***
Воздух, тяжелый и густой от бушующей в нем магии, треск десятков огромных костров с исполинскими, взвивающимися высоко в небо, языками пламени, запахи еще не развеявшегося страха жертв и дикая первобытная похоть. Безумная ночь демонической силы и человеческой слабости. Лютня и флейта, варган и четкий стук барабанов, крики и гогот, топот тысячи копыт и обнаженных ног сливаются в единый звук, создающий на Горе особую атмосферу. Свободный ветер врывается в нестройные хороводы нечисти, словно прося разрешения присоединиться к празднеству, поднимая волосы ведьм, переполненных магией, к холодным звездам и желтой луне. Вековые сосны, что скрывают пир нечистых от глаз праведного мира, скрипят и пошатываются под тяжестью рассевшихся на их ветвях хмельных и веселящихся духов. А на земле ведьмы кружат в танце с чертями, русалки гогочут с вигтами, духи звенят в воздухе — и все кричат, кричат, кричат: «Да здравствует ночь, да здравствует Темнейший!» — и вновь пускаются в пляс. Вторя им, пламя то затихает, то вырывается столбом вверх, устрашая небеса своей необузданной силой и могуществом. А больше всего радуются молодые ведьмы. Их переполняет сила и священный трепет, вожделение и общее безумие… Они танцуют и отдаются свободе. Никто из них не задумывается сейчас о чем-то, кроме как подпрыгнуть выше, взметнуть свои локоны пособлазнительнее, выставить обнаженные округлости еще откровеннее, еще заманчивее… Ладная фигурка с приятными для глаз формами, укутанная длинными, темными, чуть вьющимися волосами, стояла на краю поляны и задумчиво, слегка растерянно, наблюдала за буйством. «Что их влечет? Что ими движет?» — задавалась вопросами молодая ведьма. Она медленно, но верно отступала все дальше и дальше назад, в высокую траву, к самому дальнему костру. Ей было странно и страшно: это был всего лишь второй ее шабаш, и никого не было рядом, кто бы дал ей испить крепкого вина, вскружил ее юную голову комплиментами, подтолкнул к толпе и танцам, а потом заласкал ее стройное с тело в высокой траве вдали от любопытных глаз… Таких смельчаков не нашлось, а покидать место проведения шабаша до его окончания запрещено — это знает любой Темный. Поэтому и оставалось ей лишь коротать время до крика первых петухов в холодном гордом одиночестве. Откинувшись спиной на бревно и вытянув озябшие ноги к огню, ведьма села на мокрую от росы траву. Беспокойно прислушиваясь к далеким крикам и смеху, девушка уставилась на пламя. В алых всполохах ей то и дело чудилась вспыльчивая история огня, смысл которой ускользал, дразня разум. Девушке казалось, будто сам огонь хотел поведать ей о чем-то, открыть древние неразгаданные тайны. Постепенно слежение за пламенем, так поразившим воображение в первое мгновение, стало утомлять уставшую ведьму, и она, устроившись калачиком на траве, провалилась в сон. Девушка открыла глаза, когда почувствовала, что за ней кто-то неотрывно наблюдает, рассматривает. Перед ней стояла рыжеволосая ведьма, глаза которой хмельно поблескивали в свете костра, а всполохи его пламени метались в ее спутанных локонах. Ведьма пьяно и лукаво улыбалась, обнажая чуть заостренные клычки, и беззастенчиво продолжала разглядывать девушку. — Почему же ты, Катерина, дочь «порочной» Марии, не веселишься со всеми? — наконец разорвала тишину незнакомка. Голос ее был сладок и тягуч, словно медовуха, а вопрос коварен. — Сегодня же праздник всей нечисти. Или ты решила перейти на сторону небесных? — Пришедшая пьяно смеялась, глядя в глаза юной ведьме, и невозможно было понять, всерьез ли она говорит или просто беззлобно шутит. — Нет, я… просто заснула… — пробормотала все еще немного сонная девушка, неловко приподнимаясь с травы. Рыжий костер волос неожиданно полыхнул совсем рядом, и вот уже тонкие пальцы нагло перебирают смоляные черные пряди юной ведьмы. — Отчего ты не веселишься, не поешь и не танцуешь? Али страшно тебе? Не поэтому ли тебя кличут ведьмой «не от мира сего»? — Катерина, словно зачарованная, смотрела в зеленые горящие омуты глаз незнакомки, куда ее затягивала неведомая колдовская сила. Взгляд девушки, наконец, оторвавшись от ведьминских