Насекомое.

Офелия закрыла такие уставшие от бессонницы и ночи глаза. Она помнила одну страшную сказку, старую настолько, что будто бы она родилась с ней в голове или ее нашептал ветер. Про девушку, что гуляла по мосту и уронила с него синий шарф, некстати сорвавшийся с плеч, и тонкая ткань заструилась в прозрачную воду, в которой отражалось летнее рассветное солнце. Вещь казалась потерянной, но тут ей посчастливилось запутаться в камышовых прутиках у бережка. Девушка улыбнулась своей удаче, в легких башмачках с подбитыми каблуками перескакивая по булыжникам, которыми был вымощен широкий мост. Она спустилась к быстрой реке и наклонилась, чтобы самыми кончиками пальцев коснуться промокшего шелка, подтянув его ближе к себе, как вдруг увидела зеленый блеск прямо в клубившемся под аркой мраке. Искра блеснула еще раз. Да, вода неслась стремительно, но этого едва ли было достаточно, чтобы снести с ног человека, и девушка без тени сомнений, подхватывая на ходу шарф, обмотанный мигом вокруг левой руки, прошла ближе. На изумрудной траве, утонув в ее свежести и росе, осталась лежать черная лакированная пара ботинок. Она подтянула юбку, и кромка той теперь едва-едва касалась воды, брызгами украшая светло-розовую ткань, превращающуюся в тот же миг в слабый оттенок красного, как не смывшаяся и после тридцать третьей попытки кровь. Зеленым не блестело, огонек потух. Но девушка не повернула обратно, пока не оказалась под каменным сводом, будто бы в подводной пещере, вдыхая тленный аромат сырости в легкие, еще недавно дышавшие переплетением ароматов полевых цветов. Там отдыхал от окончания своего привычного времени бодрствования, морщась от серых проблесков солнечных лучей в небе, зеленоглазый тролль, до самых узких кистей облепленный насекомыми и пиявками. Он сидел величественно, слегка сутуля костлявую спину так, что лопатки выпирали крыльями. С обратной стороны порывисто вздымалась грудь, и торс его был непропорционально мал в сравнении с длинными, вытянутыми и перекрещенными меж собой ногами. На лбу у него затерялся третий, самый красивый и ясный глаз из всех, так внимательно изучавших пришедшую к ним, густо подведенный кошмарами и недосыпом. Удивительный зеленый огонек замерцал вновь. Гостья в смятении мяла подол сарафана, не смея отвести взгляд. — Кто ты? — эхо отразилось с двух сторон. — Тролль. — Ты очень злой? — ее голос произносился слабым и дряхлым, словно не принадлежал устам девушки. — Меня никто не называет злым. Девушка полюбила тролля всем сердцем, его самый ясный зеленый глаз, которой однажды ответил ей сдержанным блеском, приворожив. И шарф снова бесшумно опустился в воду, когда она дрожащей рукой перебрала присохшую тину, улиток и миллионы жучков. Под потолком, вместе с тощими комарами, билась в предсмертной агонии бабочка с двумя пятнышками на крыльях. Зелеными. Цвет в цвет как платье на Офелии. Тролль съел свою гостью, алая кровь которой каскадом струилась по бесконечному течению самой длинной в их стране реки, и следом уплывал несчастный платок, пропитываясь ею, из синего становясь пурпурным. Цветом несчастий и проклятий. Тролль разорвал бедняжку на части, так ни разу не приоткрыв своего третьего глаза на гладком лбу, которым ее приманил. Обглоданные кости незнакомки он подарил своей единственной возлюбленной возлюбленной: умирающему под чахлой аркой моста мотыльку-однодневке. — Ты очень злой? - спросила девушка, так и не получив настоящего ответа. Фейри не могут лгать, но никто не может заставить их говорить правду до конца. — Нет. Меня никто не называет злым, потому что сюда никто никогда не приходил. Но влюбленная глупышка уже не услышала его ответа… Фавн перебил Офелию тихим покашливанием, проводя громоздко неудобными пальцами по вьющимся волосам ребенка, расчесывая спутанные пряди. — Многие мотыльки и бабочки — фейри, а мы живем куда дольше одного дня. Не любил же он всерьез насекомое, Принцесса? — А тролли любят выставлять себя жертвой и якобы жертвовать собой во имя кого-то, — Офелия перебирала мелкие камушки, сидя на невысоком холмике в их лесу, — даже когда есть кто-то, уже готовый отдаться им целиком. Просто так. — Это глупая история, Офелия, прошу меня простить за такую непозволительную дерзость в отношении ваших прекрасных сказок. Фавн молчал, наблюдая растущий буквально поминутно серп луны, сажая на колени юную принцессу, чьей воспитателем и стражем являлся отныне. Глубоко вдохнул, выпуская сквозь широкие ноздри клубы пара. — И все-таки твой тролль влюбился в ту девушку тоже, но не смог признаться в этом, решив в конце концов вместо сложного счастья выбрать простую жертву. Даже если жертва предназначалась крылатому насекомому с крыльями, вот-вот готовыми обратиться в пыль. — Фавн… — Офелия провела ладонью по шершавой щеке чудовища. — Почему ты считаешь, что он полюбил ее в ответ? — Он влюбился первым, — Фавн бережно взял руку наследницы Великого Подземного королевства в свою, после опустив на холодные рога с резьбой мелкого узора, над которым, скорее всего, изрядно пришлось покорпеть богам и природе, — иначе не стал бы подмигивать во второй раз. Офелия улыбается и снова закрывает глаза. Ее греет тепло и покой, а не рваная рана в том месте, где должно было биться еще юное сердце.