Наше счастье рядом с нами

Сасагава стояла со стороны невесты и безэмоционально смотрела на новоиспеченных супругов. Сердце уже не обливалось кровью, что все закончилось, разум не орал проклятия в сторону Докуро, слезы высохли на щеках седоволосой. Глаза, что всегда светились искренним светом и добротой, сейчас переливались огнями презрения и обиды. Но, это было напрасно, ведь ничего уже не изменить… Священник дал добро на этот брак и попросил высказаться всех, кто был против этого. Множество слов в адрес иллюзионистки и мечника вертелись на языке, но боксерша решила молчать. Зачем выставлять себя еще большей дурой? Зачем показывать свою слабину? Верно, это никому не нужно. У всех в мыслях только свои проблемы… Бокал за бокалом, тост за тостом, виски, вино, коньяк, даже саке — а Рехей все не пьянела. В такие моменты она проклинала свой стойкий организм. Ей так хотелось забыть, что сейчас вокруг нее все счастливы, бодры и веселы. Она не желала видеть ни босса, ни супругов, ни учителей. Хотелось только послать всех куда подальше и свалить. Но, что странно, гордость все еще оставалась в сердце Солнца. Она стойко продолжала стоять у стены и попивать вино, которому больше ста лет… Часы отбили полночь, Сасагава натянуто улыбалась Ямамото и Хром, поздравляла и желала всего самого лучшего, а кулаки так и чесались, чтобы врезать в их радостные лица. Боксерша понимала, что никто не виноват в этом всем, только она и виновна. Только она оплошала, что тогда позволила подойти Докуро слишком близко к ее любимому. Теперь уже поздно жалеть, теперь он ее муж, а хранительница Солнца стала ненужным и пустяковым воспоминанием. Хаято пригласил уставшую хранительницу на очередной танец. Стоит отметить, что за всю ночь она ни с кем не танцевала, кроме Урагана. А он зарывался носом в ее серые волосы, вдыхал одурманивающий аромат духов и тихо что-то рассказывал. Сасагава слушала его в пол уха, мозг вообще отказывался хоть что-то понимать. Ей так хотелось просто уткнуться итальянцу в грудь и выпустить весь тот океан эмоций, что образовался за этот один вечер. — Хочу уйти… — тихо сказала боксерша, когда прозвучали последние аккорды медленной песни. — Хорошо, — ответил Гокудера, и в сию же минуту они покинули зал. Рехей почти что бежала по лестнице, Хаято не успевал за ней, но знал, что за руль она не сядет. Слишком много та употребила алкоголя, а здравый смысл у нее всегда оставался при себе. Девушка так хотела покинуть это место, что забыла накинуть на плечи куртку. В итоге, она стояла на улице только в черном вечернем платье без рукавов и туфлях. Холодный ночной ветер холодил нежную кожу, немного остужал горячий мозг и замораживал тот океан боли в молодой душе. — Вот, — Хаято набросил ей на плечи пиджак и стал рядом. Оба смотрели куда-то вдаль и думали о своем. Девушка не улыбалась, не плакала, не произносила слов обиды, она просто била каблуком по замерзшей земле, и молчала. Больно до невозможности, отвратительно до тошноты, стыдно, до смерти. Седовласая не верила, что когда-то любила того мужчину, что дружила с той одноглазой ученицей Мукуро. Ей не верилось, что ее вот так сбросили с небес в жестокую реальность. А теперь уже ни мозг, ни сердце не верили, что Хаято честен. — Пошли в одно место, — Гокудера мягко взял боксершу за руку и повел к машине. Усадил на заднее сидение, а сам сел за руль. Стало так-то легче, настроение немного улучшилось, как только они отъехали от этого места веселья и радости. Хоть что-то было хорошо. Хаято незаметно поглядывал в зеркало заднего вида на лицо хранительницы, и у него сердце сжималось при виде этого холода от нее. Он и раньше не шибко ставился к Такеши, но вот теперь этот человек стал для него персоной нонграта. Ураган был готов терпеть отношения его и Сасагавы, закрывать глаза на то, что больно быть просто друзьями с той, о ком вздыхаешь, но Правая рука Десятого не выдержал, когда мечник променял ее на Хром. Да, она была тоже мила, но не такой, как боксерша. Судя по всему, Ямамото просто было не комфортно быть с той, кто сильнее его. Но это его личные тараканы в голове. Хотя, тогда ведь итальянец был рад такому развитию событий. Появился шанс завоевать Рехей, но это оказалось труднее, чем хотелось бы. — Не холодно? — спросил хранитель Урагана, и свернул в сторону моста. — Та нет, нормально все, — как можно спокойнее ответила девушка. Как и ожидалось, Сасагава закрылась в себе. Нет, она осталась такой же веселой, улыбчивой, громкой, но не подпускала к себе ухажеров слишком близко. Этого решения хватило, чтобы обеспечить