Haunted

Я открываю глаза. И жалею о содеянном. Я не страдаю от похмелья или чего-то в этом роде. Я просто очень не хочу просыпаться по утрам без Луи на соседней половине кровати. Так как у него появилось своё собственное жильё, он съехал из нашей квартиры. Пробуждение кажется мне бессмысленным. Раньше я любил просыпаться потому, что, как правило, Луи был тем, кто будил меня. Иногда он с разбегу вскакивал на кровать и прыгал по ней, пока я не вставал. А иногда он ложился рядом и крепко-крепко обнимал меня, пока я не открывал глаза. Я предпочитал второй вариант. Но нет. Теперь я просыпаюсь сам. Я ем один, когда вообще хоть что-то ем. Я так привык к готовке для Луи, что меня подавляет осознание того, что ныне я должен готовить завтраки, обеды и ужины на одного. Меня подавляет сам приём пищи. Именно поэтому я практически не ем. Парни это заметили. Поклонники тоже это заметили. Да что там, это заметили все. За исключением Луи. То, что я не в порядке, настолько очевидно! Так почему он не видит? Мои рёбра видны через рубашку. Я плохо сплю. Я болезненно бледен, а образ дополняют огромные тёмные круги под глазами. Я даже перестал скрывать порезы. Обычно, когда мы находились в общественных местах, Зейн, Лиам и Найл заставляли меня носить браслеты или фенечки. Они не хотели, чтобы фанаты видели, насколько всё ужасно. Я получаю кучу твитов с вопросом: «Гарри, ты в порядке?». Чёрт, даже Элеонор заметила, что что-то не так! Та тупая и до чёртиков идеальная девушка, которой страстно увлечён Луи, заметила, что я не в порядке. А мой лучший друг – нет. И это, пожалуй, задевает меня больше всего. Тяжело вздыхаю. Сколько я спал? Всего пару часов. Я чертовски устал и всё равно не смог проспать дольше. Даже прописанное мне снотворное не помогло. Я выпил таблетки, ненадолго заснул и проснулся всё столь же уставшим. Захожу в ванную и, глядя в зеркало, я не вижу ничего, что удивило бы меня. Налитые кровью глаза, белая, как молоко, кожа, тусклые волосы, тонкие конечности. Определённо, надо быть слепым, чтобы не видеть очевидного: я, безусловно, в ужасном состоянии. Но Луи не видит! Он единственный, кто рассматривает меня, как нормального. И всё же он всё ещё называет себя моим лучшим другом. Как он может не замечать, когда Зейн отводит меня в сторону, чтобы проверить моё запястье на наличие новых порезов? Как он может не замечать, как парни опекают меня в последнее время? Как он может не замечать, как я убегал в туалет, заливаясь слезами из-за того, что он привёл Элеонор на обед? Я надеялся, что мы проведём время вместе, как раньше. Только он и я. Как он может не обращать внимания? Вспышка гнева. Я бью кулаком по стене, смакуя боль, пронзившую мою руку. Держу пальцы согнутыми, но знаю, что ничего не сломано. Всё не так просто. Может, сломай я что-нибудь, Луи, наконец, заметит, что что-то не так. И я знаю, что не должен резаться. У нас фотосессия, свежие порезы трудно скрыть, но я тянусь к своей бритве. Снова бью по стене, нуждаясь в этом чувстве. В этом ощущении. В физической боли. И ещё раз. И опять. И снова. Я делаю это, пока желание истекать кровью не улетучивается. Я повредил костяшки пальцев. В стене появилось что-то вроде вмятины. Не знаю почему, но я горжусь этим. Кисть руки и запястье мучительно пульсируют, но из-за этого я чувствую себя лучше. Душевную и сердечную боль можно на время перекрыть лишь физической. Но только на время. – Гарри? Чёрт возьми! Почему я никогда не закрываю входную