ticket for one

На их последнем совместном сеансе Чилтон вручает Уиллу лист бумаги и фломастер. — Я бы хотел попробовать одно последнее упражнение, — говорит Чилтон, хотя его предыдущие попытки «упражнений» были по большей части напрасными, бессмысленными. — Теперь Вы свободный человек, мистер Грэм. Почему бы Вам не написать — или не нарисовать, если Вам так больше нравится — все, что захочется. Уиллу приходится заставить себя сконцентрироваться, глядя на бумагу и фломастер, как если бы они были совершенно незнакомыми ему предметами. Он не ребёнок, только начинающий ходить, и не признателен Чилтону за его попытки психоанализа. Нет ничего, что он бы хотел написать — ни гневные письма доктору Лектеру, ни исполненные сожаления письма Алане, ни яростные письма с доказательствами и размашистыми обвинениями для Джека — этого не заслуживают. Он просто ждет, когда его пребывание закончится, минуты отсчитывают время до свободы. И может быть: столкновения. Катарсиса. Но он решает уважить Чилтона. Чилтона, который с большой вероятностью может оказаться следующей мишенью Лектера. Который слышал подозрения Уилла и довольно груб по стандартам Лектера. Уилл вдавливает листок в стенку клетки для терапии, от ее поверхности остаются грубые и шероховатые отпечатки, а кончик протыкает бумагу. Росчерком фломастера Уилл вызывает дежавю. Он возвращает лист Чилтону. Чилтон — в этот раз — не вздрагивает от близости, их руки разделены дюймами. Чилтон берет бумагу, в его глазах блестит любопытство. Размышляет о том, какую статью ему стоит об этом написать, наверное. Он предсказуем, знаком, и Уилл думает, что предпочитает эти неуклюжие попытки проникнуть в его голову, заметные неповоротливые войска, тихим вторжениям Лектера. Шепоту, овладевающему его мыслями и снами. Чилтон изучает рисунок, его брови вздернуты. — Что это? Это рисунок часов. Он сообщает все и ничего: мое имя Уилл Грэм. Я в Балтиморе, Мэрилэнд, помещен в Балтиморскую психиатрическую больницу для душевнобольных преступников. Скоро я освобожусь. Я добьюсь расплаты. — Время, — говорит Уилл. Он может ясно видеть часы: числа, часовую стрелку, минутную стрелку. Если он закроет глаза, то сможет заставить их вертеться. Чилтон не задает вопросов о геометрии рисунка. Но он погружен в размышления, когда прикрепляет пачку бумаг к блокноту, исписанному объемными параграфами черных чернил. Чилтон постукивает кончиком своей перьевой ручки по часам Уилла. Обычно Уилл не смотрит на Чилтона, но сейчас делает это. И тогда их взгляды встречаются. Глаза Чилтона серо-зеленые, проницательные и бдительные. Они видят не все — далеко не все — но схватывают больше, чем можно подумать. — Не думаю, что тебе это известно, — неожиданно говорит Чилтон, — но это я назвал его. — О? — тон Уилла почти безразличен, но он слушает. — Да, — говорит Чилтон, поддерживая зрительный контакт. — На самом деле, я консультировал твоего Джека Кроуфорда по этому делу. Они тогда звали его «Мэрилэндским Монстром», потому что его первые убийства ограничивались этим местом. Но его радиус расширился. — Чилтон жестикулирует ручкой. — И я начал звать его «Чесапикским Потрошителем». Он и его предшественник оба были одновременно организованного и дезорганизованного типа, в некоторой степени; у них обоих была определенная анатомическая точность. И кличка завоевала популярность. Скорее Чилтон говорил с газетчиками и так прозвище распространилось. Уилл смеется, мягко, вполголоса. Он говорит: — Джека Потрошителя так никогда и не поймали. Чилтон пожимает плечами, но он дрожит; едва уловимое изменение в положении его тела. На его лбу тускло сверкающая испарина. Он просовывает часы Уилла обратно сквозь прутья клетки для терапии и напоминает ему: — Время, Грэм. Поймай его. Это что-то вроде понимания. После того как Чилтон натыкается на трупы, сталкивается с Ганнибалом Лектером, первый человек, к которому он обращается за помощью — это Уилл Грэм.