Однажды в Вероне

Эскал, герцог Веронский проснулся в шестом часу вечера с головной болью и в скверном расположении духа. Причиной этого состояния был вчерашний бал. Мало того, что костюм для него был выбран совершенно неудачно и скорее не подчеркивал, а скрывал герцогские достоинства, так еще и ткань костюма была жесткой и натерла самое дорогое. Это причиняло герцогу сильную боль. Физическую и особенно душевную. Герцог привстал и окинул взглядом собственную спальню. Слава всем святым, герцогини рядом не наблюдалось, что не могло не радовать. Значит, от исполнения супружеского долга сегодня можно было улизнуть. Собственно герцогиня была второй причиной его головной боли. Она, конечно, красивая женщина, но ведь женщина в полном смысле этого слова. Герцог предпочел бы другой вариант, но долг обязывал дать Вероне наследника. Герцогиня от долга не отказывалась, отдавалась много и часто, но рожала одних дочерей, словно бы назло. Одно время Эскал подумывал, а не отравить ли ее. В Вероне было полно незамужних девушек, к примеру, у тех же Капулетти подрастала вполне приличная с виду дочка. Да и в других благородных домах тоже имелись девицы на выданье. Глядишь и нашлась бы какая-нибудь менее страстная особа, готовая с первого раза родить герцогу долгожданного сына и навсегда избавить его от исполнения ненавистного супружеского долга. Но потом, хорошо поразмыслив, герцог решил, что свою жену он все-таки знает, с ее запросами худо-бедно справляется, а какой будет новая избранница, не мог предсказать никто. В первую брачную ночь они все тихони, а потом распоясываются. Вон хоть на жену Капулетти посмотреть, совсем же обнаглела, при живом муже содержит нескольких любовников. Хотя муж там… Герцог хмыкнул. Синьор Капулетти был примерным семьянином, но совсем не мужчиной. Ну вот совсем. И угораздило же его жениться на такой женщине. Продолжая размышлять о превратностях судьбы герцог Эскал наконец выбрался из постели, потянулся и подошел к зеркалу полюбоваться собственными достоинствами. В зеркале отражался красивый мужчина в своем первозданном виде. Ночных рубашек герцог не признавал, скрывать ему было нечего. Стройное подтянутое гладкое тело, прекрасной формы член, крупные яйца. Герцог повернулся к зеркалу тыльной частью и, скосив глаза, полюбовался упругими ягодицами. Сзади все было просто отлично. Но вот спереди сегодня наблюдались некоторые проблемы. Герцог снова развернулся к зеркалу и с огорчением уставился на свою лучшую часть. Вот так он и знал, что его новый чудовищно неудобный костюм все испортит. Портного определенно надо гнать. К дьяволу такого портного. Герцог вздохнул, осторожно прикоснулся кончиками пальцев к своим любимым соскам и зашипел от боли. Его соски очень болезненно отреагировали на легкое прикосновение, да и выглядели далеко не лучшим образом — распухли и покраснели. Герцог с огорчением подумал о том, что ежедневные удовольствия придется отложить на неопределенное время. А он так хотел отдать должное своим чудесным, необыкновенно чувствительным соскам. Он бы нежно погладил эти волшебные горошинки, потом легонько сжал и покрутил туда-сюда. А потом полизал бы каждый из сосочков по очереди…Ну на счет полизал, кажется, он немного погорячился. Конечно, он в отличной форме, но чтобы так изогнуться, нужно было совсем уж лишиться костей. Но помечтать-то можно. Детородный орган герцога заинтересовано приподнял свою голову, словно ожидая, что сейчас красивые пальцы сомкнутся вокруг него и начнут делать что-нибудь приятное. Но герцог на призывы члена не отвлекался, а еще раз попробовал дотронуться до сосков. И снова зашипел. Боль никуда не ушла. Герцог почувствовал, как внутри него поднимается вулкан гнева. И этот вулкан нужно было срочно на кого-то исторгнуть пока он не разорвал пополам самого герцога. Тем более, что и человек подходящий для этого был. Одеться официально герцог Веронский не счел нужным. Он сдернул с кровати простыню и завернулся в нее