себе спокойствие. Но Гокудера слишком хорошо знал эту девушку. Не зря же он когда-то в будущем дрался с ней плечом к плечу. Не зря спорил, когда они все еще были учениками Намимори. Подрывник изучил ее слишком глубоко, и понимал, что творится у нее внутри. — Мы на месте. Холодный ветер ударил в лицо, но это был пустяк. Сасагава покинула машину и вдохнула на полную. Стало нереально хорошо здесь. Здесь, далеко от города, от суеты, от людей. Только ночь, холод и заботливый Хаято рядом. Что еще нужно для счастья? — Красиво… Очень, — улыбнулась Рехей и подошла к краю моста. Там внизу, где-то в пятистах метрах, волны разбивались о каменные опоры. Приятный, тихий шум успокаивал лучше любого вина. Атмосфера этой ночи понемногу забирала из усталого ума все лишнее, и подкидывала только хорошие мысли и воспоминания. Такие, как время, когда Сасагава еще была капитаном школьного клуба по боксу, то, как она гонялась за Савадой и требовала вступить в этот клуб, то, как они все вместе проходили обучение Реборна. Это навсегда, наверно, останется в голове и сердце каждого из хранителей. — Ты это хотел показать? — уже веселее сказала боксерша. — Неплохое местечко! Мне здесь нравится! А днем тут так же красиво? Гокудера только легко улыбнулся ей в ответ и стал рядом. Все же хорошо, что Рехей снова полна сил и своего неподражаемого позитива. — Конечно, днем тут еще лучше, — выдохнул подрывник. — Вижу, что тебе стало легче. — Ага, — кивнула хранительница и поправила часы на руке. — Мне-то уже глубоко все равно на него и ее, но… Знаешь… Это довольно неприятно! Мог хоть не подходить ко мне, сам же все понимает! А нет же! Еще и подругой невесты поставил! Гад… — Вот теперь я тебя узнаю. А то ходила с натянутой лыбой, что кот после сна. — А что мне еще делать? — съязвила девушка. — Пусть человек хоть раз порадуется! Его еще ждет море разочарования в семейной жизни. — Торфяная башка, — Хаято давненько так не называл боксершу. — Да, — откликнулась. — Запомни, мое признание с того дня не утратило свою силу. Я всегда готов поддержать тебя, и, если ты того захочешь, взять за тебя ответственность. Да, Сасагава не забудет того пламенного признания, что Хаято произнес через месяц после ее расставания с Такеши. Все это время девушка держала в себе боль, слезы, ненависть, и нацепила на себя маску счастья за новую пару, но это не могло продолжаться вечно. Именно тогда, когда их отправили на переговоры, что-то внутри ойкнуло, какое-то ненужное воспоминание, и она разрыдалась прямо перед Гокудерой. Было стыдно, но в тоже время и легко. У нее почти что случилась настоящая истерика, не каждый день можно все высказать ближнему. А подрывник сидел перед ней, такой подавленной, но все еще гордой. Такой зареванной, но все еще прекрасной. Такой усталой, и все еще стойкой. Итальянец понимал, что ей просто нужно выговорится, что она потом будет ужасно сожалеть о всем, что наболтает в порыве чувств, но он был рад. Рад, что Рехей предпочла доверится именно ему, а не Бьянки, к примеру. Когда боксерша немного успокоилась, но еще слезы не перестали течь из серых глаз, мужчина присел перед ней на корточки и все сказал. Сказал, какая ревность съедала его сердце, какая тоска обволакивала, когда видел ее боль. Хаято не стыдился всего этого. Хранитель Урагана целовал ее холодные руки, обещал быть рядом, а Рехей только мотала головой. Она пока не верила во все это. Хоть и знала, что подрывник ужасно серьезен… — Я и так это помню… Да и вообще, только благодаря тебе, я не натворила дел, — как-то тихо ответила хранительница. — Знаешь, раньше все было проще. Никакого тебе предательства, испытаний, вариантов выбора было много. А тут, только два. — Хм, и какие же? — Ну, первый: отказать тебе полностью и продолжить жить как будто в клетке. Или же второй: ответить тебе взаимностью, и снова стать счастливой. Думаю, что ты, гений Вонголы, догадываешься, что я выбрала? — Второе? — как-то насторожено спросил итальянец. Солнце только кивнула и нежно, насколько умела, улыбнулась. — Как же я рад! Хаято сгреб счастливую Сасагаву в объятия и категорически отказался ее отпускать. Он так долго ждал этого. Этой возможности прикоснутся к Рехей, услышать от нее положительный ответ… Как же он был благодарен небесам за это все. Итальянец не слушал что там говорила любимая на японском, но когда та молвила на чистом итальянском, это до него дошло сразу. — Se mi tradisci, ti ammazzo una volta… (Если и ты предашь меня, то убью сразу…) — Non ti preoccupare, il tuo sole non perderà. (Не волнуйся, свое солнце я уже не потеряю.)