дверь? Парни просто заходят. Если бы я когда-нибудь закрыл дверь, все подумали бы о худшем. Все решили бы, что я покончил жизнь самоубийством. Но только не Луи. Он мог бы подумать: «Хм, Гарри закрыл дверь? Это странно…» Но ничего похожего на: «Гарри заперся! Он точно решил свести счёты с жизнью! Выламывайте дверь!» – Я в ванной! – Хорошо! – отвечает Лиам. – Нам надо выходить через десять минут. Я укладываю непослушные волосы, насколько это вообще возможно сделать рукой, и быстро чищу зубы прежде чем вернуться в комнату и надеть первые попавшиеся рубашку и джинсы. Я больше не забочусь о своём внешнем виде. А с чего бы? Я не пытаюсь произвести впечатление на людей. Моё разбитое сердце зарезервировано для одного человека. Луи. Я выхожу из своей комнаты. Лиам улыбается, увидев меня. Мягко взяв мою руку, он опускает рукав рубашки и осматривает запястье. Только старые рубцы и шрамы. Он невольно вздрагивает. Лиам пытается оставаться храбрым ради нас, но иногда и он ломается. – Как ты? – печально интересуется Пейн. – Как всегда. Какого чёрта я вообще заставляю себя жить? – бормочу я, пожимая плечами. Я не лгу парням. Они знают меня. И их знаний достаточно, чтобы видеть меня насквозь. Они смотрят мне в глаза, как в открытую книгу. Они выяснили причину моей депрессии без меня самого. Лиам хмурится. Я вижу беспокойство в его глазах. Но я уже прекратил чувствовать себя виноватым. Я прекратил чувствовать многое. В моей жизни осталась лишь боль. – Гарри… Я одёргиваю руку и растягиваю губы в жалком подобии улыбки, но мы оба знаем, что мне пришлось это сделать. – О, не переживай. Я не собираюсь вешаться на люстре в ближайшее время, – остаюсь спокойным, – я не настолько глуп. Вы трое вкупе с фанатами нуждаетесь во мне. – Гарри… – повторяет Лиам. Это предупреждение. Он знает, что я намеренно сказал: «Вы трое». Он знает, что я знаю, что Луи глубоко плевать на меня. Но по каким-то причинам всё ещё пытается доказать мне обратное. – Гарри, он заботится о тебе. Он просто не хочет признавать всю серьёзность ситуации. Он пытается закрывать глаза на происходящее. Пытается убедить себя в том, что всё хорошо. – Заявляет Пейн. – Луи любит тебя, Гарри. Он сразу замирает. Моё настроение омрачается ещё больше. – Это чушь собачья! Мне нет дела до того, что ты считаешь, что он любит меня. Я ведь знаю, что это не так. По крайней мере, он точно не любит меня так, как я его! – выплёвываю я и иду к двери, – нам пора. Разве нет? – Не будь таким… Поворот на пятках. – Не быть таким? Ты, блять, не можешь указывать мне, как действовать! Как вести себя! Ты понятия не имеешь, как мне тяжело! Ты думаешь, это так просто – каждый грёбаный день давить из себя улыбку и смех, чтобы поклонники думали, что я здравомыслящий? Ты понятия не имеешь, как мне плохо и больно! Лиам привык к моим взрывам и крикам. Как и Зейн. Как и Найл. Я не могу заставить себя наорать лишь на счастливого Луи. Я как ураган вылетаю к автомобилю и, закипая, жду Лиама. На фотосъёмку мы едем в напряжённой тишине, что давит на уши и мозг. Он не хочет ничего говорить. Не хочет рассердить меня ещё больше. Я, в свою очередь, просто не хочу говорить с кем бы то ни было. Я хочу просто свернуться калачиком рядом с Луи. Я хочу, чтобы он сказал, как сильно любит меня. Но этому никогда не суждено случиться. Это невозможно. Когда мы прибываем на место, я радуюсь тому, что фанаты не поджидают нас снаружи. Я не в состоянии улыбнуться для них. Мы с Лиамом заходим в здание. Регистратор