Всё, кроме денег

      Созерцая почти с медитативным спокойствием, как доктор Сабина Спенсер с нервным изяществом пьёт горячий чай, разведённый из пакетика, стараясь не проглотить случайно сам пакетик, Холи терялась в догадках, что же такого страшного Шпигель нашёл в этой женщине и за что её прозвали Грифом. Когда Шпигель обозвал Спенсер этим прозвищем, Холи представила себе мрачного горбоносого мужика с длинной дряблой шеей, вечно всем недовольного и излучающего опасность с такой мощью, что догадаться о его появлении можно задолго до того, как непосредственно его увидишь. Спенсер же пока более походила на курицу или скорее даже на цыплёнка.       Осознав, что Спенсер зачем-то её искала, причём дошла аж до корпуса, в котором её поселили, Холи решила, что распрощаться с ней немедленно будет очень невежливо, хотя именно такое развитие событий и было с её точки зрения наиболее предпочтительным. Поэтому Холи предложила Спенсер пройти посидеть за чашкой чая. Поскольку соображала она при этом всё равно туговато, то Холи не догадалась отвести Спенсер в более помпезный буфет на первом этаже, который мог бы сойти за нейтральную территорию, и привезла её на седьмой этаж к своему знакомому буфету. Там Спенсер взяла пакетированный чай, который надо было разводить самостоятельно, что несколько удивило Холи, поскольку взять чай, разведённый самим автоматом, было очевидно проще. Она вообще не понимала, зачем в автоматах есть чай в пакетиках – оказалось, он тоже кому-то нужен.       О том, кто такая Спенсер и что за письмо её она могла получить, Холи тщетно пыталась вспомнить всю дорогу до буфета. Ей даже казалось, что Шпигель что-то говорил на эту тему, но в связи с чем и что именно, она вспомнить никак не могла. И Холи это несколько волновало, поскольку она чувствовала, что встретилась со Спенсер несколько менее подготовленной, чем могла бы быть, если бы голова её ещё соображала. Из-за того, что кофе Холи никогда не любила, да и не чувствуя от него никакой помощи даже в те немногие разы, когда его пила, она налила себе самого крепкого чая и принялась медитировать над кружкой. Уже сам запах помог ей взбодриться, и потихоньку Холи начала вспоминать.       Правда, только после того, как Спенсер, немного успокоившись, представилась повторно:       — Вы не получили моего письма, поэтому, наверно, теряетесь в догадках, кто я и что мне от вас надо. Как я уже говорила, меня зовут Сабина Спенсер. Я психолог.       Человек слаб, потому во многом мыслит предрассудками и стереотипами, зачастую имеющими слишком мало общего с реальностью. А поскольку человеческая психика – материя очень тонкая, с трудом поддающаяся изучению, и в то же время кажущаяся дилетантам либо слишком простой и очевидной, либо слишком сложной и непостижимой в принципе, как-то так сложилось к вящему сожалению большинства психологов и психиатров, людей весьма серьёзных и занимающихся весьма важными вещами, что, во-первых, их почти постоянно путали с психоаналитиками (которые, конечно, пользу обществу тоже приносят, но занимаются во многом другими вещами), а во-вторых, в девяти случаях из десяти полагали шарлатанами. Больше всего несчастным, конечно, доставалось от представителей технических и естественнонаучных специальностей, которые, за редким счастливым исключением, вообще просто не воспринимают ничего из того, что нельзя записать системой уравнений.       Так вот, Холи Фолли, увы, счастливым исключением не была.       Не то что бы она очень удивилась, обнаружив на Парацельсе всяких странных личностей вроде Магды и Кьяккероне. Собственно, даже психологи на Парацельсе её не удивили. Просто те две дамы легко могли заставить себя бояться в силу особенностей собственного характера, а вот Спенсер вряд ли могла угрожать хоть кому-то.       По крайней мере, это пока Холи так думала.       В общем, узнав, что Спенсер психолог, Холи полностью потеряла к ней всякий интерес. К тому же это известие, наконец, стало тем переключателем, что воскресил в памяти её и конверт с тестом, и реакцию Шпигеля, и приплюсовал к этому комментарий Гугеля. Поэтому Холи и недоумевала, разглядывая Спенсер.       Что же такого «грифистого» в этой курочке?       — Так, значит, вы не получали моего письма? — неуверенно уточнила Спенсер.       Холи понимала, что врать человеку в глаза – очень невежливо, но в то же время воспитание не позволяло ей заявить этой несчастной женщине, что получила, не заинтересовалась и выкинула в мусорку.       Тем более что Холи на Спенсер наступила.       — Нет, боюсь, не получала.       — Да, наверно, этого и следовало ожидать, — Спенсер вздохнула. — С учётом того, что сегодня творилось в округе…       — Но, несмотря на всю эту катавасию, вы всё равно пошли через весь округ сюда ко мне?       — Должна же я была вас поприветствовать. И, когда я узнала о происходящем, всё равно было уже слишком поздно.       — Эм, простите, но… а зачем я вам?       — А… ну… понимаете, — Спенсер смутилась. — Я что-то вроде ответственного за округ…       Холи не поняла. В её представлении ответственным за округ был Геруг, и места Спенсер в этой системе не находилось.       Вообще говоря, как и все нормальные учёные, психологи на Парацельсе занимались делом, то есть своими исследованиями. Ради этого-то всё и затевалось. Но поскольку расхожий стереотипный образ безумного учёного, угрожающего миру просто потому, что он свихнулся на своих экспериментах, не в силах был оставить умы и воображение как сильных мира сего, так и всевозможных активистов, что обычно много орут и мало соображают, было решено непременно следить за душевным состоянием обитателей Парацельса, чтобы они не дай боже не свихнулись и не навернули всю галактику. Обязанность следить вменялась всяческим заведениям психологов, отчего те, разумеется, в восторге не были. В конце концов, остальные учёные были слишком заняты, чтобы участвовать в их экспериментах. Поэтому следить за душевным состоянием окружающих отряжали обычно того, кто не сопротивлялся.       В данном случае – Сабину Спенсер.       Холи, разумеется, ничего этого не знала, а даже если бы и знала, то скорее покрутила бы пальцем у виска, чем согласилась с тем, что эта традиция хоть в какой-то мере оправдана.       — Но разве ответственный за округ – не доктор Геруг?       — Ну, он тоже, но… Понимаете, он отвечает за ваше здоровье физическое, а я – психическое.       Холи подумала, что для её психического здоровья было бы куда полезнее, если бы Спенсер не имела к нему никакого отношения.       — Но я же у вас ненадолго. И не планирую в ближайшее время сойти с ума.       — Я, конечно, очень надеюсь на это, но… Прямо сейчас вам точно не требуется психологическая помощь?       — В смысле? — удивилась Холи.       — Я хочу сказать, после всего, что произошло.       Холи задумалась.       Как ни неприятно было ей это признавать, в словах Спенсер было здравое зерно. Холи, конечно, не чувствовала себя травмированной, но что-то ей подсказывало, что она действительно получила серьёзный удар по психике. В конце концов, впервые в жизни её действительно пытались убить.       Но даже если так, с какой радости ей обращаться к психологу?       — Не думаю, — Холи пожала плечами.       — Вы точно уверены? — Спенсер чуть подалась вперёд и заискивающе посмотрела на Холи. — Я понимаю, что выгляжу не очень надёжно, но прошу, поверьте, вы можете мне доверять.       Холи подумала, что после такого-то у неё точно не останется ни малейшего желания довериться Спенсер хоть в чём-то. Жизненный опыт авторитетно подсказывал Холи, что тот, кто просит себе доверять, либо проходимец, либо настолько дуб дубом, что всё равно неизбежно всё доверенное однажды выскажет проходимцам. Так или иначе, доверять таким людям – очень плохая идея.       — Нет, спасибо. Мне действительно не нужна ваша помощь.       — Вы не поймите неправильно. Психологические травмы лучше всего начинать лечить сразу же по горячим следам. Потом может быть слишком поздно – и в любом случае лечение будет дольше и тяжелей.       — Но я не травмирована.       — Вы точно уверены?       Холи кивнула.       Спенсер издала нечто вроде вздоха разочарования, который вроде бы и тщательно скрывают, но в то же время ровно настолько, чтобы собеседник непременно обратил внимание и на разочарование, и на попытку его скрыть. Холи следовало бы оскорбиться, однако вместо этого она удивилась – потому что у неё создалось полное впечатление, что Спенсер это сделала не специально. Она совсем не стремилась укорить или пристыдить Холи – у неё это получилось само собой, без всякого осознанного намерения. И хотя Холи поняла, что по сути своей это была чистой воды манипуляция, она всё же устыдилась.       В конце концов, она же даже наступила на этого человека.       — Хотя, конечно, это был очень волнительный день, — Холи решила всё-таки смягчить свой отказ.       — Тогда, может быть, вы хотите просто поговорить об этом? — предположила Спенсер и тут же встрепенулась. — Ах, простите меня пожалуйста, это вышло так шаблонно! Мне ужасно стыдно!       Холи подумала, что перед ней всё-таки курица, а не гриф.       