Солнце взойдет

На замок короля Тейрина опустилась ночь. Она мягко объяла сторожевые башни, затянула легкой туманной дымкой стены, покрытые сухими клочками старого мха, игриво заглянула желтым глазом луны в окна. Звезды, такие особенно яркие и колючие в эту ночь, засверкали на небе, освещая своим ледяным светом нежно-печальную землю под собой. В комнатах гасили свет - но в коридорах начинали жечь факелы, и по всему замку с попутным сквозняком легко разносились обрывки густого запаха горящего масла. Кто-то из стражников, кажется, достал свою губную гармошку. Эти звуки, тягучие и плавные, плыли по замку вместе с тенями, залетали в каждую комнатку поблизости и оставляли в сердцах услышавших ее то самое чувство горькой печали, когда не знаешь, почему на сердце тяжело, но на глаза наворачиваются непрошеные слезы. Вот только Махариэль знал, что раздирает его несчастное сердце, и от этих проклятых звуков, сотканных из самой сути грусти, становилось еще тоскливее. Остроухий сидел на краю кровати в комнате, выделенной ему королем, поджимал под себя замерзшие ноги и молча, не издавая ни звука, плакал. Его плечи содрогались, а скулы сводило от гримасы, в которой исказилось его некогда столь прекрасное и утонченное эльфийское лицо. Поменял форму, казалось, даже сам валласлин на тонкой коже долийца. Это был самый страшный плач из всех - сдавленный, длящийся уже как несколько часов, но все такой же сильный. Ты не можешь сдерживать его, но вместе с тем не можешь и разрыдаться - сил не осталось. Не осталось и желания. Ни плакать, ни жить. Так бывает, когда ты теряешь близких людей. Самых близких. Тех, кем дышал, кем жил, ради кого стремился к своей цели. И когда этого кого-то не остается, тебя наполняет пустота. Черный цвет. Вакуум. Нет мыслей, нет разума, нет точных рамок времени - только всепоглощающее чувство одиночества и горько-соленые слезы, против воли бегущие по щекам, шее, ключицам, которые некогда были целованы тем самым. Им. Тем, кого больше нет. Хрупкое тело канцлера в который раз содрогнулось от ужаса и боли, когда в дверь раздался тихий стук. Бросив собственные важные дела за пределами этих стен, приехав сюда по просьбе Короля, у которого якобы было важное сообщение, он и не думал, что получит не просто волнующие вести - нет. Принесенные с гонцами новости из Антивы заставили мир Терона пошатнуться и разбиться на миллионы больно жалящих осколков, будто старое зеркало. Зевран не смог избежать столкновения с Воронами. Казалось, все уже кончилось - Мор позади, с Воронами, преследовавшими Зеврана, давно разобрались. Волнений больше не осталось и можно было начинать строить свою жизнь. Близкие отношения, возникшие между антиванцем и долийцем за их долгие приключения, были так крепки, что возлюбленные будто дышали друг другом. Но никакая любовь, никакие чувства не удержат ребенка от матери. И Зевран отлучился в родную Антиву буквально на неделю - но не успел прожить там и нескольких дней. Он вообще ничего не успел. Стук повторился - в этот раз громче и настойчивее. Махариэль не ответил - лишь сильнее прижал к груди колени, и уткнулся в них лицом. Он не пускал сюда никого с самого рассвета - с того момента, как прибыл в замок, и до сих пор. Несколько раз приходили надоедливые горничные - пытались достучаться до него, вручить поднос с едой и питьем, но эльф был глух и безучастен. - Махариэль, - снова глухой удар, громкий взволнованный голос за тяжелой дубовой дверью. - Просто дай мне знать, что с тобой все хорошо, ладно? Можешь не открывать, только подай знак, что ты ничего с собой не сделал. "Алистер", - проносится в голове мысль. Первая, возможно, за весь вечер. Худые бледные ноги с окоченевшими пальцами неровно, бестактно глухо стучат об пол, пока эльф, вытирая слезы, идет к двери. Голова кружится от недостатка кислорода, руки дрожат. Поворачивая ключ в замке, долиец отмечает, что еще час в таком состоянии - и он упадет в обморок. Однако, думает он об этом без должного волнения. Просто, подобно усмиренному магу, понимает это, и не ужасается - ни ситуации, ни тому, что эмоции куда-то делись. Он пуст и выжат. Когда в дверном проеме возникает король, эмоциональный спектр юноши не колеблется. Ему внезапно становится абсолютно все равно. С Зевраном умерло, казалось, и почти все человеческое в самом Махариэле. - Можно? - тихо спрашивает Алистер, внимательно и настороженно глядя на собственного канцлера. Лишь получив медленный молчаливый кивок, он проходит в комнату. Дверь за ним с тяжелым скрипом тут же затворяется долийцем, звенит ключ. Он впускает Алистера лишь потому, что первым его другом, не считая, конечно, Дункана, стал именно он. Вместе они прошли сквозь все невзгоды и изворотливые прихоти судьбы, и теперь роднее Тейрина у эльфа никого не осталось. Несколько минут проходит в молчании. Эльф возвращается на свою позицию на краешке кровати, Алистер - садится на стул у письменного стола бывшего Стража. Первым гробовую тишину, пресекаемую лишь редкими всхлипами канцлера, нарушает именно Король. - Знаешь, Махариэль, я знаю, что тебе сейчас очень нелегко, - его ровный спокойный голос звучит так ласково и так...