очей, лихорадочно забегал по телу колдуньи и остановился на ее голых грудях с ореолами темных сосков. Катерина покраснела и смущенно уставилась в землю. — Пойдем со мной, я научу тебя танцевать. — Ведьма заискивающе улыбнулась, опасно натянув пряди в своих руках. — Прости, но… я лучше здесь, — наконец сладив с дрожью в голосе и победив себя, прошептала девушка, пригладив свои волосы цвета воронова крыла и слегка отстранившись от незнакомки. — Ты совсем еще дитя! — звонко засмеялась незнакомка и плюхнулась на бревно, утягивая за собой и девушку. — Ну, давая знакомиться? Меня зовут София. — Я Катерина, хотя, ты, кажется, уже знаешь, — напряженно, но дружелюбно ответила она. Почему-то желания спросить, откуда Софии известно ее имя, не возникло. Она знает о ее матери, а та была достаточно известной ведьмой. Катерина не слишком доверяла сестрам по ремеслу, по собственному опыту зная, насколько подлыми и злыми они могут быть даже по отношению к себе подобным. Детство, да и юношество ее было не слишком счастливым из-за довольно жестких материнских методов обучения темному волшебству, а затем и ее внезапной смерти. Катерине тогда было пятнадцать. Сироту взяло на воспитание Сообщество, где ей вновь, еще более настойчиво, чем покойная мать, пытались привить стремление ко злу. Поэтому сейчас открытая и искренняя улыбка Софии вызвала у нее полнейшее недоумение. Что она замышляет? Непохоже, чтобы хмель настолько вскружил ей голову, что она отправилась налаживать новые знакомства. Катерине было уже двадцать пять — смехотворный возраст для высших темных ведьм, к которым она, по нелепой ошибке природы и матушкиному наследству, относилась. Поэтому девушка считалась — да и была на самом деле — совсем юной и часто всерьез не воспринималась. Ныне покойная мать Катерины, так называемая «порочная» Мария, в давние времена была одной из сильнейших ведьм Темного сообщества, ее именем суеверные крестьяне пугали своих детей, но сама она так и не смогла воспитать из единственной дочери достойную ведьму: Катерина выросла мечтательной, безынициативной, мало интереса проявляла к злодеяниям и даже просто ведьмовским забавам. Она без охоты изучала Темное искусство, часто была задумчива и отстраненна. Никто не мог сказать, о чем она думает, когда застывает ее взгляд, устремленный в пустоту. Таких еще люди называют «не от мира сего». Казалось бы, что тут необычного? Ведьмам положено быть немного странными. Но Катерина своим поведением порой умудрялась отличаться даже от самых необычных ведьм. Старые и мудрые колдуньи говорили, что ей просто нужен толчок, потрясение, которое разбудит в ней доселе дремлющую тьму, но годы шли, а девушка все также оставалась серой и менять ничего в своей жизни не желала. — Твоя мать была сильной и опасной ведьмой, одной из лучших, — вывел ее из задумчивости неожиданно раздавшийся совсем близко голос Софии, который растерял всю свою напускную игривость и стал совершенно серьезным. — Но и она однажды проиграла. Ты боишься повторить ее судьбу? Поэтому прячешься? — зеленые глаза встретились с черными, и на мгновение мир вокруг них перестал существовать… София с интересом разглядывала свой «заказ». Ей впервые доверили «раскрывать» ведьму, и она слегка волновалась, что та заподозрит ее и все сорвется. Она до сих пор не могла понять, почему к этой ответственной миссии привлекли именно ее — самую легкомысленную и безответственную ведьму Сообщества, ведь было же много других более достойных кандидатур. Та же Вилда, например, — мельникова жена — ведьма развратная и жадная до плотских утех, но стоящая на хорошем счету у Старейшин. Как правило, именно ей доверяли подобные «трудные» случаи. Тем не менее, этот доверили именно ей, Софии, и она не подведет — нет, ни за что не подведет! — ведь это так интересно и волнующе: раскрыть, сопроводить сомневающуюся сестру во мрак, к силе и злу… — Вовсе нет! — резко взвилась Катерина, разрезая своим голосом плотный кокон тишины, окруживший их. Воспоминания о матери всегда были ее больным местом, и она совсем не хотела демонстрировать свои слабости новой знакомой. — Просто мне не интересно