направляет нас туда, где должна была фотосессия. Девушка довольно хорошенькая, но тот факт, что она не Луи, делает её уродливой для меня. – Эй, ребята! – Зейн приятно приветствует нас, пока Лу, наша стилистка, суетится с его волосами. – Привет, – отвечает Лиам. Я не произношу ни слова. Я остаюсь тихим, когда входят Луи и Найл, смеясь над чем-то. Я безумно ревную несмотря на то, что причин не было. Я бы тоже мог смеяться с Луи. Он пытается шутить со мной всё время. Но это ранит. Я вырываюсь из его объятий. Отодвигаюсь, когда он кладёт руку мне на колено во время интервью. Я не улыбаюсь, когда он рассказывает анекдот. Не присоединяюсь к нему, когда он прыгает и вытворяет чёрт-те что, словно это не я схожу с ума. А он. Я отталкиваю его. И это больно. Но ещё больнее – находиться рядом с ним и понимать, что застрял во френд-зоне. Навсегда. Я отвлекаюсь от своих мыслей, заметив, что Луи оживлённо рассказывает что-то Лиаму. – Но да, она такая забавная! Я никогда не встречал никого более весёлого. О, я должен рассказать тебе о том, как она пошутила во время ланча несколько дней назад. Гарри тоже был там! – Вы обедали вместе? – Пейн смотрит на меня, пока я выбираю верх для съёмок. – Да, это было здорово! Правда, Хазз? – восклицает Томлинсон. – Не знаю, я был в туалете. – Холодно цежу я. Луи смотрит на меня с неприкрытым удивлением в течение жалкой секунды. Затем он пожимает плечами и поворачивается к Лиаму, рассказывая ему шутку драгоценной Элеонор. Лиам кладёт руку на плечо Томлинсона, легонько отталкивает его от себя и идёт ко мне. – Тот ланч предназначался только для вас двоих, верно? – тихо спрашивает он, остановившись в нескольких футах от меня. Я киваю. – Вот почему ты провёл время в туалете. И он не заметил, – Лиам сердится. – Да куда уж там! Он был слишком увлечён своей тупой подружкой! Когда я вернулся, их уже не было! Он ушёл! Кто, чёрт возьми, так поступает? Лиам тянет меня в объятия. Они не утешительны и удивительны, как объятия Луи, но мне нужен кто-то, – любой человек, неважно – кто обнимет меня. Я глотаю слёзы, сомкнув веки. Ком в горле и тяжесть в груди становятся всё более и более невыносимыми. – Ты сказал, что он заботится обо мне. Ты сказал, что он любит меня. Не замечать моё отсутствие в течение полутора часов – это любовь и забота? Не похоже, – боромчу я в грудь Пейна. Отстранившись, я смотрю в сторону Луи. Он не замечает. Он снова не замечает. Но Зейн и Найл тревожно глядят на меня и Лиама. Луи говорит что-то Найлу, но ирландец уделяет этому минимум внимания – ноль. Хорошо. – Тупой уёбок! Он называет меня своим лучшим другом, Ли. Фанаты, которых я никогда не встречал, лучшие друзья, чем он! Я сжимаю кулаки. Нужно выпустить на свободу свою ярость, я чувствую. Лиам крепко хватает меня за руку, будучи не менее разгневанным. Я впиваюсь ногтями в свою ладонь. У меня нет ничего, чем я мог бы порезать себя. Удар о стену создаёт много шума. Я бью по ней так сильно, как только могу, но мне не легчает. – Гарри, успокойся, пожалуйста! Прошу тебя! – молит Зейн. А Луи, наконец, замолкает. Напряжение в помещении виснет, как смог на улицах Лос-Анджелеса. – Эй, что случилось? – спрашивает он, продолжая улыбаться. Мне хочется выбить из Луи всё: дурь, счастье, радость, оптимистичный настрой и так далее по списку. Мне хочется раскрасить эту очаровательную мордашку парой-тройкой синяков и ссадин. Да, мне хочется – безумно хочется – видеть, как Луи плюётся кровью. Но я, наверное, никогда