Улыбаюсь

Мариан Кросс еле успел подхватить поднос с горячим кофе из рук мальчишки, перед тем как тот упал на пол, не удержавшись на ногах. Отставив посуду в сторону, мужчина, поморщившись, подхватил юношу под руки и притянул его к себе. Аллен улыбался. Его серые глаза улыбались и смотрели на Кросса восхищенно, даже подобострастно. Глупый ученик кричит. Ругается. Отчитывает его за очередной побег. В серых глазах пылает ярость и гнев. А потом, в очередной раз, понимая, что до совести маршала дозваться нереально, машет рукой. Успокаивается. А глаза все равно горят: страстью, не похотью, страстью. И еще детством. И жизнью. В этих глазах тоже есть жизнь. И любопытство: мальчишке все в новинку, он все хочет попробовать, до всего дотронуться. В этих глазах только свет и не отпечатка души. Аллен тянется к Мариану, обнимает его. Уолкер любит запустить пятерню в волосы учителя и перебирать пряди, обязательно уткнувшись носом в шею. А еще он смеется: так радостно, как могут только дети. Заразительно. От всего сердца. От всей души. Сам Кросс, в эти мгновения, всегда обнимает мальчишку: крепко-крепко притянув его к себе. Так, что они чуть ребрами не ударяются. Мужчина всегда поддерживает Аллена одной рукой за талию, а другую опускает на затылок, прижимаясь щекой к виску. И не смотрит ему в лицо, что бы юноша не видел, как Мариан до крови закусывает губу, и закрывает глаза, для того, что бы сдержать слезы. Все заканчивается до абсурда быстро: со смертью Графа Нои просто перестают существовать, а Акума… бессознательное нечто, лишенное собственных воли и желания…мясо, мишени для стрелков. Ты сидишь на коленях, вздернув голову вверх, смотря в небо, словно выискивая там что-то. Сейчас в тебе борются Аллен и Неа. И именно сейчас происходит действительно последняя битва, не столько за существование этого мира, сколько за то, будешь ты жить или нет. Но Рувилье и остальные ватиканские крысы считают иначе: ты для них был Ноем изначально, и единственная причина, по которой тебя освободили в прошлый раз - это «Сердце». Я просто упускаю тот момент, когда тебя забирают: кажется, меня отвлекают Вороны. Но это не меняет ничего - я упустил, то время, когда нужно было хватать тебя и рвать когти как можно скорее и дальше. Я вламываюсь в здание Центра уже тогда, когда из тебя успевают вытащить Чистую Силу, и вот-вот убьют. Честно, я не помню, застрелил ли я этих ублюдков, или же Мария пропела им заупокойную, но когда я покидаю Орден, уже навсегда, в живых, из этих тварей не остался никто. Аллен тянется к лицу Кросса, сжимает его в ладонях и смотрит-смотрит в глаза. Аллен молчит, только улыбается. Когда ты очнулся, в первые секунды я был банально счастлив, но потом… кажется, это называется диссоциативная амнезия, а может я и не прав: ты забыл не только то, что происходило с тобой, но забыл все. Все! как ходить, как говорить. Ты вел себя как девятимесячный младенец: владел своим телом, но еще не до конца. И Кросс улыбается в ответ. Улыбается сломанному существу, которое уже никогда не обретет сознание. Улыбается, понимая, что разум уже навсегда застрял в таком состоянии. Улыбается, понимая, что гуманнее было бы убить Аллена. Улыбается, понимая, что никогда не сделает этого. Улыбается, понимая, что обрекает их, двоих, на Ад. Улыбается, ведь надежда безумна. Улыбается, прося чуда. Я поддерживаю Аллена за талию, помогая держать равновесие. Ноги не слушаются его. Он все время оступается, норовя упасть. И смеется каждый раз, когда я его подхватываю. Сме-ет-ся. Когда нас находят его друзья, Кроссу становиться немного - совсем чуть-чуть - легче: он, наконец-то, может разделить это хоть с кем-нибудь. Линали плачет. Рыдает навзрыд. А ее брат впервые не может успокоить ее, сказав, что все будет хорошо. Миранда и Кроули вторят ей. Что до самурая и Книжника, которым стал этот рыжий… Кросс знает. Кросс эгоист. Но он счастлив разделить хоть с кем-нибудь этот Ад. Когда ты смог уже более или менее держаться на ногах самостоятельно, я попытался вернуть тебе возможность ясно выражать свои мысли. Что ж, безуспешно нужно признать. Когда они вновь оказываются одни, бывший маршал понимает, что больше никто не придет. Больше никто не вернется. Для всех Аллен мертв. Для всех его нет. Это был верх аморальности. Я это понимал, но я просто не смог ничего с собой поделать: целовать тебя, обнимать, обладать тобой… в какой-то момент мне показалось, что все будет хорошо. Что к тебе вернулось твое Я. Входить в твое тело. Раз за разом. Это пьянит. И ты стонешь. Целуешь. Всхлипываешь. Словно зовешь. А на утро - смеешься. Сме-ешь-ся. И смотришь своими живыми-пустыми глазами. В пистолете только две пули. Заброшенный дом в заброшенном районе. Ты сидишь напротив меня и улыбаешься. Тянешь руки. Я улыбаюсь в ответ и направляю на тебя Правосудие. Я улыбаюсь, когда обнимаю твое безвольное тело с дыркой во лбу, когда подставляю дуло к виску. Я улыбаюсь, когда спускаю курок и чувствую острую боль. Я улыбаюсь.