со всеми… — В этом твоя изюминка, дорогая… Ты отличаешься от всех, как особа королевских кровей отличается от простолюдинов. Как чистый алмаз от придорожных булыжников. Ты особенная. — Эти слова София произнесла с придыханием, будто выплескивая наружу чувства, что давно копились в ее душе. На самом же деле эту речь она репетировала несколько дней, стоя перед зеркалом, тщательно готовясь к предстоящей ей миссии. — Тебе не нужно пытаться подстроиться под остальных, быть как они, потому что ты другая. Я знаю тебя, хоть мы и не были знакомы раньше. Я наблюдаю за тобой уже давно. — И это было правдой. К заданию София отнеслась со всей серьезностью, ранее, казалось, ей совершенно не присущей. Она изучила биографию Катерины: подумать только, дочь самой Марии! Это огромная честь, на самом деле. Рыжая ведьма усмехнулась про себя: дело обещало быть действительно интересным, и она постарается получить от него максимум удовольствия. — Зачем? — в глазах Катерины на мгновение отразился испуг. Но она сумела с ним справиться раньше, чем это заметила София, и теперь по ее лицу нельзя было прочесть вообще ничего. Холодная отстраненность ведьмы, готовой напасть при первом же признаке опасности. — Ты очень сильная ведьма, Катерина, — спокойно и убедительно проговорила рыжая, стараясь не прерывать зрительного контакта с уже практически попавшейся на крючок жертвой и механически накручивая на палец прядь ее черных волос. — Однако в тебе как будто чего-то не хватает. Ты стоишь в стороне, но одновременно с тем мечешься, ищешь то, что сможет заполнить пустоту в твоем сердце. Я хочу стать для тебя этим чем-то, поэтому и пришла к тебе сейчас. — Твои речи сладки, как мед, и лживы, как шипение гадюки! — бросила Катерина, резко отстраняясь, — Чего тебе нужно?! — Не нужно меня бояться, — обольстительно улыбнулась рыжая ведьма, каждой клеточкой тела ощущая, как рушатся стены самообладания вечно сдержанной, скупой на эмоции Катерины. — Я не желаю тебе зла. Мне просто жаль, что такая перспективная колдунья губит себя затворничеством. Ах, ты таких дел могла бы натворить! — Не нужно мне никаких дел! Я просто хочу, чтобы меня оставили в покое! — пламя костра полыхнуло в последний раз и погасло, будто его и не было вовсе. Кленовый лист задрожал, испугавшись исполненного гневом крика ведьмы и, сорвавшись с дерева, медленно упал на тлеющие угольки в кострище. Невозможно отрицать: было что-то особенное в этой с виду неуверенной в себе темноволосой девушке, лишь на мгновение показавшей свое истинное лицо могущественной колдуньи. Что-то такое, отчего хотелось склонить перед ней голову и носить ее на руках. Рыжая скользнула взглядом по обнаженной фигурке, задержалась на упругих округлостях грудей и вдруг замерла: пламя соседнего костра то и дело норовило подобраться поближе к щиколотке молодой ведьмы. София сморгнула и вновь посмотрела на огонь. Да, ей не показалось. Тонкие огненные щупальца и в самом деле застенчиво и робко приближались к озябшим ступням Катерины, словно боясь, что их прогонят. София задохнулась от внезапно нахлынувшей ревности и безумия. Ей хотелось опередить этот огонь, первой коснуться этого тела, испить чистой энергии, понять и приласкать душу этой ведьмы. И, поддаваясь этому минутному порыву, она метнулась вверх, осторожно, но от того не менее властно и настойчиво, притянула стройное тело к себе, по-хозяйски расположив руки на тонкой талии. И от ощущения нежной кожи под пальцами ее желание достигло пика: она с рыком приникла к мягким губам Катерины. Прикосновение продлилось лишь мгновение, девушка даже не успела испугаться, как напротив вновь увидела глаза цвета колдовской травы, что так хмельно блестели в свете луны и отблесков огня. Где-то вдали продолжалось шумное веселье, музыка наполняла воздух то дикими нечеловеческими звуками, то мягко лилась ручьем среди деревьев, шуршала травой и звенела каплями росы. Колдовская ночь и не думала заканчиваться, заявляя свои права на владение целым светом, накрывая планету волной темной магии, оглушая и ослепляя ее. Для людей это было самым страшным временем: когда хмельные колдуньи в