Прыжок веры

Он не любит путешествовать морем. Под ногами всё качается, а ветер, кажется, вот-вот перебросит его за борт на корм морским тварям, в существовании которых он даже не уверен. И всё же он держится на носу корабля, вдыхая солёный воздух с почти вызывающей решимостью. Море не обязано ему нравиться, но он победит его всё равно. Сход на негостеприимную землю не приносит ему должного облегчения, потому что надёжней его положение не становится. Он не убегает от опасности — он идёт в её объятья. В одиночку. *** Он старается держаться пустыни, избегая городов и людских скоплений, пока позволяют припасы. Пески безжалостней, чем он мог представить. Его спасает тот объём знаний, что он получил у людей куда более осведомлённых. Они дали ему карты, сведения и даже подходящие одежды для защиты от беспощадного холода пустыни, в который ему было трудно поверить. Теперь он верит, потому что кости замерзают, а кожа горит ледяным огнём, если он останавливается. Порой он целыми днями не видит ни души и не слышит человеческого голоса, и это нагоняет на него чуждое ощущение одиночества. Ему не хватает не сопровождения его братьев, не шума городской жизни. Ему нужно что-то другое, чего он никак не может понять. Быть может, он скучает по тем временам, когда он был так уверен в своих поступках, когда его вели чувство отмщения и необходимость защищать семью. Когда он знал, кем и чем ему нужно стать. Или это просто возраст гнёт его к земле, лишает цели, довлеет над каждым его шагом, крадётся тихой поступью в темноте. Но в те ночи, когда его постель суха, а убежище безопасно, он видит истинные причины своей тоски. Сбор всех страниц кодекса, чтение мыслей и рассуждений Альтаира — всё это что-то безвозвратно изменило в нём. Всё, во что он верил: основа людских взаимоотношений, естественный порядок вещей, даже Бог — сильно пошатнулось. То же случилось с Альтаиром после путешествия на Кипр — в нём проснулось нечто голодное, жаждущее знаний и глубокого понимания того, как появилось человечество и в чём цель его существования. Он столько раз читал записи Альтаира, так много дней своей жизни размышлял над ними, что, когда голубовато-молочная тень появляется перед ним впервые в одну из беззвёздных ночей, он улыбается и понимает, что вот так выглядит старость. *** Проходит некоторое время, прежде чем он задаётся вопросом о призрачной природе возникающего перед ним Орла Масиафа. Поначалу тот является только по ночам, и это легко списать на обман зрения — то ли из-за постоянных мыслей, то ли из-за слабеющего разума. Но когда это повторяется всё чаще, он понимает, что стар не настолько, чтобы бредить в обжигающем дневном свете. И вряд ли он может создать образ, который изъясняется на непонятном ему языке и сверлит взглядом янтарных глаз. Глаз, в его представлении слишком красивых для бессердечного убийцы. Смотрящих на него, но не узнающих. Он зажмуривается и представляет, что тень исчезла. Обычно это работает. Не то чтобы на самом деле Альтаир был здесь. *** Войдя в Масиаф, он не сразу узнаёт крепость ассасинов. Она покрыта снегом и не показывает ни чётких линий, ни знакомых форм. Но он не ошибается. Внутренним взором он видит древнее, запорошённое строение, башню, скрывающую то, за чем он пришёл. И он отступает, потому что ему нужно набраться сил перед встречей со своими врагами. *** Этой ночью он снова видит Альтаира, и тот не исчезает от попыток его прогнать, лишь садится у противоположной стены и смотрит. — Альтаир, — зовёт он мягко и боится, что его услышат. — Эцио Аудиторе да Фиренце, — отвечает Альтаир и медленно, будто с трудом, фокусирует взгляд на нём. Воздух застывает у Эцио в груди. Он больше не может списать видение на собственный морок, ведь видения не разговаривают. — Ты призрак, — шепчет он. Его глаза широки от ужаса, а рука сжимает рукоять кинжала, и он готов бороться с неизведанным так, как умеет. — Я не призрак, — возражает Альтаир и оглядывается. — Но я тоже потерян. — Это невозможно, — Эцио всё ещё цепляется за спасительное ощущение оружия в руках. — Ты жил несколько веков назад. Откуда ты знаешь меня? — Откуда? — вторит Альтаир, и голубое сияние вокруг его тела вдруг кажется менее потусторонним. — Я всю свою жизнь учился тому, что хоть мы и не можем объяснить многие вещи, они не менее реальны, чем горы, что окружают Масиаф. Эцио сидит молча, глядя на Альтаира в углу. Он жаждет задавать вопросы, хочет знать то, о чём может поведать лишь Альтаир. Но никак не может облечь поток мыслей в хоть сколько-нибудь долгую фразу, а потому остаётся безмолвным, надеясь между делом, что его сознание не поглотило безумие. — Яблоко могло