Вместо девушки

Стартовали, как и было намечено, в десять утра. Точнее, в десять ноль восемь, но плюс-минус пятнадцать минут — не считается. Трасса была проложена еще накануне, и Дэн сел за пульт чисто так, для порядка. От нечего делать он краем глаза наблюдал за Тедом и обнаружил, что пилот нехарактерно раздражен. То ли зол, то ли еще что... Это было необычно: как правило, очутившись за штурвалом, Тед сразу приходил в хорошее настроение. Более того, он волнами распространял его вокруг себя. Это была одна из причин, отчего Дэн при старте всегда сидел рядом: когда умеешь считывать эмоции, просто приятно находиться рядом с человеком, которому хорошо. Сейчас Теодору хорошо не было. Возможно, просто многовато выпил накануне, но Дэн предполагал, что дело в том, что пилот вернулся на корабль не с утра, сонный и довольный, а во втором часу ночи и, кажется, нахамил Маше. Она до сих пор дулась, между прочим. Поэтому, когда корабль лег на курс и все присутствующие при старте разбрелись по своим углам, Дэн без обиняков спросил: — Что, не повезло тебе вчера? Тед хотел было огрызнуться, потом взглянул на спокойного, как удав, напарника и, видимо, устыдился. — Не повезло, — вздохнул он. — Главное, такая зайка была, сама ко мне весь вечер клеилась — ну, ты видел — и, зараза, у подъезда чмокнула в щечку и хлопнула дверью. Дескать, спасибо за приятный вечер. — Ну, такого варианта развития событий тоже можно было ожидать, — бесстрастно заметил навигатор. — Ну да, но... Ты понимаешь, — Тед не выдержал и поделился наболевшим, — у меня ж уже три месяца девушки не было! Вообще! То одно, то другое — не везет, хоть тресни! Я ж скоро руки до плеч сотру... Черт... В общем, у меня уже пар из ушей валит. Я так не могу. Он смутился и умолк. Дэн посмотрел на него внимательно. До следующей по курсу обитаемой планеты было две недели лету, и провести эти две недели в обществе огнедышащего напарника ему совершенно не улыбалось. — Ну, в принципе, — осторожно начал киборг, — если тебе действительно очень надо... — Нет, ты что! К Полинке я с этим не полезу, даже и не думай. — Я не это имел в виду. — А что еще? — искренне изумился пилот. — Я мог бы сам... побыть для тебя девушкой. Я это умею. Смуглая физиономия пилота сделалась пунцовой, под цвет банданы. — Это что, входит в базовое программное обеспечение? Дэн пожал плечами. — Да нет. Просто со мной это делали, я знаю, как себя вести, чтобы было... ну, все как следует. — Кто это с тобой делал?! — ляпнул Тед, и тут же прикусил язык: ну кто-кто, ясно, что Казак, кто же еще. Но Дэн снова пожал плечами. — Да все. — Кто?! — Один инженер в «DEX-компани», — принялся послушно перечислять Дэн, — потом сержанты и капралы в армии, потом люди Казака, наемники... Да, в общем, почти все люди с правом управления время от времени делают это с киборгами, когда женщину найти не могут. Некоторым это просто нравится, некоторые так, когда уже пар из ушей валит, как вот у тебя... А что? Он наконец обнаружил, что пилот не просто смущен. Этого Дэн ожидал, но Тед смотрел на него как-то странно. И взгляд этот киборгу очень не понравился. Во взгляде была жалость — к ней Дэн привык, хотя и не любил, — смешанная с чем-то, подозрительно напоминающим отвращение. Или не отвращение? На лягушку так глядят. Нечаянно раздавленную каблуком. — Дэнька, — осторожно начал Теодор, — ты об этом кому-нибудь еще говорил? — Да нет. Вроде как ни к чему было. — Вот и не говори никому, ладно? Особенно капитану. И Полине. И... В общем, никому