на манер римского патриция. Прикосновения шелка не принесли облегчения, но и не вызвали дополнительных мучений. Усевшись в кресло, герцог позвал слугу и потребовал привести к нему непутевого племянника. Через час с небольшим, когда прекрасная попа герцога уже устала сидеть в довольно таки неудобном, хотя и красивом кресле, в дверь постучали. Герцог приосанился, сделал каменное лицо и сказал: — Входи, Меркуцио! В дверь осторожно просунулась рыжая голова красавчика Меркуцио. Сам он заходить в комнату не спешил, ибо суровый нрав дядюшки Эскала был известен ему очень хорошо. — Мне послышалось или меня действительно кто-то окликнул? — Меркуцио, перестань валять дурака и немедленно входи. — Да, бог с вами, дядя. Когда это я дурака валял. Ну если и валял кое-кого этой ночью, так это вовсе не дурак был. Меркуцио нацепил на лицо блаженное выражение «а я что — я ничего, меня и дома-то нет», но в комнату все же зашел, сердить раздраженного герцога еще больше не хотелось даже ему. Эскал встал с кресла, нахмурил брови и задал вопрос: — Скажи-ка мне, дорогой племянник Меркуцио, доколе это будет продолжаться? Твое поведение выходит за рамки принятые в нашем благородном семействе. Мало того, что ты вечно шляешься с этими бабниками из семейства Монтекки и роняешь свои штаны, где не попадя, так ты еще и в уличные потасовки ввязываешься. Намедни, почтенный синьор Капулетти жаловался, что ты опять задирал его племянника Тибальта. — Я? Да что вы, любезный дядюшка, это презренный Тибальт меня задирал. Я шел себе с друзьями по улице, никого не трогал, беседовал об искусстве, а тут вдруг эти…Капулетти. Меркуцио невинно похлопал глазками, умолчав, однако, что после традиционной ссоры, в тот же день ближе к вечеру, в одном тайном домике, они с презренным Тибальтом ,уже разрешили все свои разногласия. И задирали друг другу ноги так, что Меркуцио и сам-то ходил с трудом, а уж о прекрасном Тибальте и говорить было нечего. О, Тибальт, Тибальт!!! Меркуцио постарался придать себе виноватый вид, но получалось плохо, губы сами по себе расплывались в блаженной улыбке. Герцог, заметив, что у племянника, несмотря на его выволочку, игривое настроение рассвирепел окончательно и основательно повысил тон: — Меркуцио! Или ты прекратишь свои похождения и наконец-то остепенишься или я не знаю, что я с тобой сделаю! Брал бы пример с Париса. Вот он просто образец добропорядочности. Никогда никаких скандалов связанных с его именем, никаких проституток, никаких драк. Жениться вот мальчик собирается. А потом и сыновья пойдут. Меркуцио слушал, как дядя восхваляет Париса и решал, а не сказать ли любимому дядюшке, что не далее как на прошлой неделе он самолично застукал Париса в дешевом борделе. Благопристойный Парис тискал мощную грудь хозяйки, тетушки Августины, в то время как хорошенький мальчик с упоением отсасывал член благородного синьора графа. Сам же Меркуцио заглянул туда лишь на минуточку, подыскивая комнату на ночь, но увидев Париса, решил не рисковать и найти себе приют в другом оплоте разврата. С одной стороны сдать Патриса дяде было ох как заманчиво. Герцог от такой новости наверняка бы забыл о выходках самого Меркуцио. Но с другой стороны это было бы непорядочно и не по-мужски. Да и кто рассказывает просто так такие пикантные истории. Меркуцио так увлекся размышлениями, решая сдавать ли дяде родственничка, что пропустил основную часть дядюшкиных нотаций и очнулся только после слов герцога о Тибальте. — Что-что, дорогой дядя, простите, я не очень хорошо расслышал. Видя такую безалаберность, герцог окончательно вышел из себя и прокричал племяннику прямо над ухом: — Еще одна такая стычка с Тибальтом Капулетти и ты вылетишь из Вероны ко всем чертям! Клянусь всеми святыми! — О, так и Тибальт вылетит из города? — заинтересовано переспросил Меркуцио. Перспектива хорошо провести время где-нибудь в Венеции, да еще и в компании милого ему Тибальта показалась рыжему шалопаю очень заманчивой. — Еще