталью своего гардероба почитал красный пиджак с двумя желтыми «стрелками» на рукавах. Через пару дней СТС узнал его имя («Теодор – «подаренный богом». Пожалуй, это самая смешная его шутка», - усмехнулся про себя парень), характер и явные привычки, исходя из чего предпочел бы называть Торреса не ТНТ, как уже привыкли окружающие, а Юморист-Оккультист; странно, что подобное предложение никто не выдвинул раньше. Через месяц, непонятно для него самого почему, Томас стал внимательно присматриваться к уже порядком раздражающему его своими выпендрежем и слабостью Николасу. И случай не заставил долго ждать: возвращаясь домой (коротким поездкам на машине Стивен предпочитал получасовые прогулки на свежем воздухе, пока не было особенно холодно), Смит неподалеку услышал разговор на угрожающе-повышенных тонах, и, он готов был дать голову на отсечение, один из голосов был чертовски хорошо ему знаком. Не мудрствуя лукаво, СТС быстро завернул за угол, откуда доносились голоса, и понял, что не ошибся в своих догадках: два паренька с сомнительной наружностью немногим старше самого Томаса наседали на знакомый красный пиджак, который первым бросался в глаза. Не то чтобы Стивен был закален бесчисленными уличными драками, и не то чтобы он частенько принимал в них участие, однако веский аргумент в пользу презрения ТНТ с этой стороны вопроса у Смита имелся: он, не обладая хоть сколько-нибудь массивным телом, как Теодор, все же занимался боевой своей стороной, трижды в неделю вот уже как несколько лет посещая занятия по рукопашному бою. И это же обстоятельство позволило ему без сомнений кинуться на успевших-таки расквасить до его прихода Торресу нос ребят, как долбаному супергерою, спасающему попавшую в беду незнакомку. Парням хватило пары хуков справа и удара одному из них по голени, чтобы понять, что пришедшая неожиданно подмога не из хилых и лучше драпать поскорее, пока они не обзавелись такими же шикарными носами, как у Николаса. По дороге к ближайшей клинике, где должны были подлатать горе-жертву неудачливых уличных псевдобандитов, ребята разговорились, обнаружив друг у друга несколько схожих моментов, несмотря на их, казалось бы, полное различие, что и положило начало тесным взаимоотношениям. СТС цокнул языком, припомнив нелепую историю двухгодичной давности, и перевел взгляд на вошедшего в кабинет Норманда Такера Вуда, преподавателя права и государственного устройства. Этот высокий складный обаятельный мужчина лет тридцати, обожающий красить свои короткие прилизанные волосы в зеленый и носить галстуки под цвет волосам, был объектом воздыхания не одной ученицы, однако на все признания отвечал категорическим отказом, ссылаясь на возраст поклонниц и нежелание «заводить отношения с ребенком». К тому же ходили слухи, которые, впрочем, ни один студент не решился бы подтвердить наверняка, что у НТВ есть постоянная пассия и что это не кто иной, как Первый, директор школы. Но об этом говорили очень тихо, шепотом, не желая разгневать власть имущих. – Дискавери, будьте добры, ответьте на вопросы по пятому параграфу, которые были заданы на дом, – голос Норманда был мягкий, бархатный, Стивен прекрасно понимал, почему даже первые красотки школы практически слюни на него пускали. – Без проблем! – Дискавери, Роберт Артур Скотт, получил свое прозвище за неугасающую ни на минуту научную любознательность и заявления, что когда-нибудь он сможет так глубоко проникнуть в тайны материального мира, что обязательно откроет что-нибудь новое в биологии - он был в этом твердо убежден. Над ним посмеивались, но на лишние конфликты не провоцировали: знали, что шрамы на правой щеке юного исследователя появились отнюдь не от неудачного падения и что в любом споре свою точку зрения он способен отстоять и головой, и руками. Впрочем, парень сам стремился избежать ненужных стычек, так как был одним из двух на всю школу, кто смог поступить сюда, не имея ни гроша в кармане, на бюджетное место, наличие которого изначально не предполагалось, а вылететь он мог за любую мелочь. Однако Первый считался человеком хоть и строгим, но справедливым, а потому выгонять способного ученика, тщательно перед этим не разобравшись, кто был зачинщиком отрицательно влияющего на репутацию школы инцидента, не стал бы. Смит, засмотревшись на улыбку Скотта, с которой тот отвечал домашнее задание, встав из-за