не говори. Не надо. И я постараюсь забыть, что ты мне об этом сказал. А то... — А то что? — Ну-у... А то, я боюсь, тебя... ну, к тебе станут хуже относиться. Киборг подумал. — Это плохо — то, что со мной делали? — Да. Очень плохо. — Насколько плохо? — Ну... если бы со мной такое сделали, я бы... ну, не знаю... не повесился бы, но... — Понял. То есть они со мной поступали плохо? — Ну да. — Ага. А при чем тут я? Мне это не нравилось. Я их об этом не просил. Я этого не хотел. Меня вообще никто не спрашивал. Почему хуже относиться станут ко мне, а не к ним? Черт. Ну как ему объяснишь? Для любого нормального мужика ответ очевиден, но киборгу... — Слушай. Ты в этом не виноват, да, но... Вот смотри: ты — киборг. Ты в этом не виноват. — Угу. — Тем не менее иногда людям лучше этого не знать, а большинство из тех, кто знает, относятся к тебе... — Как к киборгу. — Да. — Но киборги опасны. — Дело не только в этом. Даже если не опасны. Киборг — не человек, и все. — То есть тот, с кем это делали — не человек? — Да нет... Не мужик, скорее. — Почему? Чертов киборг! — Слушай, я так с ходу не объясню. И вообще... Давай я тебе статей подберу соответствующих, а? — Ну, давай, — покладисто кивнул киборг. И ненавязчиво перевел разговор на другое. В течение трех ближайших дней обещанных статей Дэн так и не увидел. Сведения в источниках, которые сумел отыскать он сам, были довольно противоречивы. Киборг подумал и решился. И пошел пить чай в медпункт. — Вас это почему-то совсем не шокировало, — заметил Дэн, закончив излагать свою проблему. Вениамин выслушал его молча и теперь деловито возился с каким-то медицинским прибором, как всегда, когда хотел выиграть время на подумать. — Потому что я предполагал, что с тобой нечто подобное бывало, и неоднократно, — спокойно ответил доктор. Он вообще отнесся к рассказу спокойно, и Дэн про себя вздохнул с облегчением: он не очень-то верил, что док станет относиться к нему хуже, но мало ли... — А вы откуда знаете? — Потому что я вообще знаю людей. Просто в силу своей профессии, — Вениамин грустно вздохнул. — Не настолько, конечно, как хирург или врач со «Скорой»: там у них за год больше насмотришься, чем я за всю жизнь видел. Но все равно... Я на своем веку гадостей и мерзостей, может, побольше Стаса навидался. Хоть тот и на войне был. — А по вам и не скажешь. — А по Стасу что, скажешь? — обиделся за друга доктор. — Станислав Федотович — он жесткий. Видно, что жизнью битый. А вы... Вы мягкий. — Так Стаса жизнь лично била. А я в основном со стороны наблюдаю. И разгребаю последствия. В общем, что касается тебя: если люди получают власть над живым существом, которое сделает все, что ему скажут, и никому никогда не пожалуется, и даже не поймет, что с ним произошло, — и которое к тому же выглядит как человек, и довольно красивый вдобавок, — при этих словах Дэн машинально взглянул на свое отражение в стеклянной дверце шкафа, — рано или поздно найдется желающий употребить его как секс-куклу. И не один. Хорошо еще, что тебя это не сломало. Человек бы на твоем месте... — Почему? — перебил Дэн. Он ведь, собственно, за этим и пришел. Вениамин на некоторое время задумался. Дэн терпеливо ждал, прихлебывая чай. В медотсеке было довольно уютно — если тут не лечиться, конечно. — Понимаешь, — медленно начал доктор, — вот в тебе, как ни крути, всегда будет что-то от машины. Потому что искин, никуда не денешься. Дэн кивнул, деловито вгрызаясь в пряник. Тед явно поленился уточнить срок годности, когда их