Чужая вечность

Если увидите ошибки, исправьте их, пожалуйста, в ПБ~

Nothing lasts but nothing is lost. (Ничто не вечно, но ничто не уходит совсем) Теренс Кемп Маккена

      Посеревшие от времени стрелки лениво ползут по циферблату, отмеряя секунды.       Лелуш смотрит на их хвост и щурится, испытывающе провожая взглядом.       — Задерживается? — роняет Шицу, поднимая коробку с пиццей. Её голос словно колышется в груди, выплёскиваясь в булькающих и скользящих звуках.       — Тебя это разве волнует, ведьма? — Ламперуж фыркает, не отрывая взгляд от часов.       — Нет.       Шицу проплывает мимо бесшумным призраком, ускользая в ночных шорохах и ароматах улиц, а Ви Британии какое-то время ещё видится зелёная россыпь густых волос.       Тик. Так. Тик. Так.       Тишина присаживается рядом, неторопливо обнимая Лелуша, старательно не обращающего внимание на холодные прозрачные руки, лёд которых давит на уши и мысли.       Лелуш знает важность времени и поэтому не любит часы: слишком часто приходилось метаться, цепляясь за каждую секунду, словно она непременно последняя. Но именно этот тик не давал ему полностью уединиться с Тишиной, вырезать на себе знак одиночества.       Тик. Так. Тик. Так.       У двери слышится скрип, спугивающий красавицу-Тишину.       — Лелуш... — на выдохе раздаётся сзади, но Ламперуж не оборачивается, всё так же щурясь на часы. За плечи мягко обнимают, обвивая руки вокруг шеи. Тёплое дыхание мурчит над ухом, а нос ворошит волосы у виска.       — Пришёл... — с радостью тянет Ви Британия, счастливо жмурясь. Чуть запрокидывает голову, подцепленный чужими (родными?) ладонями, и нежно смотрит в зелёные глаза, когда его жадно целуют.       — Соскучился?.. — шёпот на вдохе между поцелуями, и притягивание ближе вместо ответа. — Я тоже...       Чужое (нет, всё же родное) тепло тела, касание кожи к коже, сплетение пальцев, ловля родного (не чужого) дыхания, сдавленные стоны, объятия и блеск в глазах.       Лелуш до боли в руках прижимает к себе Куруруги, словно тот сейчас вскочит и убежит, если его не держать.       — Сузаку... — смуглая щека скользит по шее, щекоча кожу.       Куруруги сильнее обнимает Ви Британию и шепчет что-то вроде: «Я здесь», — но Лелуш слышит только шипение часов со стены.       Тик. Так. Тик. Так.       Позже, лёжа рядом с Сузаку, Лелуш вновь смотрит на них. Куруруги по-кошачьи легко дышит ему в макушку, уткнувшись носом в волосы.       — Не люблю часы, — наконец говорит Ламперуж, и Сузаку удивленно поворачивает голову. — Они отмеряют время людей, напоминая об остатках.       — Мне кажется, теперь тебе уже незачем думать о подобных вещах: ты бессмертен, — Сузаку, перебирая угольные пряди, хмыкает, а Лелуш морщится, будто глотая горькую пилюлю.       — Да... бессмертен. И впереди меня ждет целая вечность. Моя вечность.       Куруруги сглатывает от презрения в тоне друга и неуверенно целует Лелуша в верхний уголок уха.       — Не слышу оптимизма. У тебя будет еще столько возможностей потрепать другим нервы — что тебя не устраивает?       Вопреки ожиданиям, Ви Британия даже не улыбается — наоборот, в его лице проскальзывает непонятная мука.       — И ты еще спрашиваешь? Сузаку, я даже уже не Лелуш: он мертв, его убили. Для других Демон Ви Британия разлагается на досках гроба, а мне в его теле еще доживать вечность.       Доживать вечность — это то же самое, что тушить пожар бензином.       — Думаешь о C.C? — отстраненно спрашивает Куруруги, но его руки на груди Лелуша едва заметно дергаются.       — Немного, — «Ламперуж» не шевелится — только глаза слишком живо блестят, как два больших фиолетовых камня. — Я так и не знаю, сколько она уже живет.       — Может, тебе повезет...       — ...и я проживу меньше? Нет, Сузаку, не повезет, — Ви Британия печально усмехается. — Таких одержимых, как я, нечасто встретишь, можно даже сказать, их почти вовсе не осталось. Ведьме просто повезло. И то, она все равно жива.       — Ты увидишь будущее...       Лелуш зло вскидывает на Куруруги взгляд.       — Будущее? Да кому нужно это будущее, в котором я буду абсолютно один?! Все, кого я знал и знаю, умрут, я их всех переживу, щеголяя молодостью! Я не хотел этого — я хотел просто умереть! — он замолкает, словно растратив слова, и отворачивается, а потом горько произносит: — Тебе-то хорошо... Умрешь, и все. А я останусь. Останусь и буду всю эту чертову вечность оплакивать тебя и всех остальных.       Сузаку молчит. Он не знает, что сказать: его вечность жизни может оборваться хоть завтра — и поэтому просто крепче прижимает к себе Лелуша, пока может.       А Лелуш молчит и надеется, что когда-нибудь его вечность закончится, заразив Гиасом другого.       Закончится, превратив его вечность в чужую.