не смогу поднять на него руку. – Пойдём со мной, – командует Лиам, – сейчас же. Стискиваю зубы и не смею ослушаться. – Почему? Что с ним случилось? – улыбка исчезает с лица Луи. Я зол. Очень зол. Всё вокруг окрасилось в красные оттенки. Я никогда не был так безумен прежде. – Ты, – я оборачиваюсь, – ты случился. – Мой тон звучит гораздо спокойнее, чем я чувствую себя. Луи наклоняет голову. – Что я сделал? Я открываю рот, чтобы ответить. Чтобы, чёрт возьми, поведать, что же он сделал. Он сделал мне больно. – Не надо, Гарри. Будет только хуже. Пойдём на улицу, ты подышишь свежим воздухом, – говорит Лиам. Я делаю глубокий вдох и медленно киваю, следуя за ним к двери. Мы выходим на улицу, и я прислоняюсь к стене из красного кирпича. Закрываю глаза. Сосредотачиваюсь на дыхании. Пытаюсь вспомнить слова врача. Он обучал меня какой-то технике. Менеджмент настоял на терапевте. Управление ясно видело, моя депрессия не сдаёт позиций. Но после двух месяцев посещения врача вся ситуация лишь усугубилась. Я закатывал истерику каждый раз, когда надо было идти в больницу. Терапевт выводил меня из себя одним своим видом. Поначалу меня всё более-менее устраивало, но потом на сеансах речь всё чаще и чаще заходила о Луи. И я не мог держать себя в узде. Я вообще-то швырнул какой-то коробкой в терапевта. Не лучшее воспоминание. Менеджмент сдался. – О чём ты сейчас думаешь? Режь. Режь. Режь. – Я хочу порезаться. Я ужасно хочу порезаться, – всё ещё не открываю глаза, – хотел сделать это с утра. Но у нас фотосъёмка, а Лу очень тяжело замазывать новые порезы. Так что я не стал этого делать. Вместо этого я бил стену в ванной. Теперь в ней, кстати, вмятина. Лиам делает резкий вдох и кладёт руку мне на плечо. – Гарри, я правда не знаю, что тебе сказать. Мы уже обращались за помощью докторов, но это не помогло. Ты даже провёл несколько недель в реабилитационном центре, но сейчас ты режешься больше, чем прежде. Что сделать, чтобы тебе стало лучше? – его голос дрожит. Я открываю глаза. Вижу перед собой скучный пейзаж и Лиама, который изо всех сил старается не плакать. Мне хочется прижать его к себе и заверить в том, что я буду в порядке. Но ведь это ложь. – Знаешь, мне нужно поправиться, – шепчу я. Лиам кивает. И совершенно внезапно начинает яростно пинать стену с самым что ни на есть безумным видом. – Я понимаю, почему ты делаешь это, – мрачно говорит Пейн, – помогает. – Ли, не вздумай резаться. Он гримасничает. – Хоть кто-то из нас должен оставаться в здравом уме. Найл места себе не находит со всеми этими переживаниями. Зейн из последних сил сдерживает свои эмоции, и я знаю, на днях его терпение точно лопнет. Остаётся только Луи, который даже не замечает, как его друг худеет на пятьдесят фунтов. Дверь открывается. Выходит Зейн. – Парни, нам надо идти одеваться. – Хорошо, – отвечает Лиам. – Гарри, Луи беспокоится о тебе. Он очень расстроен и даже не знает, что сделал неправильно. – Он расстроен только потому, что не знает, что сделал не так, Зейн, а не потому, что что-то не так со мной, – огрызаюсь я и возвращаюсь в здание. В раздевалке Луи неотрывно смотрит на меня, а его брови готовятся вот-вот соприкоснуться на переносице. Он пытается выяснить, что произошло. Я остаюсь несговорчивым и просто надеваю чёрный блейзер поверх рубашки. – Ты вообще спал? – обеспокоенно спрашивает Лу, когда я плюхаюсь на крутящийся стул, чтобы нанести что-то вроде макияжа. Девушка размазывает что-то холодное и липкое под моими