парты и устремив взгляд ровно в глаза преподавателя, вспоминал еще одного паренька, который умудрился попасть на бюджет: Натаниэля Эндрю Гонсалеса. Он учился на курс младше и был всем хорошо известен благодаря своей безумной, практически фанатичной любви к географии. Его, кстати, так и назвали, долго не заморачиваясь: НатГео (сперва, конечно, его прозвище было Натаниэль-Географ, потом – Натан-Географ, и только после этого человеческая лень и пристрастие к сокращениям превратили прозвище в НатГео). СТС мало что о нем знал: этот мелкий щуплый очкарик с невыразительным лицом и то ли веснушками, то ли родинками на щеках, постоянно покручивавший в руках двухцветный – желто-белый – кубик Рубика, вел достаточно скрытный образ жизни, мало с кем общался, да и выглядел всегда потерянно-отрешенно, если речь не заходила о его обожаемой науке. Но, судя по рассказам, географией он буквально болел, иногда на уроках выдавая такие данные из новейшей географии, которых не знал и сам учитель. Роберт закончил и опустился обратно на свое место, буквально лучась от доброго самодовольства. Томас устало вздохнул. От нового учебного года прошло немногим больше двух месяцев, а ему уже все надоело и хотелось поскорее закончить вариться в собственном соку на лекциях, пойти домой и… поспать хотя бы. Какая-то странная и совершенно неуместная в разгар рабочего дня меланхолия неожиданно накатила на парня, и он уже был готов погрузиться в раздумья о тленности бытия, чего за ним раньше не наблюдалось, как в кармане завибрировал телефон. «Йоу, что насчет сегодня?» – емко поинтересовался ТНТ, разрушив еще даже не успевшую построиться цепочку рассуждений о жизни и смерти. «Тео…» – с едва заметной улыбкой отметил для себя отправителя СТС. Он редко называл его так в жизни, оставляя это миленькое сокращение для особенно слащавых мыслей. Сжимая в ладони устройство коммуникации и положив голову на сложенные на парте руки, парень прикрыл глаза, сильно рискуя получить по шапке от мистера Вуда. Днем, сколько бы Николас ни выпендривался, с ним все равно можно было поговорить, и это Стивена вполне устраивало, но вот ночью… Ночью Торрес был действительно невыносим. Привыкший всякие нежности и «уси-пу-сечки», если возникает в них необходимость, демонстрировать на публику, сам по себе Смит был достаточно черств и прагматичен, скуп наедине с человеком, которому доверял, на эмоции и резок в общении в целом, но все же имел в себе силы уважать чужие привычки и потребности, удовлетворять желания, которые пусть ему самому и не нравились, но могли принести удовольствие его ближнему. Можно было, хоть и с небольшой натяжкой, сказать, что он был добр и романтичен, просто весьма своеобразно. Вплоть до позднего вечера ТНТ вел себя как нормальный чуть гоповатый пацан, отпускал пошлые шутки, травил байки и наезжал на тех, кто косо на него посмотрел, однако ночью он изменялся до неузнаваемости. Может, его заклинания, которые он с особым упорством периодически начитывал где ни попадя и когда ни попадя, брали с него таким образом «плату» за предоставление результата (которого, впрочем, не было заметно), а может, парень просто был немного двину… странный. Так или иначе, в темное время суток Теодор превращался в нежное лилейное существо, полное любви, ласки и заботы. Чем, собственно, и сводил СТС с ума в плохом смысле этого слова. Вот, например, они вдвоем заходят в окутанный полумраком дом семейства Смит, где нет никого, кроме них, потому что занятые родители снова улетели по командировкам. Вот Стивен закрывает две двери, не включая света, и прижимает Николаса к стене коридора, чуть привстает на цыпочки из-за разницы в росте и целует – резко, грубо, страстно. Вот Торрес отстраняется, недовольный таким обращением со своими губами, и проводит языком по губам Томаса – мучительно медленно, тягуче, – сначала по нижней, потом – по верхней, и только после этого некоего «ритуала» касается языка СТС, соединяет их губы вместе, ласкает их – и все это до зуда в руках нежно. Смиту хочется кусать почти до крови эти издевающиеся над ним губы, но он лишь тянет Тео за синие волосы, выражая таким образом несогласие с заявленным раскладом, хоть и понимает, что по-другому не будет. Вот Ники неспешно, не отпуская губы Стива из плена замершего на вечность времени, снимает с его плеч подтяжки, что тоже являются