Когда засыпает город

Gaelic Storm – Heart Of The Ocean

Король ступает по мокрой от прошедшего дождя траве бесшумно, словно дикий зверь, держащий ухо востро. Пристально смотрит во мглу непроглядной ночи — пожирая её будто — и делает глубокий вздох за всех, кто пал в страшной битве. Они кричат в нём самом: кто-то плачет о своей семье, кто-то на последнем издыхании хрипит: «Да здравствует король!», кто-то лишь устало прикрывает свои глаза на веки вечные, смрадным вздохом смерти прощаясь со всем, что было дорого. Джим слушает их, понимает каждого и, вскинув рукой, закрывает Бездну, разверзшуюся перед ним. — Спите спокойно, — гремят громом его прощальные слова, отразившиеся в чёрных глазах скользкой скорбью — Король скуден на эмоции, но справедлив. Он отдаёт должное тем, кто заслужил покой — тем, кто пал за него бесстрашно и храбро. Малым детям он дарует тихие сказки о рыцарях и драконах, и они закрывают свои сонные глаза под мерный шёпот бледных — белейших — губ; женщинам, защищавшим свой дом кровью, он в дар приносит пламя домашнего очага, взятое из колыхающего огненными волнами Ада, и пламя это не обжигает, а греет; старикам Король дарует молодость — в отражении тысячи зеркал им улыбаются двадцатилетние юнцы и девы; воинам же своим — сильным, свирепым и дошедшим до самого края во имя его одного — Джеймс-правитель в грудь вбивает жизнь после смерти. Они пируют и пьют за Короля, ступая по раскалённой лаве тяжёлыми сапогами, и смех их звонок — на зависть всем обитателям Бездны. Король впитывает боль каждого и, сцепив руки в замок, терпит её беспрекословно, принимая как данность. Такова плата за трон — Джеймс был готов. В траве шумят сверчки — стрекочут свои странные песни в тиши, и спокойствие — такая нынче редкость — ложится под рёбра белым саваном. Король вслушивается в дремучий лес: где-то за милю пробегает рыжая лисица, за толщей столетних деревьев летит стая летучих мышей, и всё это — вновь его родной дом. Пышущая плодородием земля, дикие сады с наклонёнными от тяжести плодов ветками, серые каменистые стены, прячущие в своём сердце обыкновенную людскую жизнь и он, их вернувшийся из мёртвых, Король. Город спит, и каждый сон его Джеймс видит перед своим смоляным взглядом — мечты о светлом пусть и блажь, которая вряд ли станет явью, но разрушать это редкое счастье, о котором некогда мечтал сам, он не может. Тёмен он, пуст, вычищен пламенем, но человечье где-то да теплится в груди, не давая стать ему — демону, коих страшней и нет, падшим. Король знает, это — удел ангелов, а ангелом ему не бывать. Сверчки затихают все разом, будто их кто-то сдул ветром, и Король натягивает на лицо усмешку, чуть склоняя голову вправо. Глухие шаги за спиной — именно эти шаги — похожи на охотничьи: веют опасностью, сквозят угрозой и неминуемо страшат. Кого угодно, но только не Джеймса — для него они приятная слуху поступь. — Вы простились с ними, милорд? — Я даровал им покой, — Джеймс кивает и переводит взгляд на Себастьяна, который не спит с тех пор, как погиб на войне добрую сотню лет назад. Он выглядит, как и всегда, отчуждённо-спокойным, и Король усмехается. Настолько мёртвых — за это и зацепился — он видит впервые. Себастьян — сама смерть, само возмездие за жизнь, и не схватиться за это Джеймс не смог. Подобных ему нет, и вряд ли случится. И за это стоит держаться огненными ладонями всей силой. Всем существом. — Вы великодушны, — волки за холмами воем приглушают его и без того глухой голос, но Джеймс услышал бы всё, даже если бы Себастьян промолчал. — Ты пошёл за мной, но никогда не говорил почему, — Король не подбирает слова — он рубит ими, врезает под кожу тонким лезвием и ждёт ответа, чуть вздёрнув подбородок. Ему чужды волнения и страхи — перерождённый сын смерти — и Себастьян, холодная его копия, сотканная изо льдов и северных ветров, такой же, только ещё мертвее. Он оборачивается медленно, смотрит пристально и долго, так, что лес вместе с его мглистой тишиной мертвеет, будто он всё живое душит, даже не касаясь, и, рваной усмешкой отзывается спустя годы молчания: — У тебя был путь, и я пошёл. — Так просто, — Король вскидывает ладонь, и далёкое серое море шипит бушующими волнами так, будто расстелилось прямо перед их ногами. — Так просто мёртвый стал живым. — Сложнее выбора у меня не бывало, милорд, но вам ли это не знать, — усмешка Себастьяна вдалеке гремит топотом копыт и взъерошенной пылью. Они могут говорить голосами дождей и ветра, могут шептать друг другу тайны взмахом чёрных крыл, могут хохотать над жизнью и смертью льющейся кровью, но в тиши этой ночи обличают свои мысли в столь редкие слова, которые набатом звучат в голове каждого. И Король, выдохнув тысячи чужих вздохов, кладёт свою прозрачную ладонь на плечо Себастьяна и отвечает глазами-безднами: — Но я повстречался на твоей дороге, а значит, путь у нас был один на двоих. Шаги удаляющегося в замок Короля ударной волной разбивают дамбу Себастьяна. В мокрой от волн дождя траве сверчки вновь заводят свою странную песнь.