приступах дикого, полубезумного веселья бросали с вершины горы Броккен заклинания, насылали проклятия и просто жгли ближайшие поселения. Древняя магия переполняла каждое магическое существо на горе, растекалась в воздухе, бурлила в крови и вырывалась из легких с громкими криками и стонами. Катерина задрожала всем телом, и непонятно было, отчего она дрожит — от гнева ли или от страха: — Прошу… Оставь меня… — Не могу, милая, не могу, — последовал ответ. Тонкие музыкальные пальцы Софии приподняли подбородок девушки, вынуждая посмотреть в глаза. «Да, что-то в этих глазах определенно было, — думала Катерина много времени спустя. — Что-то, что заставило меня тогда без оглядки подчиниться ей…» Кончиками пальцев София прочертила линию от подбородка до скул, большим пальцем скользнув по губам. — Ты знаешь, почему в эту ночь ведьмы придаются разврату? Почему совокупляются с демонами? — глубоким голосом произнесла колдунья, наклонившись, чтобы приласкать языком ореол соска и не забывая внимательно наблюдать за своей жертвой. Ей доставляло неимоверное удовольствие безнаказанно, с полной властью касаться этой упругой нежной кожи, тела, что не познало еще ласку чужих рук, души, что так отчаянно мечется в своих сомненьях… Катерина же пожирала взглядом каждый жест, каждый момент, что дарила ей София, старалась запомнить, запечатлеть, высечь в своей памяти эти мгновения. Ей было неимоверно стыдно и в то же время, до безудержного сумасшедшего смеха в темное небо, приятно. Ей хотелось отстраниться, оттолкнуть проклятую соблазнительницу, но что-то удерживало ее на месте, какая-то сила заставляла ее выгибаться в умелых руках, бесстыдно стонать, прося, умоляя о большем. Было столь сладостно и пленительно ощущать чужие руки на своих плечах, грудях, талии… Наверное, поэтому она сейчас и не до конца осознавала, что ей говорят. — Они делятся магией — отдают и принимают. В этом и есть суть Белтайна, — подув на еще чуть влажный след, довольно ответила на собственный вопрос София. В следующую же секунду язык вновь пленил одну из грудей, вылизывая, посасывая, оттягивая, а длинные пальцы ловко и по-хозяйски скользнули на внутреннюю сторону бедра, ласковыми прикосновениями прошлись к самому заветному… и отступили. — Арх… — не сумев подавить громкий вздох неожиданности и разочарования, резко выкрикнула темноволосая девушка, впиваясь ноготками в плечи, покрытые веснушками. София довольно улыбнулась. О, как же прекрасно девственное тело! Оно так отзывчиво, так ласково, так естественно открыто в своей неопытности… — А я думала, они делают это просто потому, что им весело… — Руки Софии уже вовсю хозяйничали на теле несопротивляющейся девушки. Та лишь стояла, недвижимая, закусив губу и не зная, куда деться от смущения. Никто еще никогда не прикасался к ней так: откровенно, жарко, так, словно имеет на это право. Подняв глаза на свою соблазнительницу, она встретилась с взглядом ее ярко-зеленых ведьмовских глаз, на дне которых танцевали шальные бесенята. — Ты хочешь поделиться со мной магией… или забрать мою? — собрав остатки воли в кулак, задала интересующий вопрос Катерина. — Я сделаю то, чего ты хочешь, и тогда ты сама все решишь, — улыбнулась рыжая, обдавая лицо девушки жарким дыханием. — Я всего лишь пробужу в тебе Ведьму — это единственная моя цель. Цель? Последнее слово тревожным звоночком отозвалось в голове Катерины… Но в этот момент язык коварной соблазнительницы прошелся по мочке уха, отвлекая ото всех мыслей. Катерина, гневно сверкнув глазами, мотнула головой, отстраняясь. — Не трогай меня, — проговорила она уверенно, но неподдельная страсть Софии, обескураживала, лишала воли: вот тонкие пальчики потянулись к ее губам, прошлись по контуру, соскользнули к щеке, скуле, прокатились по шее, щекоча кожу своим приятным холодком. Запутались в черных волосах, притягивая к себе за затылок. Ближе. Ближе. Ближе. Пока губы не впились в губы. Желание сопротивляться окончательно пало под напором колдовского жара страсти, пронзившего тело подобно разряду молнии. Пальцы Софии зарылись в черные волосы, затем продолжили свой путь, скользнув по