***

Прошло всего пару недель, а Хаято с Рехей стали не разлей вода. Да, уже все хранители и члены Вонголы знали, что они пара. Тсуна только нервно хихикал, Мукуро желал терпения побольше, Кея молчал, что ему еще сказать? Боксерша совершенно забыла о всех обидах на мечника и молодую иллюзионистку. А зачем себе портить нервы, когда рядом тот, на кого их много нужно? Верно, это лишнее. — Ха-а-ято… Ну-у… Ответь! — хранительница захлопнула за собой дверь их общей квартиры и скинула обувь. Гокудера в этот день отдыхал на законных основаниях. А что? Он отпуск пару месяцев не брал! А тут, такая нужная причина. Сасагава, что-то бубня себе под нос, прошла дальше, откинула пиджак на спинку дивана, кольцо хранителя положила в шкатулку, там было и кольцо Урагана, расплела хвост и упала на мягкое кресло. Руки болели, ноги ныли, голова расскалывалась — это типичное состояние боксерши после командировок в другие страны. В этот раз она хотя бы не в Тимбукту летала, а в Париж! Луссурия вынудил ее прикупить шмоток, и она не смогла переспорить варийца. На кухне что-то грюкнуло, а потом уже и Хаято вышел к своей экстремальной любимой. Хранительница лениво повернула голову и улыбнулась шире, чем обычно. Мужчина сел на подлокотник кресла и провел рукой по белоснежным, мягки волосам Рехей. Чем-то она вся собой напоминала кошку. Такую большую, красивую, мягкую кошку, что не боялась пачкать лапки. На него радостно смотрели глаза цвета серебра, этот взгляд пробирал до самого миокарда сердца. — Понравилось в Париже? — спросил подрывник, пока поглаживал щеку боксерши. — Честно? Если бы не переговоры, то мне было бы приятнее, — выдохнула девушка. — Еда там вкусная, да и бокс на хорошем уровне, но знаешь… — Что? — До меня им еще далеко! Во имя экстрима! Гокудера тихо засмеялся. Да, его любимая та еще скромница. Рехей потянулась и обняла хранителя за торс, уткнулась носом ему куда-то под ребра. Она бы так и сидела, но нет же. Вздумалось же Гоку про ванну заговорить. — Не хочу! — надулась боксерша Вонголы. — Уже поздно, завтра выходной. Улавливаешь, к чему я веду, милая Рехей? — итальянец чмокнул девушку в небольшой шрам, что пересекал левую бровь, и посмотрел на нее своим самым настойчивым взглядом. — Я только пришла! — возмутилась хранительница. — Жди меня! Я скоро! Такой взгляд и слова действовали на Сасагаву лучше всего. Это Хаято усвоил еще с их первого раза. Может она и выглядит, как тугодум, что не понимает тонких намеков, но если постараться, то все станет понятно. Не каждому попадалась такая интересная пара, как Гокудере. Если Рехей сказала быстро, то это значит быстро. А что? Она не из тех, кто по полтора часа прихорашивается и все в этом роде. Мокрые волосы до пояса спадали необыкновенным серым водопадом. От груди и по колени все ее прелести скрывало большое белое полотенце, что так и норовило развязаться и упасть на пол. В спальне уже дожидался Хаято, он сидел на кровати, подпирая голову ладонью, и тут же встал, когда хранительница вошла. Сколько итальянец не смотрел на это сильное, но все еще женственное тело, а никак не мог привыкнуть, что оно теперь его. Что теперь он может без какого-либо стеснения трогать, целовать его. Не смотря на то, что девушка всегда получала ранения, шла на пролом, никак не желала быть осторожнее, а на теле не было ни единого шва или шрама. Ну, не считая лица. — Прекрасная, — выдохнул подрывник в шею хранительницы Солнца. — Какая есть, — улыбнулась та. Этот момент был невероятным. Хаято повалил уставшую девушку на мягкую кровать и навис сверху. Горячие губы итальянца, как в первый раз, сначала осторожно, а потом и настойчиво, начали целовать любимое тело. Губы, шею, ключицы, плечи, грудь, подтянутый живот. Он любил всю Сасагаву, от ее волос серого цвета и до пят. Все, что связывало его с ней, он тоже ценил. Полотенце