the observer

Наблюдатель. Кажется, я превратила это существительное из нарицательного в имя собственное, а если кто-то произнесет его вслух, я тотчас обернусь, предполагая, что этот кто-то обращается ко мне.       Пока место у доски пустует, а времени до начала очередной пары еще предостаточно, я высиживаю на своем излюбленном ряду в аудитории, размеры которой, кажется, совершенно необъятны. Если взглянуть на окружающих меня людей, то их легко можно разбросать на две группы: ботаны и ЯкладуХренНаВсе.       Поговорим о первых, вечные задроты, склонившие свои дотошно умные лица над конспектами. Они играют роль серых мышей, но так или иначе жизнь в колледже была бы скучна без этих грызунов. Например, коллекция очков у каждого из них, вероятно, содержит больше экземпляров, чем музей Мадам Тюссо - восковых фигур. А какая радость иметь хоть одного знакомого из них (в сезон сессий, естественно)! Я не отличалась умом и сообразительностью, но и термин «тупая» мне категорически не подходит. Место посередине – законно мое.       Вторые же - особый вид индивидов, не несущий никакой пользы или угрозы для общества. Представители этого сообщества прячут свои до блеска намыленные попки за кошельком папеньки. Почему «КладуХренНаВсе»? Все элементарно. В любой непонятной ситуации нам говорят ложиться спать, а они кликают на заветные циферки, и с каждым гудком на одну проблему становиться меньше. Насчет знакомых в этой среде даже не спрашивайте. Ловить нечего!       Возник вопрос: а кто же я? Дивергент, не подходящий ни в одну из фракций. Но знайте, я не одна, кто является исключением из правил или белой вороной, как, в общем, хотите. Так, медленно, но верно мы подошли к главному.       Ярлык «наблюдателя» повесил на меня парень – такой же дивергент, точнее, мой стиль общения с ним. Это звучит нелепо и смешно, потому, что мы никак не контактируем. Мы даже не знакомы.       Каждый раз, когда он входит в аудиторию своей странной походкой, медленно оглядывая таким же странным взглядом всю комнату, ни на секунду не заостряя его на ком-то или чем-то, одновременно с предыдущим действием запускает руку во вьющиеся волосы, которые шоколадными локонами непринужденно, но так изысканно падают на его мужественные широкие плечи. Это просто искусство, черт возьми. Я не в силах моргнуть или убрать его невероятный образ с поля зрения. Или просто не хочу находить силы, чтобы перестать нагло пялиться на это несовершенное совершенство.       Он садится на свое место, вновь осматривая, словно хищник, территорию. И я ловлю себя на том, как повторяю его движение головы и всматриваюсь в ту же точку, куда смотрит он, и ищу что-то такое, что посмело овладеть его вниманием. Вновь уставившись на его профиль, внимательно и детально изучаю лицо: театрально нахмуренный лоб, сместившиеся вниз к переносице брови, складка между ними, идеальный нос, к слову, часто шмыгавший, чуть приоткрытые губы выпускали из его легких воздух, медленно превращающийся в углекислый газ, а о ресницах я боюсь даже говорить, потому что не смогу потом заткнуться.       Его стиль и манера общения – отдельное направление в искусстве под названием Гарри. То, как грациозно придерживает двери для девочек с кучей хлама из тетрадей и учебников в руках, как выручает несносных богатых деток, поднимая руку в желании ответить, когда доцент спрашивает их что-то, к примеру, по философии. Не удивлюсь, если каждое утро еще и переводит бабулек через дорогу. Но он никогда не был мальчиком с белым накрахмаленным воротничком. В этом ангеле танцевали языки адского пламени. Его голос был одной из темных сторон Гарри. Хриплый баритон, пробирающийся к вам под кожу и распространяющий волны мурашек по телу. Услышав однажды, захочется еще и еще, будто подсели на наркотик. Что говорить о черных скини джинсах, которые он ежедневно таскает в колледж, они доводят меня просто до чертиков. Его руки, словно помощники Мидаса, превращают все, что он касается, в золото. Большие теплые ладони, хотя откуда мне знать, какие они, но я чувствую, что они все же теплые, бицепсы, тату, скрывающие истории, - великолепие. Я не верю в Бога, но фамилия Стайлс была дана ему небесами, и сам он упал с небес, я уверена. В любом случае, цель «Учиться, учиться и еще раз учиться», возникшая в первый день занятий, умерла к концу того же дня. Все, ради чего я спешила в колледж – сталкерить до жути полюбившегося мне Гарри Стайлса.       