Ходячий ноябрь

Ноябрь. Когда солнце вставало позже, Окура хотел встать позже в два раза. Но выбора не было, долг звал, и им дали только пару часов на сборы. Похоже на тренировочный лагерь или что похуже, но нет — это всего лишь тур. Данные пару часов Окура, как неудивительно, пробыл в мире беззаботных грёз, чудом успев скомкать вещи и выбежать к парковке отеля в пять часов утра. Почему не самолёт? Быстрее бы добрались, и было бы время поспать. А пока что в автобусе кто-то из мемберов оживленно что-то обсуждал, кто-то тихо наблюдал за беседой, а кто-то, а именно Окура, молча кивнул всем в знак приветствия и прошёл в самый конец салона автобуса, упав на одно из сидений. — Ты не ты, когда хочешь спать, — тихо заметит Ясу. — В этом случае будет «Таччон не Таччон, если не хочет спать», — Йоко сделал акцент на «не», и мемберы тихо, не мешая младшему, посмеялись. Но Окура бы всё равно их не услышал, ведь он резко провалился в сон, как только нашёл опору в сидении. Ноябрь. Светает так же незаметно, как замерзают лужи. Автобус несётся, и сейчас Окура не вспомнит, куда, даже если захочет. Ветер поёт заунывные песни, резко стихает, а затем с новой силой стукается, скребётся в закрытое окно автобуса, просачиваясь сквозь невидимые щели. Окура ёжится. Если его когда-то спросят, какой его любимый месяц, он определённо не ответит: «Ноябрь.» Окура любит тепло, любит свет и живые растения. Любит ходить без всяких заморочек вроде зонтиков, любит легкую одежду, а не накрываться тысячью пледов, чтобы согреться. Хотя в ноябре хватает и одного. Окуру накрывают чем-то вязаным и мягким, и он просыпается от появившейся приятной, тёплой тяжести на плечах, но не открывает глаз, желая растянуть мутный ото сна, но от этого не менее уютный момент. В его голове так же смутно проносится мысль благодарности за внезапно появившийся плед и за то, что вокруг достаточно тихо, чтобы спокойно проспать ещё пару часов. Его же разбудят, когда они доедут, верно? Окура в полусне шарит рукой рядом с собой, и поджимает ноги под себя, чтобы лечь и на соседнее сидение, ведь не пустовать же ему. Пустовать? Окура вздрагивает и вынужденно распахивает глаза, когда осознаёт что сидение вовсе не пустует, и он улёгся на кого-то головой. Он снова поднимается и натягивает плед до подбородка. — Спасибо за плед, Рё-чан, — Окура ворошит волосы и сонно улыбается, — Я долго спал? Он смотрит по сторонам — кажется, все мемберы тоже решили поспать. — Мы едем меньше часа, — Рё усмехается и дергает плечом, и Окура зависает со взглядом на него. Острое даже под слоем одежды. Иногда Окуре кажется, что когда-то, проходя мимо Рё, он случайно заденет его и просто порежется. О его колючие внезапные жесты, острые плечи, торчащие лопатки, ключицы, скулы. Порежется его взглядом или… — Чего уставился? — или резкими фразами, ставящими в неудобное положение. — Да, лечь хотел, — выдохнет Окура, даже не успев задуматься. Порежется сухим, но настоящим смехом. Или улыбкой, вот этой самой, как сейчас. От которой в голове пусто. И каким-то определённым ведь, каким-то одним словом её не опишешь. Потом Рё живым взглядом посмотрит как-то насквозь, хмыкнет и похлопает рукой по своему бедру: — Ложись. И Окура ляжет. Натянет плед до самого носа и ляжет, вдыхая воздух настолько глубоко, насколько может. Плед Рё пахнет ноябрём, сам Рё пахнет ноябрём. Месяцем, когда вся осень находит стабильность, спокойствие, но не перестаёт меняться. Месяцем, когда чувствуешь себя живым. До самых краёв полным, до самого дна переменчивым, до костяшек живым. Рождаться, родиться в ноябре. Это ноябрь пахнет Рё, его живыми игривыми огоньками в глазах. Такой же колючий, острый, насыщенный. Разный до головокружения и путаницы в голове, но самый настоящий во всех своих видах. До головокружения и путаницы в голове вдыхать этот запах. До самых краёв… — Мне кажется, или ты слишком часто дышишь? — неожиданно прямо над ухом. Достаточно едва повернуть голову, чтобы сонно уставиться на дрогнувшие уголки губ. Растрёпанный, как от ветра, а глаза уставшие, но не потухшие. Тёмные круги под ними растянулись, как незаметное молчание. — А мне кажется… Ты должен больше спать, — моргнуть и уставиться ему в шею. В кадык, который дрогнет, как только Рё усмехнётся: — А ты — меньше. Ноябрь. Колкий и всегда готовый ответить. В улыбке кусающий губу и словно только и ждущий, чтобы заискриться фейерверком. От этой улыбки у Окуры внутри что-то щёлкает, вырывается с ощущением, что так и должно быть. Прижиматься затылком к его животу, зарываться в плед поглубже и вдыхать этот запах. Так, как правильно, а сейчас правильно — именно так. Сейчас, хотя бы сейчас. Закрыть глаза… Неслышно, как смех на его губах. Сухой и ветреный или влажный, как опавшая листва, которая тихонько хрустит под ногами, но не рвётся и не ломается. Агрессивно яркое солнце отчаянно последними тёплыми лучами — всё ещё тепло. Бесконечно серый небосвод, холодный дождь — не такой уж и холодный. Потому что ноябрь. Потому что Рё родился в ноябре. И если Окуру когда-то спросят, какой его любимый месяц, он улыбнётся чему-то своему внутри, наткнётся на эти живые глаза и ответит: «Точно не ноябрь.» Тогда Рё весело хмыкнет, дёрнет бровями, и уголки его губ неудержимо поползут вверх в колком: «Тогда мой — точно не май.» Окура подожмёт губы и будет сдерживать себя изо всех сил, чтобы не выпустить улыбку наружу, но это будет то же самое, что бороться с ветром в ноябре. Потому что вот он — Рё. Вот он. Ходячий ноябрь.