уже валялось где-то на полу у кровати, как и джинсы с нижним бельем хранителя Урагана. Он снова изучал тело боксерши, проводил руками по нежной коже, дразнил и кусал в разных местах. Она же тихо посмеивалась, как и всегда, и блуждала ладонями по прессу, груди, рукам и спине своего мужчины. Вот где-где, а в постели доминантом был только Хаято. И только он. Впрочем, хранительница и не возражала. Если их первый раз был слегка, а может и нет, неуклюжим, то сейчас все было по другому. Итальянец до мельчайших деталей знал, что и как нравилось хранительнице. А она, напротив, запомнила, от чего терял голову подрывник. Когда тот в очередной раз потянулся за поцелуем, страстным и горячим, то седоволосая умудрилась перегруппироваться и уже сама контролировала эту часть. Языки переплетались в бесшабашном танце, где все контролировала только Сасагава. Девушка намеренно прикусила его губу, а затем медленно слизала выступившую кровь. От этого Гокудера неосознанно и блаженно простонал. А еще ему нравилось, когда хранительница Солнца прикусывала мочку уха. Это было и немного больно, но в отместку не менее приятно. Вскоре мужчина снова вернул контроль над процессом. Уже была его очередь снова дразнить вечно непреклонную и экстремальную деву Вонголы. Короткими поцелуями он спустился к груди и ощутимо прикусил один сосок. От этого по телу боксерши прошлись мукашки. Уж давненько он так не делал. Одна рука поглаживала спину, вторая дразнила между ног. Заставить стонать Рехей, это дело не из легких, но Гокудера это умел. Пальцы медленно скользили по влажной промежности и, неглубоко проникая, потом снова покидали тело. От этих действий Сасагава недовольно скулила, ёрзала и тихо просила продолжить. А Хаято… А что Хаято? Он и не против! Просто сильно любил смотреть, как доводят его действия до точки невозврата. — Слушаюсь, — ухмылка на губах так и светилась. Итальянец без труда вошел в и так готовое тело. Даже если бы Рехей было больно, она бы не позволила хранителю остановится на середине, как и в их первую ночь вместе. Темп с медленного незаметно превратился в быстрый. Гокудера опирался одной рукой на кровать, между шеей и плечом Сасагавы, а второй придерживал ее ноги на своих бедрах. Из горла то и дело вылетали блаженные стоны, имена друг друга, иногда и короткие вскрики. Хранительница руками хваталась за плечи и спину партнера, иногда даже оставляла небольшие полосы, но это пустяки. Потом она, как и всегда, залечит их своим пламенем. Дело подходило к концу и Хаято, чувствуя скорую разрядку, сделав несколько особо сильных толчков, довел до оргазма любимую, а потом вышел из ее горячего тела. Он хотел довести дело до конца всего несколькими движениями, но Сасагава, с некой одышкой, оттолкнула его руку. В ее понимании, если он сделал хорошо ей, то и она должна что-то сделать для него. Подрывник неверяще смотрел, как хранительница медленно брала член в рот. Так как он уже был близок к разрядке, то боксерше не доставило труда быстро все закончить. Она без всякого стеснения проглотила все, а потом и прокомментировала: — Не… Больше этого не сделаю… — эту часть она не любила, ведь вообще была полный ноль в ней. А вот Гокудере и от этого сносило крышу. — Вредина, — беззлобно буркнул хранитель Урагана, и лег на подушку. — Кто бы говорил! — улыбнулась Сасагава и легла рядом, утыкаясь носом в грудь мужчины. Она перебирала в пальцах цепочку на шее подрывника и думала. А о чем, и сама не понимала. Было лень, а это занятие не ее. Все же чаще за все, она шла напрямую. — Хаято, ты спишь? — Пока нет, а что? — Я замуж хочу! Сказать, что хранитель прифигел, это ничего не сказать. Иногда прямота Рехей его убивала, но из-за этого он и считал ее милее всех девушек. — Будет тебе «замуж», но не сегодня, — зевнул итальянец и сильнее прижал к себе уже давно спящую боксершу.