глазами. – Ну, можно сказать, спал, – я вздыхаю, – снотворное не особо помогло. Она не знает, почему я «ну, можно сказать, спал». Только Зейн, Найл, Лиам и моя мама знают о причинах моей затянувшейся бессонницы. Тем не менее, стилистка волнуется за меня. Да даже менеджмент заинтересован происходящим! Они предлагали как-нибудь помочь мне в борьбе с депрессией. С трудом верится в искренность их заботы. Но, кажется, они честны. – Гарри, позаботься о своих волосах, – журит Лу, – они совершенно безжизненные. Я едва могу что-то с ними сделать. Я просто пожимаю плечами. Как только она заканчивает со всеми нами, мы направляемся на фотосъёмку. Фотографов несколько, и каждый из них считает своим долгом радостно помахать нам. – Что ж, давайте сначала сфотографируем вас по отдельности. Гарри, иди сюда. Я киваю и иду к белому фону. – Побудь серьёзным, – командует какая-то женщина. Это не составит мне труда. Достаточно просто смотреть в камеру, даже не напрягая ни одной мимической мышцы. И именно в этот момент у Луи звонит телефон. Я впиваюсь в Томлинсона взглядом, не обращая внимания на вспышку. – Это Элеонор, – сообщает он Найлу и отвечает на звонок. Отлично. Я даже не смотрел в камеру. Держу пари, фото получилось неплохим. Как там они это называют? Непринуждённость? Пусть так. – Теперь улыбнись! За прошедшие месяцы я понял, как фальсифицировать улыбку. Нужно думать о чём-то хорошем. И я думаю. Думаю о том, как однажды мы с Луи устроили войну снежками. Тогда я был счастливым. И он тоже. А он и сейчас счастлив. Я слегка улыбаюсь и обращаю внимание на, непосредственно, объектив камеры на сей раз. Думаю, я выгляжу застенчиво на снимке. Женщина делает ещё несколько снимков и зовёт Найла. Я сажусь на скамью. Луи пристраивается рядом со мной. Если он заметил, как я напряжён, то просто не говорит об этом. Хотя, с чего бы ему заметить? – Эй, Хазза. Слушай, если я чем-то обидел тебя, то, знай, ты можешь сказать мне, – ласково говорит он. Если бы я посмотрел в его голубые глаза, то сломался бы. Но куда ломаться дальше? Луи загипнотизировал бы меня. Я бы просто выдал ему всё, что накопилось. Так что я просто смотрю на свои руки. – Прости, Луи. У меня просто возникли кое-какие проблемы, и я сорвался… ты ничего не сделал. Ложь. Но ведь «ничего» - это всё, что делает Луи для меня на данном этапе. Он мягко берёт меня за подбородок и вынуждает смотреть на него. Его глаза ищут мои, но я не знаю для чего. Если бы жизнь могла быть одной из тех глупых историй, что пишут фанаты, Луи бы сейчас наклонился и поцеловал меня. Возможно, мы бы поссорились, но, во всяком случае, состарились бы вместе, а Элеонор бы просто исчезла где-то в середине. Но жизнь всё ещё является жизнью. Луи хмурится. – Раньше я всегда мог сказать, что ты чувствуешь. Но… сейчас… сейчас я не могу. Ты просто пуст. Что-то изменилось, – бормочет он себе под нос. Наконец-то! Он заметил что-то неладное. Даже если это просто отсутствие каких-то эмоций в глазах. Аллилуйа! Меня так и подмывает просто наклониться вперёд, стерев между нами лишний сантиметр, как это можно сделать в тетради по геометрии. Я хочу поцеловать его. Я хочу, чтобы он любил меня неплатонически. Я резко отворачиваюсь, успев заметить, что Луи… волнуется? – Ты можешь всегда поговорить со мной, Хазз. – Его зовут для съёмок. Он поднимается и уходит. А я не могу поговорить с ним в любое время, когда пожелаю. Нет. Я вообще почти не говорю с ним с тех пор, как он встречается с Элеонор.