спине, ощупывая, поглаживая, надавливая, словно заранее зная все наиболее чувствительные места, на прикосновение к которым тело юной девушки будет наиболее отзывчиво. Катерина со всем жаром отдалась поцелую, неумело, но с энтузиазмом отвечая, прижимаясь к своей соблазнительнице всем телом, желая быть ближе, еще ближе. Отстранившись, чтобы глотнуть воздуха, она облизывала ее губы и снова жарко целовала. София рваным движением схватила ее за запястья, сжала грубо, почти до синяков, а затем переплела ее пальцы со своими, и в этом, казалось бы, простом жесте, страсти было не меньше, чем в поцелуе. Оторвавшись от губ, она нетерпящим возражений движением опустила Катерину на землю, на прохладную от ночной росы траву. Трава мягко приняла Катерину в свои объятия, щекоча и лаская ее обнаженное тело. София склонилась над ней, переводя дыхание, и окинула ее тело не лишенным восхищения взглядом. Катерина была прекрасна, как может быть прекрасна ведьма в самом рассвете своей юности: черные волосы переплелись с травой, и капли росы перемигивались в них со звездами, полуоткрытые губы, округлые груди с затвердевшими сосками, целомудренно сжатые бедра. Язык Софии прошелся по шее юной ведьмы, а ветер, вея ночной прохладной, рассыпал по ее коже мурашки. Дерзкий язык спускается ниже — к округлой груди, и Катерина проглатывает стон за стоном. Краска стыда прилила к ее щекам, и она жмурит глаза, боясь взглянуть на Софию, которая так раскрепощенно ласкает ее тело. София гладит маленькие, затвердевшие от ночной прохлады соски Катерины, нежно поигрывая с ними кончиками пальцев, целует и обхватывает зубами, зализывает, наслаждаясь робкими, полузадушенными стонами, вырывающимися из горла, словно из самой сути, из глубины еще не совсем черной души юной ведьмы. Та не знает, куда деть рук: она то хватает Софию за плечи, за волосы, за голову, то касается собственных щек, которые так и пылают, то, отчаянно зажмурившись, хватается за темно-зеленые травинки, как за последнюю надежду на уже и ненужное ей спасение. Дыхание Софии на ее теле горячее, как драконье пламя, а пальцы — прохладные и дарят призрачное ощущение покоя. Этот контраст сводит с ума, заставляет задыхаться и стонать снова и снова. Она проводит ладонями по ребрам Катерины в мимолетном прикосновении, ее лицо оказывается на уровне живота, и юркий язычок тут же находит впадинку пупка, жадно вылизывает ее, а затем опускается ниже. Катерина стонет, и в этом стоне сливается все: ее неуверенность, страх того, что последует дальше, и одновременно страстное желание продолжить, познать, наконец, эту сладость единения тел; когда волосы Софии начинают щекотать ее бедро, она окончательно понимает, что пути назад уже нет. — Ну же, раздвинь коленочки, моя милая, — сладко шепчет София, пробираясь пальцами к промежности. Ее голос, как вересковый мед, пьянит и дурманит, ему невозможно сопротивляться, хочется стать мягкой и покорной. И на краткий миг в сердце Катерины зажигается страх: это все нереально, это дурман, обман, София заколдовала ее и хочет воспользоваться ею в своих таинственных целях! Но страх уходит, будто его и не было, стоит лишь взглянуть в зеленые с хитринкой глаза: а, будь что будет! Сердце в груди Катерины стучит быстро-быстро, а ладони, которыми она упирается в траву, потеют. Стыд и страсть смешиваются в ее глазах-огоньках, и она робко разводит ноги. София, не разрывая контакта глаз, ведет пальцами по промежности, касается языком клитора, облизывает, посасывает, пробираясь к заветному месту, и наконец проникает одним пальцем внутрь. Катерина выгибается навстречу новым неизведанным ощущениям, сладко постанывая, хватая вспотевшими ладонями Софию за плечи. Новые чувства накрывают ее с головой жаркой чувственной волной: ведь не довелось ей прежде испытать сладости плотских утех. Но ее тело, казалось, только и ждало шанса отдаться в руки этой опытной рыжеволосой ведьмы. Та, в свою очередь, водит языком по клитору, то надавливая, то едва касаясь. Средний палец следует за указательным — проникает в нее, и Катерина испытывает легкую боль и дискомфорт от заполненности внизу живота. Пальцы входят