неизменным атрибутом в одежде парня, и начинает расстегивать желтую с красными полосками на коротких рукавах рубашку. Тому хочется сдернуть с друга его извечный красный пиджак и голыми руками разорвать черную майку, услышать треск ткани, не выдерживающей яростного напора кажущихся слабыми рук, и буквально дотолкать ТНТ до своей комнаты, опрокинуть финальным толчком на кровать и… Вот Тео подхватывает друга на руки, как какую-нибудь принцессу и несет в просторное помещение с большими окнами, шторы на которых всегда раздернуты, аккуратно опускает его на поистине королевское ложе и припадает к молочному торсу короткими нежными поцелуями. Смит долго не мог поверить, что Торрес над ним не смеется, не прикалывается, что такое его поведение – абсолютная в его же преставлении норма. Ник снимает с парня штаны вместе с трусами, налюбовавшись неожиданно рельефным благодаря регулярным тренировкам торсом и выцеловав на нем, наверное, каждый сантиметр, оставляя на друге одни только рубашку да бабочку – ТНТ обожает эту красную бабочку. Лежа на краю кровати и свесив ноги, СТС приподнимается на руках и видит сидящего перед ним на полу Тео. – Я люблю тебя, – тихо шепчет он, проводя сцепленной в кольцо ладонью по недавно вставшему члену Стива. – Боже, просто соси, – скорчив недовольное выражение лица, Том цепляется пальцами за синие волосы с остатками лака, которым пользуется Торрес для поддержания нужной формы волос («Прям как баба; бесит», - иногда презрительно плюется Смит), и тянет Ники ближе к себе, заставляя того заглотить член так глубоко, как он только сможет. И все – это уже территория СТС, теперь он полностью контролирует ситуацию, и дальше будет происходить именно то, что он захочет. У них такое своеобразное негласное деление: Тео – повседневную жизнь и прелюдии, а Стиву – секс. Том все время держит ладонь на затылке Ника, то замедляет, то ускоряет темп, то и вовсе молча приказывает тому замереть, то оставляет нежные губы на самой головке своего члена, вынуждая парня активнее работать языком. Торрес без каких-либо возражений подчиняется, а Смит млеет от отданной ему власти и горячего рта. Пока ТНТ молчит, он сводит СТС с ума в хорошем смысле этого слова. В какой-то момент, когда понимает, что минета ему мало, Стив безжалостно дергает Тео за порядком растрепанные волосы и тянет вверх, показывая, что желает, чтобы тот встал, а сам сплевывает себе на руку и, уперев ступню в грудь друга, начинает себя неспешно растягивать. Это не требует много времени, но Тому нравится наблюдать за жадным блеском в глазах Ника, что виден благодаря свету города за окном, и упиваться осознанием того, что ТНТ безумно его хочет, но не может ничего сделать, потому что СТС не разрешает. Закончив, Смит чуть-чуть отодвигается от края кровати и приглашающе приподнимает бедра. Торрес буквально падает на него и впивается в губы поцелуем. Парень слегка морщится от привкуса собственного члена во рту, но вместе с этим и усмехается про себя: не все же время Тео быть нежной мямлей. Впрочем, входит он всегда медленно, осторожно, постоянно нашептывая какие-то успокаивающие глупости, и начинает двигаться тоже медленно, но ровно до того момента, пока Стив не стукнет его легонько пяткой по пояснице, будто лошадь, намекая быть быстрее. Толчки не сразу приобретают тот темп, что нравится Тому больше всего, но он не возражает, чтобы Ники побултыхался в своей нежности еще немного, потому что потом… потом СТС забывает обо всем. Он уже не слышит, как что-то бормочет ТНТ, он стонет так, что его крики, наверное, слышны не то что в соседнем штате, а в долбаной Мексике, он теряет ощущение реальности, как будто он принял долбаный ЛСД, он ничегошеньки не соображает. И поэтому он так любит секс с Тео, поэтому он настолько от него без ума. Смит решает сменить позу и, оттолкнув Торреса, становится на четвереньки; марафон продолжается. Он быстро понимает, что руки его не держат, а колени так и норовят разъехаться в разные стороны, так что парень упирается в кровать грудью и начинает дрочить себе, понимая, что близок к пику. Видя это, Ник, придерживая друга за бедра, доходит до предельной своей скорости и, сотрясаясь, кончает в Стива с громким стоном. Он в изнеможении сползает по Тому на кровать, а тот через пару минут спускает в собственную руку, пачкая пропитанное запахом секса белье. Минут пятнадцать