рассказать обо мне, — говорит он спустя время. — Оно обладает странными силами. Альтаир поднимается на ноги. — Если ты знаешь о Яблоке, то не всё потеряно для Ордена. Что ты делаешь в Масиафе? Эцио раздумывает над ответом, а затем решает сказать правду: — Я иду по твоим следам. Выражение лица Альтаира меняется, он смягчает взор и будто улыбается глазами. Снисходительно. — Если ты идёшь по моим следам, то, уверен, ты найдёшь больше загадок, чем знаний. Гораздо меньше ответов, чем ты ожидаешь. Эцио улыбается в ответ. — В моём возрасте уже поздно надеяться на что-либо. Но если вся моя жизнь хоть чего-то стоит… До сих пор я не жалел ни о чём, что узнал от тебя, — он встаёт и демонстрирует оба скрытых клинка. Взгляд Альтаира загорается, когда он подходит ближе и крепко обхватывает запястья Эцио, рассматривая оружие. Его руки кажутся тёплыми и странно мягкими. У призраков таких не бывает. — Потрясающе. Ты носишь два клинка, но все твои пальцы целы. Я знал, что решение есть. Но я не мог его найти, — Альтаир разворачивает руки Эцио. — Что ты сделал? — Прости, я не могу сказать. Их делал не я, а мой доверенный друг. — Впечатляюще, — последний раз шепчет Альтаир и отпускает. — Они тебе понадобятся. Этой ночью Эцио спит плохо. *** Он думал, что готов, и слишком поздно понимает, что ошибся. Стрела в плече — не самое подходящее начало для драки, но он сбрасывает плащ и кидается на ближайшего тамплиера без раздумий. Он бьётся отчаянно, убивая врагов голыми руками и скрытыми клинками. Вот только он не предвидит появления подкрепления посреди битвы. Секунды промедления оказываются фатальными. Он набрасывается на врагов, но едва не пропускает смертельный удар и ломает клинок в попытке его заблокировать. Он сдаётся, угрюмо глядя на направленные ему в лицо острия мечей, и в сотый раз думает, что стал слишком стар и немощен для такого. *** Они уничтожают второй его скрытый клинок, а его бросают в одну из многих комнат башни ассасинов. Им даже не приходится утруждаться связыванием — в этом нет необходимости после того, как его волокли по снегу, оставляя след из алых капель поражения, а потом бросили на каменный пол, не получив ни звука в ответ. Он едва может держать глаза открытым. От морозного воздуха его трясёт и пробуждаются все старые раны. Альтаир сидит рядом с ним. — Масиаф захвачен тамплиерами, — рычит он. — Прогони их. Пусть их настигнет последний суд их бога. Эцио хочет ответить, двинуть рукой, отреагировать на его слова, но он может только дрожать от слабости. Силы покидают его тело, и он знает, что так и должно быть. Белый свет, сочащийся сквозь окна, ослепляет его. Он пытается сказать глазами то, что не может выразить голосом. Я проиграл. Прости. Я проиграл. Альтаир смотрит в упор, эмоции на его лице неясны, а потом он ложится рядом. Он поддерживает его за шею и касается горячими пальцами лица. — Это не твой конец, Эцио Аудиторе. Это начало, зачин того, что ты не можешь представить, — его взгляд скользит по груди, а левая рука ложится на живот. — Пусть это станет твоим возрождением. Альтаир поднимает руку и высвобождает скрытый клинок. Эцио смотрит в ужасе, ему хочется бежать в панике, но получается только вцепиться в белый плащ и прошептать: «Нет, пожалуйста, нет». В ответ Альтаир лишь усиливает хватку на его шее, удерживая на месте. А потом его клинок вонзается Эцио в живот, проникает гладким мучительным движением, и всеми четырьмя пальцами Альтаир прижимает Эцио к полу, пока он не прекращает борьбу. Ему слышится шёпот: «Спи спокойно», а потом он проваливается в небытие. *** Когда они возвращаются, он не движется. Они обвязывают его руки грубой верёвкой и тащат куда-то за подмышки. Жив ли он? Привиделось ли ему, как клинок Альтаира забирает его жизнь, или так и выглядит ад? Если ему предстоит его личный последний суд, то бежать или бороться смысла нет. Однако человек, который его ждёт, слишком безобразен для Бога. Эцио возмущённо и гордо дёргается в удерживающих его руках. Если он ещё жив, то он пойдёт сам — даже если идти предстоит навстречу смерти. Он оказывается у ног их предводителя, с сорванным с головы капюшоном и наброшенной на шею верёвкой. Он размышляет, нужно ли сдаться, пересчитывает причины, почему нужно остаться в живых, и препятствия, мешающие ему. Численный перевес не на его стороне. Но когда верёвка начинает затягиваться, тень возвращается, проходит рядом и срывается в бездну, превращаясь в великолепного Орла, о котором рассказывали легенды. И он понимает. Понимает, что Альтаир помогал ему идти по своим следам, открыл глаза на то, чего Эцио увидеть не мог, и заставил его жить. Он понимает. А потом начинает сражаться.