Осталось пару минут до начала пары. Ничего интересного вокруг не происходило: ботаны учат, а те, кто кладет хрен на все, продолжают благополучно его класть. Здорово, правда? Аудитория потихоньку изживала свое, пока кудрявое божество не возникло около двери. Он по плану оглядел каждый уголок класса, до тех пор, пока не вернул взгляд вниз на пол прямо перед своими ногами, боясь споткнуться или что? Фирменной странной походкой направился на свое место, где уже сидел какой-то белокурый парень. Я ожидала момента, когда его голос сотрясет душный воздух, и мои уши наконец-таки получат желаемого. Но вместо того, чтобы попросить парня свалить, он выплеснул свои эмоции на лицо, аналогично выплескивают банку краски на стену. Стайлс запустил свою ладонь в волосы, расчесывая непослушные завитки пальцами, и погрузился в раздумье, сопровождаемое угрюмостью и серьезностью. Брови резко пали на середину переносицы, глаза блеснули ярким огоньком, именно о языках этого адского пламени я говорила, губы сжались в единую идеально ровную узкую полосу, отливавшую розоватым блеском. Парень, кажется, не хотел мириться с происходящим, но все же отступил и сел на пару рядов выше, таким образом, подобравшись максимально близко ко мне.       Мне открылся лучший вид на парня когда-либо. Я могла бы рассмотреть все его морщинки возле глаз, как на ладони (значит он часто улыбается, но я ни разу не видела его таким). Гарри небрежно начал копаться в своей сумке и достал из нее свой потрепанный блокнот, весь изрисованный звездами, буквами, цифрами и словами, наушники, черный безжалостно убитый исцарапанный айфон, и главный предмет, который заставил мое сердце затрепетать. Это были очки. Обычные черные очки. Мой мозг тут же изъявил желанием взглянуть на то, как они будут сидеть на его прекрасном лице. И словно по-моему велению Стайлс берет в руки этот чудный аксессуар, помещает на кончик носа, а затем, сощурившись, доводит оправу до конца переносицы. Святое дерьмо, это лучшее, что я видела в своей жизни, клянусь.       Не знаю, как долго я пребывала в состоянии отморозка и пялилась на него с открытым ртом, но мой предмет наблюдения развернул корпус в мою сторону и устремил свои сине-зеленые глаза прямо в мои. Я чувствовала, как лицо краснело, синело, зеленело как дискобол. Это первый чертов раз, когда ОН заметил МЕНЯ. Сколько раз я представляла нашу первую встречу лицом к лицу или глазами, она даже в худшем случае не была бы такой. Гарри поймал меня за моим секретным занятием – слежкой за ним. Мой мозг пытался придумать причину, почему я пялюсь на него. Безуспешно. Но ответа не потребовалось, Стайлс отвернулся, как ни в чем не бывало. Это провал. ***       Легкие толчки в плечо привели меня в чувство. Приподняв подбородок наверх, чтобы быть на одном зрительном уровне с раздражителем, я придерживала щеки с двух сторон руками и пыталась разлепить глаза. Распахнув веки, моему взору открылось серьезное лицо парня в очках с бардаком на голове и смешинкой в глазах. - Лекция уже идет около 15 минут, а ты даже не соизволила проснуться, - Стайлс подарил мне лучшую из всех ухмылок в его арсенале и кончиком карандаша придвинул свои очки, не давая им спасть с носа, - я не думаю, что препод поставит тебе зачет за тунеядство. Он подмигнул и развернулся обратно, сосредотачиваясь на речи преподавателя и черкая что-то в блокноте, оставляя меня полностью ошарашенной.