они, как правило, лежат без движения, а после, в зависимости от настроения ТНТ, либо повторяют все по новой, либо Тео вынуждает СТС лежать дальше, только переворачивает его на живот и, снова начав изливать на парня бесконечным потоком глупые нежности, выцеловывает каждый сантиметр на его спине, иногда даже не по одному разу. Это может длится порядка двух часов или – в некоторых случаях – больше, а у Тома от всей этой белиберды голова начинает болеть уже в первые полчаса. Но он стоически, по-геройски, как он считает, терпит. Терпит ради Ники. «Эй, ты там уснул, что ли?» «Ау, Земля вызывает спутник СТС.» «Чертов МакДак, ты в состоянии ответить на одно долбанное сообщение?» – Кхм, мистер Смит, – подчеркнуто официально обратился НТВ к очнувшемуся от воспоминаний благодаря гневным сообщениям ТНТ Стивену, что, разумеется, не могло не насторожить, – если происходящее в Вашем телефоне настолько интересно, что ради этого вы пренебрегаете моей лекцией, то я попрошу Вас продолжить наблюдать это самое «происходящее» за дверью кабинета. Спорить было бесполезно, к тому же Томас начал понимать, что нахлынувшие мысли о Теодоре завязали тугой узел внизу его живота и что стоило бы от этого узла избавиться, удалившись в школьный сортир. – Извините, пожалуйста, – слегка покраснев, СТС встал из-за парты и, провожаемый взглядами всего класса, вышел из помещения. «Все в силе. Родаки свалили куда-то на неделю, так что можешь вообще пожить у меня», – по пути к месту уединения быстро настрочил ответное сообщение Стивен, проигнорировав раздраженные высказывания Николаса. Томас ушел в самое дальнее крыло здания, где был пустующий сейчас спортивный зал, и заперся в кабинке туалета, надеясь, что уж сюда-то никому не приспичит зайти. Освободив одну ногу от штанов с трусами, он постарался устроиться на толчке с максимальным удобством и, сплюнув на ладонь, легко провел рукой по начинающему вставать члену, а, облизав три пальца другой руки, начал массировать анус, иногда проскальзывая одним или двумя пальцами на одну фалангу внутрь. Его член уже ныл от тягучего возбуждения, когда он ввел все пальцы полностью и принялся чуть разводить их в стороны, стараясь добиться хоть какого-то сходства с размерами полового органа Торреса. Странности ТНТ на прелюдиях не заканчивались. Например, иногда он мог вечером неожиданно, без предупреждения появиться на пороге дома СТС с пакетом в руках, битком набитым разнообразными ингредиентами. – Я подумал, что у нас давно не было романтического ужина при свечах, – с обезоруживающей улыбкой сообщает парень, проходя в коридор. Смит только закатывает глаза и уходит на кухню, не дожидаясь друга, достает из шкафчиков кастрюльки, сковородки, досточки, бокалы для вина. Он знает, что готовит лучше Теодора (в конце концов, когда-то он и этому учился), но предоставляет Николасу полную свободу воли в выборе блюд и готовке в целом, лишь изредка исполняя его просьбы помыть-почистить-порезать. А пока ТНТ возится с едой, Томас обычно продолжает прерванное его приходом дело: заканчивает с домашкой или играет в приставку, реже – болтает с другом о какой-нибудь ерунде, потому что ну невозможно нормально разговаривать со слащаво-романтичным Торресом. Когда все готово, Теодор красиво сервирует маленький квадратный столик в гостиной, немного отстоящий от главного обеденного стола, и зовет Стивена, если тот был занят более полезными вещами, нежели разговоры ни о чем. Томасу нравится еда Николаса: либо потому, что тот все-таки совершенствуется в мастерстве готовки, либо потому, что это еда, приготовленная ТНТ – СТС никак не может определиться. Первая пара десятков минут, как правило, проходит в ленивых разговорах и отрешенных замечаниях, а после, удовлетворив голод и оценив кулинарные изыски, Смит начинает неторопливо и ненавязчиво поглаживать внутреннюю сторону бедер и пах Николаса, протянув для этого под столом босую ступню. Торрес обычно сбивается на полуслове, но быстро находится и, сделав вид, что все нормально и он не обращает на действия парня ровным счетом никакого внимания, расстегивает ширинку джинсов, выпуская член из теплого плена одежды. «Извращенец…» – иногда думает он, наблюдая, как Стивен нарочито медленно облизывает губы, избавляя их от взбитых сливок с десерта. Томас приглушенно простонал имя ТНТ в кабинке сортира, стараясь вообще-то