чего захотел. Тибальт единственный наследник Капулетти, а вот ты, если не возьмешься за ум, своего наследства можешь и лишиться. Уж я позабочусь, чтобы оно досталось твоему брату Валентину. А если сейчас ты опять начнешь зубоскалить, то уедешь сегодня же. Перспективы перестали казаться радужными. Больше всего в своей жизни Меркуцио не любил своего братца - зануду. А уж допустить, чтобы этот святоша стал наследником отцовского добра и вовсе не мог. Деньги, конечно, не самое главное в жизни, но и без них оставаться как-то не очень хотелось. А уехать в изгнание зная, что Тибальт останется в Вероне, было вообще невыносимо. Тибальт, Тибальт. Ты был так горяч этой ночью, так неистов. Уехать и оставить тебя одного? Да, никогда! Меркуцио понял, что пора пускать в ход самые сильные аргументы. Танцующей походкой он приблизился к дяде и самой очаровательной манере начал плести паутину лести. — Дорогой дядя, я прекрасно понимаю ваше негодование. Но что поделать — я так молод. А молодость так падка на соблазны. Но ведь вы простите меня, вы же так щедры и великодушны. — Ох, Меркуцио. — Ах, дядюшка. Вы же и сами знаете, что я не со зла вам перечу, просто, когда ты так юн, язык всегда одерживают победу над разумом. Вы же были молодым, дядюшка и грешили не меньше моего. Святые небеса, да что я несу, вы и сейчас еще молоды и прекрасны. Будь я женщиной — я бы первым раздвинул для вас ноги. Герцог сглотнул и подумал: не будь ты моим племянником, ты бы уже лежал с голой задницей в моей постели. А Меркуцио, видя, что дядюшка слегка расслабился, перешел к главному. — Ах, дядя, вы просто себе не представляете, до чего хороши. Ваш гордый профиль, ваша атлетическая фигура сведут с ума не одну женщину. А ваши соски… — А что с ними не так? — Соски прекрасны. Такой изящной формы я не видел ни у одной из дам, а уж поверьте, их было множество. Да, что уж греха таить, я не видел таких совершенных сосков ни у одного мужчины, а их тоже было предостаточно. Даже у Т… Тут Меркуцио остановился, поняв, что дядюшке вовсе не обязательно слышать о всех его любовных победах. Герцог приоткрыл правый сосок и с нежностью посмотрел на него. Меркуцио понял, что его тактика приносит результат, и продолжил: — Вы знаете, дядя, если бы вы разрешили, то я хотел бы сделать вам небольшой подарочек. Совершенно случайно мне досталось небольшое сокровище, которое я вряд ли оценю по достоинству. Это очень редкая вещица — мазь, предназначенная специально для сосков. Ее привезли откуда-то с Востока. Говорят, что если начать пользоваться этим мазью вовремя, то соски никогда не увянут и своей красой затмят даже небесные светила. Меркуцио нырнул рукой под одежду и вытащил синюю склянку. На самом деле он не помнил, как оказалась у него эта склянка, скорее всего он спьяну стащил ее у кого-то из девчонок в борделе. Но герцог заинтересованно протянул руку и Меркуцио, согнувшись в поклоне, поспешил вручить ее дядюшке. — Так вы меня прощаете, дорогой дядя? Я могу идти? — Иди, мальчик. И больше не греши. А если уж совсем не можешь не грешить, то хотя бы делай это осторожнее. — герцог поспешил избавиться от племянника, ему не терпелось заняться чудо-мазью. Меркуцио благоговейно перекрестился, поцеловал дядюшке руку и опрометью выскочил за дверь. Его ждала Верона, вино и приключения. И …Тибальт Капулетти. Эскал, герцог Веронский осторожно открыл склянку и понюхал ее. Пахло приятно. Подцепив кончиком пальца немного содержимого, он осторожно размазал его по правому соску. Мазь нежно скользила, и герцог почувствовал, что неприятная тянущая боль постепенно уходит из соска. Он повторил процедуру со вторым соском. Было приятно. Герцог улыбнулся, и, выглянув в дверь, приказал слугам его не беспокоить. Сегодня, он не пойдет ни на какие балы и маскарады. Его ждала ночь полная удовольствия и любви. Только волшебная мазь, он сам и его восхитительные соски. А за окном дышала страстями Верона. Но герцогу не было до нее никакого дела.