Goodbye to my Santa Monica dream Fifteen kids in the backyard drinking wine
«Мы обязательно встретимся еще! Только попробуй меня забыть!» – отдается эхом в голове Макс и по сей день. Она оставила Хлою в реальности, которая так и не стала настоящей. Теперь жизнь течет своим чередом без всяких там торнадо, непонятных ублюдков-учителей и прочей ахинеи. Макс не знает, умеет она управлять временем по сей день или же нет: руки сами боятся принять нужную позицию. Теперь уже женщина часто одергивает себя, пугается неясно чего. Она все еще любила делать фотографии, но не любила рассматривать их. Голубой. Он везде преследовал ее, повсюду что-то напоминало о ней. Голубое небо над головой. Голубая вывеска «Два кита». Голубая бабочка, которая, казалось, жила не один день. Не два, и даже не год. Может быть, это память? Она живет вечно.You tell me stories of the sea And the ones you left behind
Сказать, что Макс страдала и убивалась все это время, – значит солгать. В жизни у нее все сложилось даже лучше, чем она думала: уютный дом у пляжа в Аркадия-Бэй, любящий муж, ребенок, и даже свободное время, когда можно было сделать фотографии, на которые она никогда не смотрела. Уоррен оказался хорошим парнем, отличным мужем и успешным мужчиной. Он не изменял своему характеру и принципам по сей день: любил какие-то непонятные для Макс штуковины, незабвенно управлялся с любым устройством и отлично ладил с наукой. Чего греха таить, теперь Макс любит его не меньше Хлои. Уоррен не дает заскучать, а самое главное, он уважает память. Каждую неделю он без пререканий ходит с Макс на кладбище к одной-единственной могиле. Нередко там они встречаются с Джойс, которая, будучи чертовски сильной женщиной, все же смогла жить дальше, хоть Макс и казалось, что смерть ее дочери убьет ее. И убила бы, но Дэйвид вовремя оказался рядом: этот мудак оказался совсем не мудаком, даже в огромной степени пекущийся о своей падчерице.Goodbye to the roses on your street Goodbye to the paintings on your wall Goodbye to the children we'll never meet
Первое время сердце Макс сжималось от собственного бессилия, хотя, казалось, со своей способностью управлять временем она могла бы стать «Героем на каждый день». До сих пор в небольшом ящичке на чердаке лежит сложенный вдвое плакат «Everyday Hero». Макс никогда не доставала его, но знала, что он есть. И это заставляло вздохнуть с облегчением, успокаивало. Почему? Потому что в каждой ерунде хранится частичка памяти. А память нельзя помять и выкинуть. Можно лишь… отложить в ящик, сложить напополам. Но помнить.And the ones we left behind And the ones we left behind
У Макс появился сын. Нет, не так. У Уоррена и Макс появился сын. Если бы у них появилась девочка, то ее точно звали бы тем именем. Оно было приготовлено. Но мальчик ничуть не огорчил. Кажется, даже обрадовал еще больше. Роды были тяжелыми. Настолько, что казалось, будто голова вот-вот лопнет, а дыхание прервется. Иногда секунды текли очень медленно. «Неужели я опять разъебала время?!» – почему-то думалось тогда Макс, и она благодарила кого-то (того засранца, что дал ей эту чертову власть над временем), что не орала это вслух. Мальчика назвали Хилари. Его глаза оказались голубыми.I'm somewhere, you're somewhere I'm nowhere, you're nowhere
Время летело незаметно. Впервые Макс подумала, что совершенно не может контролировать его поток. Хилари рос стремительно, и Уоррен все больше и больше радовался сыну: тот явно интересовался тем же, чем и отец. В пятилетие Хилари Уоррен достал откуда-то своих дронов. Как долго он искал к ним батарейки! Хилари внезапно заинтересовался фотографией в средней школе. Находясь в поисках очередных старых вещичек на чердаке, он нашел ящик, где достал помятую и слегка выцветшую листовку. А рядом лежала пыльная, старая фотокамера с функцией мгновенной печати. Интерес Хилари быстро перерос в увлечение, на что Уоррен в шутку говорил, что его сын предал науку, встав на сторону «Безумной Макс». Тогда он впервые за долгое время использовал эту старую кличку. Но Макс была не против. «Главное, что не Максин» – заулыбалась она тогда. Года опять пролетели, как та неделя. Быстро, незаметно, заставляя торопиться и быстро принимать решения, только теперь уже без шансов что-то изменить или угодить кому-либо, говоря то, что они желают услышать. Хилари исполнилось шестнадцать лет, и тогда исполнился второй год, как Макс начала замечать, что ее сын постоянно с кем-то пропадает. Но она не лезла с расспросами: какого черта она должна лезть в личную жизнь своего собственного сына? Уоррен полностью поддержал свою жену, добавив лишь, что они все были «мелкими засранцами». Однажды, проходя мимо двери своего сына ближе к четырем часам вечера, Макс вдруг услышала голоса. Уоррен работал до семи, поэтому это не мог быть он. Тем более, ее муж никогда не лез в комнату Хилари без спроса. На этот раз сын был дома. И был не один. – Я не хочу возвращаться домой, – Макс никогда еще не слышала настолько приятного баритона: слегка хриплый (возможно, от курева, но черт его знает), звонкий. Почему-то эта энергия веяла родным. Макс не имела привычки подслушивать. По крайней мере, она убедительно врала себе об этом. – Я не гоню тебя, – голос Хилари звучал намного тише по сравнению с тем, чужим. Нет. Не чужим, просто каким-то другим, не тем, что был у сына: Хилари слишком похож на нее саму, ту самую «Безумную Макс». Только волосы от отца, светлые и немного завивающиеся. – Но то, что ты куришь траву, когда твои родители дома – совершенно не оправдание твоему плачевному положению, – совершенно дружелюбные нотки в сарказме. – Мудотчим не оставляет мне выбора. Приходится отыгрывать драму и вылезать из дома через окно, – кажется, парень был совсем не расстроен своим положением. Услышав последние слова, Макс не удержалась. Она захотела зайти, посмотреть. Почему-то что-то вдруг потянуло ее зайти внутрь. И она не стала противиться своему желанию, отворяя дверь: когда-то она была мастером придумывать отмазки, проверить бы, не притупился ли ее талант за годы. – Здравствуйте, – тут же послышался немного растерянный, но не менее уверенный и нахальный голос. Они встретились взглядом. Макс жадно запоминала каждую черту подростка, стоявшего на ее глазах прямо на кровати. В черных ботинках. С невероятным сочетанием уважения и ухмылки на губах. С татуировками на руках, и, наверное, на груди: белая футболка с принтом какой-то рок-группы скрывала верх, черные джинсы – низ. Макс проглотила слова и даже не стала придумывать отговорки. Она молча вышла из комнаты так же, как и зашла. Хилари окликнул ее пару раз и спросил, в порядке ли она. Вскочил. Пара фотографий слетела с рабочего стола, на котором валялась не потушенная сигарета. Хилари не курил. Макс закрыла дверь в комнату. Опустила голову, пару раз громко вздохнула и… пошла дальше, куда шла. «Теперь это твоя жизнь, Хлоя. Мой сын поможет тебе в ней. И не испортит ее, как я. Я обещаю» – эта мысль заволокла глаза пеленой слез. Его волосы были голубыми.You're somewhere, you're somewhere I could go there but I don't