дрочить молча, но быстро двигающаяся ладонь на члене, пальцы в заднице и яркая картинка воспоминаний о происходящем после мешали конспирации и сводили шансы остаться незамеченным к критическому минимуму: СТС не умел, да и не любил быть тихим. Не прекращая ласкать ногой поднимающийся член, Смит стягивает с себя домашнюю футболку со словами «Что-то жарковато» и как ни в чем не бывало продолжает есть десерт, но теперь уже деланно неаккуратно, роняя, как будто бы случайно, кусочки торта или пирожного на грудь, собирая их пальцами – не до конца – и медленно слизывая с ладони, погружая пальцы в рот и пошло улыбаясь. Он делает пару глотков вина (Стивен очень любит совмещать вкусы десерта и алкоголя), пропуская пару тонких струек, что тут же быстро стекают по его подбородку на торс, смешиваясь со следами от сладостей. После этого Теодор всегда не выдерживает, с лихорадочным блеском в глазах буквально вскакивает из-за стола и, потянув за руку ухмыляющегося парня, опрокидывает того на большой обеденный стол. Заниматься сексом там, где нормальные люди обычно собираются для совместного ужина, настолько неправильно и аморально, что у обоих темнеет в глазах лишь при одной мысли об этом. Ники предпочитает все начинать с поцелуя, поэтому первым делом, уложив друга на жесткую поверхность стола, он накрывает губы страстным, но от этого – к сожалению Тома – не менее нежным поцелуем, после, явно сдерживая рвущееся наружу желание, играется с измазанными во взбитых сливках или креме сосками СТС, слизывает с его торса каждое сладкое пятнышко и капли вина и только потом сдергивает – очевидно, будучи на пределе самоконтроля, – домашние штаны, покрывая бесчисленными поцелуями бедра парня. В такие вечера Смит готовится заранее, прекрасно зная, чем все в итоге закончится: хорошо себя растягивает, отрываясь от намеченных дел, и оставляет в заднице приличное количество лубриканта, часть которого неизменно остается на отброшенной куда подальше к данному моменту одежде. ТНТ спускает свои джинсы с бельем до колен: и ему самому не очень удобно, и Стив не любит ощущение постоянно трущихся о задницу деталей повседневного гардероба. Тео входит быстрее обычного и сразу же берет нужный темп, от чего Том, как всегда, проваливается в абсолютно бессознательное состояние и может теперь разве что громко стонать, елозить руками по скатерти, иногда с силой ее сжимая, царапать плечи Торренса и чуть ли не нараспев стонать его имя. Ник с нажимом оглаживает ладонями тело друга, периодически порывисто целует, проводит пару раз по прижимающемуся к подтянутому животу сочащейся смазкой головкой члену Смита и тоже стонет, уже будучи не в состоянии связно говорить. У обоих фейерверки в голове и темнота перед глазами, когда они понимают, что скоро достигнут вершины наслаждения. СТС кончает первым, впиваясь короткими ухоженными ногтями в руки ТНТ, чего тот практически не замечает. Он толкается еще несколько раз и изливается в сжимающее его член нутро парня. – Как же я люблю тебя, – разваливаясь прямо на мягком ковре возле стола и стянув к себе в объятья Стива, выдыхает Тео. – Боже, да заткнись уже, – беззлобно на этот раз отзывается Том и сильнее прижимается к груди друга, блаженно улыбаясь. Смит выгнулся, чуть не отбив себе затылок о кафельную стену, и, кусая убранную от задницы руку, кончил на живот – благо, что рубашку он расстегнул, потому как иногда поглаживал и сжимал в пальцах соски. СТС тяжело и глубоко дышал, приходя в себя и почти физически чувствуя, благодаря красочности воспоминания, как из него вытекает немного спермы Николаса. Скорее всего, из него действительно вытекала некая жидкая субстанция, и, если это действительно так, то это, конечно же, его собственные слюни, но ему намного приятнее было думать, что это все-таки сперма ТНТ. Окончательно придя в себя, вытеревшись, вымыв руки и поняв, что до конца урока еще минут двадцать, Томас открыл переписку с Теодором. «Как насчет минета в туалете? Я у спортзала», – хихикнув так, будто он задумал пакость, портящую репутацию школе, Стивен нажал «Отправить». Ответ не заставил себя долго ждать: «Один момент, никуда не уходи!». Нет, они не встречались и никогда не будут, но, если почти два года таких их взаимоотношений не окажутся просто подростковой импульсивностью и порывом долгоиграющей страсти, они проведут вместе всю жизнь.