закупал. — А в обычном человеке, — продолжал Вениамин, — всегда есть что-то от животного. От той самой пресловутой обезьяны, от которой мы, на самом деле, не происходили, но все-таки. Дэн вместо ответа на полминуты прикрыл глаза. Когда он их открыл, выяснилось, что все это время киборг штудировал Полинины статьи по зоологии. Потому что он тут же уточнил: — От какой именно обезьяны? Они очень разные, и поведение у них тоже... — Ну, например, от павиана, — ответил доктор. — Тоже стадные, тоже довольно агрессивные... Да, павиан подойдет. В любом случае, это, кажется, у всех обезьян есть. И не только у них. Так вот, видишь ли, в чем дело: у них мужская сексуальность тесно связана со статусом, доминированием и унижением. То есть если один самец совокупляется с другим, то не потому, что он его... э-э... хочет, а потому, что его это возвышает, а того, другого — унижает, и очень сильно. — А самку? — А самки изначально унижены, их статус ниже статуса самцов, они не считаются. — Не могли люди, что ли, от кого другого произойти? — укоризненно сказал Дэн. Вениамин развел руками. — Ну извини, так уж получилось. Ну так вот. В человеке это тоже где-то там сидит. И когда мужчина узнает, что другого мужчину... использовали как женщину, он невольно воспринимает его как униженного, потерявшего мужской статус. А уж если с ним самим такое произойдет, то он... — Повесится? — Ну, нет, но... — Любой мужчина? — Ну, там многое зависит от культуры, воспитания, взглядов... И еще ряда вещей. Но что-то такое — да, присутствует. — И у вас? — тут же спросил Дэн. Вениамин невольно отвел взгляд. — Ну... есть немного. — То есть вы действительно станете ко мне хуже относиться. — Нет, — твердо ответил Вениамин. — Потому что на все это сверху накладывается культура, воспитание... чувство справедливости, наконец. Нечестно презирать человека за то, что с ним делали против его воли. Дэн кивнул и вздохнул с облегчением. Не врет. Совсем не врет. И он перешел к тому, что на данный момент его волновало сильнее всего. — Тед на меня, похоже, злится. После того, как я ему это рассказал. За что, как вы думаете? Вениамин поразмыслил. — Не думаю, что на тебя. На себя, скорее. — За что? — Потому что он не хуже нас с тобой понимает, что ты ни в чем не виноват. А перебороть себя пока не может. Видишь ли, чем в мужчине больше мужского начала, тем сложнее ему преодолеть в себе этого павиана. А в Теодоре нашем мужского начала... Дэн ухмыльнулся и кивнул. — Он с этим справится, конечно, — сказал доктор. — Но пока что чувствует себя сволочью. Вот и злится. — Тед же не сволочь! — удивился киборг. — Он... он очень хороший. — А-а, в этом-то и загвоздка, — ответил доктор. — Видишь ли, чем человек лучше, тем легче ему почувствовать себя сволочью. Стас себя мерзавцем ощущает довольно часто. Тед тоже. Полина очень хорошая девочка, так она, чуть что, готова во всем винить себя. — А вы? — немедленно поинтересовался киборг. Вениамин отчего-то сильно смутился. — Ну... ну, и я, в общем... Не обо мне речь. — А настоящие мерзавцы? — Я тебе, Дэн, одну вещь скажу, — медленно произнес доктор. — Со мной многие не согласятся, но, чем дольше я живу, тем больше убеждаюсь, что прав. Так вот: настоящих мерзавцев не существует. Все люди — хорошие. — Э-э... а как же... А вот Казак, например? — Внутри. Для себя, — уточнил Вениамин. — Всякий человек хочет чувствовать себя хорошим. И делает все, чтобы так и было. — Когда я хочу чувствовать себя хорошим, — задумчиво сказал Дэн, — я стараюсь