глубже, затем выходят, размазывая влагу вокруг половых губ. Розовый язык быстро двигается по клитору, доводя Катерину до сумасшествия, заставляя забыться в этом сладостном вихре боли и наслаждения. Ритмичные движения пальцев внутри уже почти не доставляют дискомфорта, ее тело привыкло, настроилось на новый лад, готовое отдаться чувственному вихрю страсти, воплощенному в рыжеволосой искусительнице. Она обхватывает ногами Софию, прижимая ее к себе так близко, что кажется, будто весь мир сокращается до их двух разгоряченных тел. Рыжая ведьма уверенно держит ее за бедра, вылизывая промежность. Она чувствует, как влага собирается у нее между ног, она жаждет ответных ласк, но какая-то часть разума, ответственная, очевидно, за рассудочное поведение, приходит на помощь, убеждая, что главной ее задачей сейчас является доставление удовольствия Катерине. Она еще не забыла, зачем пришла на эту поляну: разбудить дремлющую темную сущность, и нет лучшего способа это сделать, чем при помощи страсти. И сейчас самое удачное время и место для совершения ее замысла! Ведь что может быть более темным, страстным и до краев наполненным древним волшебством, чем священная ночь Белтайна. Поэтому София не отвлекается на удовлетворение нужд собственного тела, жаждущего разрядки, это всегда может подождать. Главное сейчас — Катерина, которая уже не стонет: она практически кричит, выгибаясь и двигаясь навстречу проворному языку и ловким пальцам своей искусительницы. Потеряв последние капли стыда и самообладания, она хватает себя за груди, сжимает соски, и кусает губы, как заклинание повторяя: — Еще, прошу, еще… Выстанывает имя Софии, чувствуя, как внизу живота разрастается огромное, ни с чем не сравнимое наслаждение, и она кричит, не замечая, как внутри нее рушится невидимый барьер, столько лет сдерживавший ее внутреннюю силу, ее страсть. София, неотрывно наблюдавшая за ней, отпускает ее бедро, снова вводит в нее два пальца и ускоряет темп языка. Она знает — это оно. Это то, чего она добивалась: Катерина извивается в ее руках, невнятно выкрикивая что-то, выгибается, а ее магия выплескивается наружу волнами колкой обжигающей тьмы. Лишь через несколько минут магия перестает хлестать из нее непрерывным потоком, ее руки бессильно падают на землю, а ноги расслабляются и растягиваются на траве. Обе девушки дышат прерывисто, загнанно, кажется, Катерина вот-вот потеряет сознание от нахлынувших на нее эмоций: магия ощущается непривычно, она теперь более дикая, агрессивная, чем раньше, но это кажется таким правильным, словно именно этого она ждала всю свою жизнь. Теперь София может вздохнуть свободно, ее работа завершена: никто больше не назовет Катерину не от мира сего, ведь она теперь по-настоящему созревшая могущественная темная ведьма. Она уверена — Катерина больше не будет прятаться от мира, не будет сторониться сестер по ремеслу, ведь единожды познавший страсть и тьму, уже не сможет от нее отречься. Та сила, что пробудилась в ней, не позволит вновь заковать себя в цепи бездействия, безмолвия и отстраненности, она будет требовать действовать, творить и заклинать. Она будет сжигать изнутри, распаляя, требуя, не оставляя иного выбора, кроме как отдаться безумию и колдовству. Понимая, что теперь можно, наконец, получить свою заслуженную порцию удовольствия, София, все еще сидя на бедрах Катерины, разводит ноги и водит теперь уже по собственной промежности влажными, подрагивающими от возбуждения и нетерпения пальцами. Она уже достаточно возбуждена, и ее тело с радостью отзывается на уверенные ласки собственных рук. Оргазма она достигает быстро, одной рукой стимулируя клитор, другой — хватая себя за грудь, сжимая и оттягивая пальцами соски. И спустя всего лишь пару минут София, захлебываясь в собственных стонах, оказывается на траве рядом со все еще полубезсознательной Катериной.***
