Мираж реальности

Ветвистые стволы деревьев остались опасно обнажены: сморщенные от первых холодов и иссушенные осенью, листья облетели. Сухой зимний ветер терзал причудливо изогнутые ветви, рассекающие с тонким свистом воздух. Ветер смело вторгается в тёплое помещение, принося за собой морозный запах улицы. Не сразу, но со временем, после множества истерик, на грани нервного срыва, Алекса смогла вновь полюбить зиму и продолжить отчаянно взбираться в одиночку на вершины. Алексе холодно. Тёплый свитер совсем не греет. Окна открыты – ей хочется свежего, морозного воздуха, несмотря на низкую его температуру. Закрывая глаза, она прислоняется к оставшемуся закрытым окну лбом, выдыхает тёплый воздух: разница температур создаёт капли мигом остывающего конденсата, чертящие свои извилистые тонкие дорожки вниз. Преодолевая шум надоедливых мыслей, до Алексы доносится звук шагов. На плечи опускаются тяжёлые ладони; когти уцепляются за вязаный свитер, на котором точно останутся зацепки, как и на предыдущих вязаных свитерах. Алекса улыбается. Легко, лишь немного приподнимая уголки губ, не поднимая век – так момент, полный теплоты и нежности, ощущается острее. Она подаётся назад, в крепкие объятия, отстраняясь от окна; прикрывает ладонью лоб, стирая холодную влагу. Ветер всё ещё хозяйствовал в комнате, но теперь его ледяные порывы были едва ощутимы. И стрекот – привычный и звучный – точно говорит открыть глаза, обернуться. Понимать без слов, ориентируясь лишь на интонации, примитивный язык тела, сложно, но время позволяет научиться понимать друг друга. Алекса открывает глаза, улыбнувшись ещё шире, и замирает, затаив дыхание. В отражении заметен только собственный одинокий силуэт; тепло тяжёлой ладони исчезло, растворилось жутким наваждением. За спиной – пустота. А отголосок остаточной теплоты уносит за собой рьяный порыв ветра. Алекса разворачивается, обнимая себя за плечи. И хочется кричать, дико выть, заунывно, как призрак истлевшей мечты и рухнувших, столь хрупких, надежд; рыдать, и не слышать чудные звуки мира, где нет тепла, а только холод и ледяная пустыня отчуждения. А тепло, то тепло, что настолько реально ощущалось, грея в самых, кажется, ненастных днях, оказывается лишь бредом, да и только. Алекса резко подскакивает на постели; на влажный лоб налипли волосы, и она в раздражённом жесте быстро убрала их за ухо; взгляд опускается на часы на низкой прикроватной тумбочке – совсем немного до того, как будильник разразится трелью. И тяжёлый будний день вновь отнимет все силы. Дикая гонка жизни будет начата через несколько жалких часов. Алекса подымается с постели, откидывая тёплое одеяло. Открывает окно нараспашку. Как во сне. И заглядывает в ещё тёмное небо. Кажется ли ей, что сквозь плотные облака, скрывающие в своих клубах холодный тусклый свет растущего месяца, пробивается мощный луч прожектора? Безумие захватывает полностью, и Алексе даже видится огромный корабль, рассекающий просторы небес. Она обнимает себя за плечи, предаваясь мечтам, где всё – лишь глупость надежды. Алекса вздрагивает, приходя окончательно в себя от озноба. Она закрывает окно, задерживая руку на ручке. Иногда можно помечтать, ведь так? Она живёт нормальной жизнью, сливаясь с толпой, забывая о своих насущных проблемах, о своём прошлом. В обществе она: непримечательна, погружена в мысли и суету. Но только жизнь Алекса ведёт двойную: проживает сюрреалистичные сны как иную реальность, где она любима и уважаема; где зима не дышит столь явственно холодом и одиночеством, а теряется в объятиях; и проживает день, терзаемая муками совести и различными проблемами. Алекса горько улыбается, заваривая крепкий чай. Она приняла всё. Но вот боли, сковывающей тело и сердце, оплетающей колючей, шипастой проволокой, становится только больше.