поступать хорошо. Разве нет? — А если, допустим, ты уже натворил столько плохого, что чувствовать себя хорошим ну никак не получается? И исправить ничего нельзя? Дэн только развел руками. — Вот человек в таких случаях начинает себя обманывать. Не в силах измениться, он мысленно меняет мир так, чтобы выглядеть хорошим в собственных глазах. Чего бы это ни стоило. Если бы ты спросил того же Казака, что он с тобой делает, скорее всего, оказалось бы, что он вовсе не истязает беззащитного мальчишку, а наказывает гнусную тварь, которая ничего другого и не достойна. Ну, или что-нибудь в этом духе. — А людьми он торговал... — ...С благородными целями, которых нам с тобой просто не понять. — А логика где? — А логики не ищи. Когда человек непременно хочет быть хорошим вопреки фактам, логике приходится подвинуться. Ты просто удивишься, какие фантастические конструкции люди сооружают в своем личном мире ради того, чтобы себя убедить, что они-то точно хорошие. И, кстати, не только те люди, кого можно назвать мерзавцами. Всякий человек к этому склонен. И Тед. И Стас. — И вы? — И я, конечно, — на этот раз доктор не смущался. — И ты, кстати, тоже. Имей в виду. Не знаю, насколько твой искин мешает тебе врать себе, но ты достаточно человек, чтобы у тебя неплохо получалось. Так что следи за собой, а то мало ли... — Вениамин Игнатьевич, — жалобно сказал Дэн, — ну я ж так не могу! Я же боевой киборг! Если я каждый раз вместо того, чтобы драться, думать начну, вру я себе или нет, я... да меня же просто пристрелят! Вениамин усмехнулся, потрепал киборга по растрепанным рыжим космам, потом спохватился и отдернул руку. Впрочем, Дэн, похоже, не возражал. — Не надо думать вместо того, чтобы драться. А то и правда пристрелят. Думать надо заранее, а не когда припрет. Ты теперь не кукла при хозяине, привыкай быть свободным человеком. А ты думал, это так легко? Рыжий мотнул башкой. Лохмы спутались еще сильнее. — Нелегко. Но ничего, справлюсь! Они еще посидели молча. Дэну было хорошо и разговаривать не хотелось, но оставался еще один вопрос. — А если я все-таки виноват? — Что? — Ну, если я по своей воле... стану заниматься сексом с мужчиной? Вениамин пристально взглянул на него, и Дэн поспешно добавил: — Не обязательно с Тедом. А вообще? — Вообще... — доктор слегка ссутулился и надолго умолк. Киборг, похоже, без слов понял, о чем он думает, потому что через некоторое время кивнул, встал и сказал: — Понятно. Спасибо. Ну, пойду я... И уже почти в дверях услышал за спиной: — Будь ты моим сыном... Дэн остановился и медленно обернулся. — Будь ты моим сыном, я бы сказал: не надо. Не делай этого. Мало, что ли, девушек хороших? Но... Доктор смотрел не на него, а куда-то в стену. — Но ты мне не сын. Я не носил тебя на руках. Не рассказывал тебе сказок. Не держал за руку, когда ты болел. Не сидел с тобой ночью, когда тебе снились страшные сны и ты боялся спать один. Я уж молчу обо всем прочем. Я не смею говорить тебе таких вещей. И никто не смеет говорить такое мальчику, который появился на свет только затем, чтобы воевать и быть убитым. Знаешь, Дэн... я думаю, ты имеешь право искать тепла и любви там, где найдешь. Я бы тебе сказал — постарайся при этом никому не сломать жизнь, но ты и без того достаточно добр и умен, сообразишь как-нибудь. Он наконец взглянул на Дэна. Киборг привалился к косяку, и глаза у него потемнели. Вениамин резко встал. — Ты что? Тебе плохо? — Нет. Спасибо. Я... я пойду. Дэн рывком отодвинул дверь и выскочил в коридор.