На рассвете, когда первые лучи восходящего солнца путались в колдовском тумане, плотно окружившем гору Брокен, а петухи пропели трижды, было объявлено об окончании Великого Шабаша. Ведьмы, вновь оседлав свои метлы, кочерги и ухваты, нехотя отправились по домам. Никто не хотел покидать этот праздник, где можно, не скрываясь, быть самой собой, не опасаться клеветы завистливой соседки и страшных гонений церкви, где можно просто отпустить себя на волю Великой Тьмы. Поэтому ведьмы улетали с горы медленно, не спеша, а может, тому виной было похмелье, не обошедшее стороной даже сильнейших и темнейших, кто знает?.. Гора Брокен пустела. Уже растворились в предрассветном тумане величественные духи, нестройными рядами покинули шабаш черти, разбрелись кто куда демоны. Одним из последних, как и подобает Повелителю, покинул гору Темнейший Князь со своей свитой. И вот уже почти ничто не напоминает о том, что этой ночью здесь были шумные пляски, горели костры, приносились кровавые жертвы. И если какой-нибудь пастух случайно забредет на Брокен утром первого мая, он увидит лишь замшелые камни да сизый туман. Темные умеют заметать следы. Впрочем, ни один безумец не сунется сюда ни в этот день, ни в любой другой. Слишком силен суеверный страх крестьян перед древним могущественным злом. Солнечный луч, пробиваясь сквозь густой туман, осветил обнаженное тело молодой девушки. Она крепко спала, свернувшись в беззащитный клубок у давно погасшего костра, длинные смоляные пряди укрывали ее озябшие плечи. Утренняя роса холодила кожу. Открыв сонные глаза, девушка несколько секунд лежала, недвижимая, пытаясь собрать в памяти воедино события прошедшей ночи. Правда ли все с ней произошедшее? Или она, стремясь убраться от шумного веселья подальше, набрела на заросли дурман-травы, и провела ночь в объятиях волшебного сна? Или, может быть, шутники-духи решили сыграть с ней злую шутку, наведя на спящую ведьму сладостный морок? Катерина зябко поежилась и поднялась на ноги, оглядываясь. Вокруг стояла тишина, а из-за туч выглядывало весеннее солнце. Неужели уже утро? Вдыхая полной грудью свежий утренний воздух, Катерина растерянно оглядывала пустую поляну. Где же рыжая бесовка, с которой она провела эту ночь? Странно, но Катерина поймала себя на мысли, что хочет поблагодарить ее. Ведь раньше никому не приходило в голову подойти к ней и просто поговорить — без давления, по-дружески, — а о большем она и мечтать не могла. Но София ушла, даже не попрощавшись. Значило ли это знакомство для нее хоть что-то, или робкая черноволосая девушка была лишь легким способом весело провести время? Катерина качнула головой — неважно. Теперь у нее есть сила, она ощущает ее каждой клеточкой тела. Как она раньше жила без этого могучего темного пламени внутри? Анализируя свое состояние, она пришла к выводу, что сейчас могла понять свою мать, проводившую так много времени за колдовством: ведь единожды почувствовав в себе этот темный необузданный вихрь силы, невозможно вновь запрятать его внутрь, отказаться от него, не пользоваться во имя Тьмы великим даром, которым милостиво одарила ее природа и Великий Князь. Теплым первомайским утром, спускаясь с туманной вершины горы Брокен, юная ведьма Катерина решила больше не прятаться от мира. Встреча с таинственной рыжеволосой чаровницей, бесследно исчезнувшей с первыми лучами солнца, сломило ее внутренние барьеры, разбудила в ней потенциал и амбиции могущественной темной ведьмы. Она так много упустила, так много лет сдерживая себя вдали от всех соблазнов! И зачем, с какой целью? Теперь она не могла ответить даже самой себе на эти вопросы. Прошлое, хоть и не забыто, но осталось в прошлом, а будущее засверкало перед ней яркими красками, рисуя перед мысленным взором множество новых желаний и возможностей. Безусловно, перемены пугали привыкшую к одиночеству и самоотречению девушку, но одновременно и будили в ней жгучее любопытство. Ведь так много можно сотворить при помощи открывшейся в ней темной силы! Способна ли она превзойти свою мать? Стоит проверить, почему бы и нет! Воодушевленная, Катерина облизнулась, на мгновение обнаружив слегка заостренные клыки. Пришло время наверстать упущенное. Что же до ушедшей, не попрощавшись, Софии… Они еще встретятся, обязательно встретятся. Шагая по узкой извилистой тропинке вниз по склону горы, улыбающаяся своим мыслям колдунья была в этом абсолютно уверена.