по-домашнему, что эльф невольно прислушивается. Его выдают чуть шевельнувшиеся, будто у зверя, чуткие уши. - И потому не буду разглагольствовать о том, что жизнь так или иначе продолжается и тебе необходимо жить, как раньше. Он делает паузу, думая, что сказать, и скользя взглядом по комнате эльфа. - Да и не будет такого, верно? Со стороны долийца следует едва уловимый кивок головой. Взгляд некогда лучезарных глаз туманный, словно видящий сквозь предметы и время. - Просто хочу сказать, - Алистер глубоко вдыхает. - Что ты можешь положиться на мою помощь. Скажи - и никто не тронет тебя столько, сколько нужно, никто не посмеет напомнить о каких-либо вещах, которые тебе сейчас безразличны или наоборот вызывают грусть. Просто скажи мне, хорошо? Все же мы столько прошли... Вместе. И вновь виснет тишина. Терон тянет, глаза его перебегают с предмета на предмет, и, наконец, останавливаются на короле. Он одет в домашнюю тунику, подвязан дорогим ремнем. На плечах - теплая мантия. Сразу видится, что особа высокого происхождения. Взгляд, осанка, даже внешний вид Алистера как-то преобразились, отметил эльф, некогда наивный и в какой-то мере тугодумный храмовник превратился в статного правителя. Но вот голос... Он оставался тем же. Мягким, когда он говорил со своим канцлером, ласковым, с тем же тембром. Приятный и звучный, его можно представить, как атласную ленту, скользящую по бархату. Долиец прочищает горло, осипшее после целого дня без воды, и тихо роняет в пустоту комнаты несколько слов. Они едва различимы, но Алистер слышит. Слышит и ощущает кожей горе потери эльфа. Он никогда и никого так не терял - до опустошения, до рыданий, но часто себе это представлял, еще путешествуя с Махариэлем. И в его воображении порождения тьмы разрывали на куски его. Это нежное существо с холодными ногами, что сейчас сидит на кровати и трет красные от пролитых слез глаза. В душе Короля что-то бунтует. Он и сам некогда общался с Зевраном, как с сопартийцем, но сейчас его обуревает злость на этого безрассудного эльфа. Из-за него сейчас Махариэль в таком состоянии. Он не хочет жить, не хочет существовать без своего антиванца, и это невыносимо больно - осознавать, что тот, кто действительно дорог твоему сердцу, так страдает. Алистер оставил тогда Стражу выбор. И он пал на наемного убийцу. А ведь с самого начала Тейрин знал, что ничего хорошего из этого не выйдет. Он протестовал, высказывал свое неодобрение, но разве слушал его Махариэль, плененный золотистыми глазами смуглого незнакомца? Разве думал о последствиях этот остроухий, отправляясь однажды вечером в палатку к бывшему Ворону? Тут в пору, конечно, злиться на ослепленного любовью Махариэля, но Алистер не может. Потому что эльфа сейчас пронзают судороги в напряженных мышцах после целого дня неустанных слез. Потому что он убит горем и ничто не может ему помочь. "Спасибо", - шепчет канцлер, и на сердце у Алистера теплеет. Повинуясь какому-то странному спонтанному чувству, он подается вперед и опускается на колено у сидящего на кровати эльфа. Как хорошо, думается ему, что окна так высоко и за таким Королем может наблюдать лишь луна-проказница, да тот, к кому была направлена вся нежность мужчины. Грубые руки накрывают тонкие пальцы эльфа, Алистер сжимает холодные, как осколки льда, ладони в своих руках. В ответ лишь безучастный взгляд, все так же устремленный в пустоту. - Я сделаю все, чтобы тебе стало легче, - шепчет Алистер, сжимая чужие ладони. Эльф что-то неразборчиво шепчет сухими губами, чуть шевеля бровями. Тейрин смотрит вопросительно, внимательно изучая глазами эльфа - чтобы не проглядеть и малейшего изменения в его настроении. - Обними меня, - чуть громче повторяет Махариэль, поднимая темные глаза на короля. Не стоит повторять еще раз. Человек поднимается - рывком, быстро, и молча прижимает такого маленького по сравнению с ним эльфа к себе. В ответ юноша обхватывает его своими руками и поднимает голову, чтобы видеть лицо короля. Тот замирает. По лицу долийца мелькает тень улыбки. Неуловимая, но он замечает пролегшие рядом с щеками едва заметные ямочки. Всего на секунду, на мгновение - но и этого хватает рыжему мужчине. В ответ он невесомо касается губами виска Терона, затем - губ, еще соленых. Это был отнюдь не вызывающий жест желания или страсти, напротив. Его обуревала нежность. Он не хотел, чтобы это хрупкое существо больше страдало. Воин, опасный убийца, Серый Страж - да, это все про Махариэля. Но сейчас он одинок и покинут, а Алистер - единственная его защита. Холодные пальцы скользят по его щекам, зарываясь в рыжую шевелюру. Эльф робок, и Алистер не углубляет поцелуй. Не боится спугнуть, но боится потерять доверие. Он отстраняется на секунду, чтобы затем снова одарить эльфа нежностью - и не может отпустить. Крепче жмет долийца к себе, водит пальцами по ушам, щекам, шее, очерчивает подушечками узор валласлина. Шепчет успокаивающие слова, смахивает непрошеную слезу с ресниц юноши. Наконец, Махариэль сам отстраняет человека и утыкается носом тому в грудь. Вдыхает запах тела, смешанный с шлейфом пыли от дорогой ткани. И на душе становится спокойнее. Алистер еще на мгновение жмется губами к макушке остроухого и шумно выдыхает. - Я люблю тебя. В ответ слышится судорожный вдох. Махариэль удивлен, но по телу разливается тепло, покинувшее его с этого злополучного утра, и он едва ли не физически ощущает, как валится гора отчаяния с его плеч. Это внезапное признание, легкие, нежные поцелуи возвращают канцлера из особенно темных глубин печали на поверхность, к свету. Виснет тишина. Рвущий душу плач губной гармошки, как оказалось, давно стих. За окном слышится завывание леденящего ветра, но это не волнует ни Тейрина, ни Махариэля - сейчас мир сузился до лиц, до губ напротив. И долиец снова тянется к человеку. Отдается в его власть, позволяя себе забыть об ужасах сегодняшнего дня. Он отвечает взаимностью, но говорить об этом не хочется. Да и Алистер уже не тот дурак, что когда-то, он и сам все прекрасно поймет. По тихим вздохам, ласковым прикосновениям, по знакам полного согласия, когда человек опускается на кровать, увлекая за собой заплаканного юношу. Кажется, ночь стала совсем черной. Потому что Махариэль не видит больше ничего - только блестящие глаза Алистера перед собой, и чувства, что плещутся в них, заставляют эльфа осознать - он не один. И никогда один не был. Как-то сами по себе горькие мысли уходят на задний план, а вскоре и вовсе тают, теряются в беспорядочных словах нежности. На мгновение Терона посещает какое-то странное чувства неправильности, решение, будто так быть не должно, но большие теплые руки короля заставляют распрощаться с этим секундным замешательством. Совершенно случайно эльф оказывается лежащим на лопатках. Алистер виснет над ним, мягко улыбаясь. Такого Тейрина Махариэль еще не видел - во всяком случае, ему кажется, что еще никогда бывший храмовник не был столь прекрасен, как сейчас. Он тянет руку вперед, касаясь лба мужчины, проводя пальцами по волосам, опуская и задерживая затем ладонь на щеке. - Теплый, - одними губами шепчет он, и Алистер наклоняется, вышибая из легких канцлера весь воздух ласковыми прикосновениями губ к тонкой коже шеи. Он внимательно прислушивается к каждому вдоху эльфа, следит за его лицом, руками - за всем, что могло бы выдать хоть малейшее недовольство или нежелание юноши. Но таких знаков не следует и Король опускается чуть ниже, целуя едва ли не каждый сантиметр тела Терона, заставляя того краснеть и улыбаться в темноту. Сейчас оба и подумать не могут о том, что буквально несколькими минутами позже на них не останется и следа одежды. О том, что впереди еще целая ночь и Алистер еще долго, долго будет успокаивать своего возлюбленного, плавными движениями лаская его тело, заставляя чувствовать себя нужным и любимым. О том, что сбивчивые признания в любви и взгляды, полные ласки, будут сопровождать их до самого рассвета. И о том, конечно, что первые лучи утреннего солнца застанут Короля и канцлера в закрытой комнатушке в одной из самых высоких башен, где они будут лежать в одной кровати, прильнув друг к другу, как дети. Махариэль будет улыбаться во сне, и сниться ему будет что-то хорошее, светлое и горячее, как солнце. Алистер же будет сжимать в своих крепких объятиях юношу, наблюдать за его чуть подрагивающими во сне ресницами, и молчаливо радоваться своему счастью . Как бы глубоко ни было горе эльфа, Алистер сделает все, чтобы он снова зажил. Поможет залечить раны на сердце нежностью и лаской, подарит все то, чего не было у эльфа с Вороном - опеку и чувство надежности. Он сделает это. Он обещал.

***

Пробудившееся солнце постепенно вытесняло луну с небосвода, сменяя холодный свет своим живительным теплом. Оно бросало косые лучи через окошко в комнату канцлера, золотя порхающую в воздухе пыль, неровно ложась на волосы двух спящих мужчин. И оно будет всходить. Каждый день, вне зависимости от того, что происходит там, внизу, и какие чувства обуревают жителей его царства. Оно взойдет еще миллиарды раз прежде, чем погаснет, и за все свое отпущенное время успеет одарить теплом и жизнью все вокруг. Это его долг. И речь не только о звезде на небосклоне.