Спенсер неловко заёрзала на стуле, сложив руки на коленях, а потом замерла. От смущения, вызванного собственной банальностью, Спенсер смотрела на стол перед собой и стоящую на нём чашку чая, а не на собеседницу. Однако изредка она быстро поднимала взгляд, одновременно смущённый и умоляющий простить её.       Холи не хотела говорить. Ни о чём. Она хотела только спать. Тем более о своих проблемах или переживаниях она привыкла говорить преимущественно сама с собой у себя в голове. Человек, который выслушал бы её и, может быть, дал бы совет, был ей просто не нужен. Даже к своим родителям и старшему брату она обращалась уже лишь с конкретными вопросами и, часто, с уже готовым ответом, справедливость которого ей просто нужно было подтвердить. Рассказывать кому-то чужому о своих переживаниях казалось Холи странным.       Просто глупым.       Поэтому, не нуждаясь в разговоре с кем бы то ни было, Холи надеялась лишь допить свой чай, распрощаться со Спенсер и пойти спать. Но пока Холи пила, Спенсер молчала, бросая на неё взгляды, полные надежды, мольбы и липко-мерзкого самоуничижения, от которого Холи становилось особенно неуютно.       Может быть, если бы она не умудрилась наступить на Спенсер в холле, она чувствовала бы себя спокойней. Но теперь, ещё и в этом гнетущем молчании, под изматывающей бомбардировкой, Холи начинало казаться, что она Спенсер чем-то обязана, что она ей что-то должна. Что просто попрощаться и уйти будет верхом грубости, к которой Спенсер не подала ни единого повода.       Холи не заметила, как Гриф крепко вцепился в неё когтями.       Каким образом безобидная Сабина Спенсер получила столь кровожадное прозвище? Всё очень просто. Как гриф, что садится подле умирающего животного или кружит над ним в ожидании, когда то испустит дух, и можно будет приступать к трапезе, так и Спенсер «садилась» рядом со своей жертвой и многозначительно молчала и бросала взгляды до тех пор, пока не получала желаемое. Но, равно как и гриф, она поступала так отнюдь не по злому умыслу, но неосознанно следуя одному лишь инстинкту. Обвинять Спенсер в коварной манипуляции было всё равно что обвинять ветер в том, что он дует.       — Я… ну… мы могли бы… наверно…, — пробормотала Холи, когда тишина и бомбардировка стали совершенно невыносимы.       — Конечно, — с улыбкой кивнула Спенсер. — Это было бы здорово. И очень полезно для вас.       — Тогда… э…       — Можете начать с начала? Как для вас начался этот кошмар?       В глубокой ночи?       Холи было слишком лениво рассказывать. Ей пришлось бы объяснять, как она, практикант-физик, оказалась на полигоне в корзине воздушного шара посреди «эксперимента» историков. Поэтому она принялась соображать, как можно ужать всё повествование до минимума, и в итоге выдала следующее:       — Дабы познакомить меня с жизнью округа, мой руководитель отправил меня помочь Магде в её эксперименте. Эксперимент был с участием роботов-солдат, которые начали по нам стрелять. Мы забрали доктора Шпигеля и отправились в Мавзолей. Доктор Шпигель выяснил, что это за программа и принялся с ней бороться. Я была там больше не нужна, поэтому меня отослали, — о своей встрече с Мелькором Холи решила умолчать от греха подальше.       По окончании чрезвычайно краткой речи Холи Спенсер всё ещё продолжала на неё смотреть, робко улыбаясь и не произнеся ни слова. Когда пауза уже начала затягиватьсясверх всякой меры, Холи неуверенно поинтересовалась:       — Что-то ещё?       — Вы были так замечательно лаконичны, но… вы так мало рассказали о себе. Мы говорим о вашем опыте и ваших переживаниях, именно они должны стоять во главе угла. Попробуйте сосредоточиться на себе и своих ощущениях, — вдруг Спенсер запнулась. — Но, да, я понимаю. Я не тот человек, которому люди захотят довериться, — к удивлению Холи Спенсер как будто всхлипнула. — Мне часто об этом говорят. Я стараюсь что-то сделать с собой, но не получается, как ни пытаюсь. Наверно, я безнадёжна.       Холи сидела и квадратными глазами смотрела на сдерживавшую сопли и слёзы Спенсер, пытаясь понять, когда произошла смена ролей и почему Холи её пропустила. С чего вдруг на ровном месте её собеседница ударилась в слёзы и самобичевание? Холи, конечно, понимала, что у всех есть свои любимые мозоли и больные места, но не понимала, с какой радости их надо вываливать на первого встречного. Особенно когда ты назвался психологом и вызвался лечить психологические травмы своего собеседника.       — Д-доктор Спенсер, вы ошибаетесь…       — Я знаю, я всегда ошибаюсь. Я такая глупая, но как мне поумнеть?       Холи хотела предложить прекратить тащиться от самоуничижения, но решила, что это прозвучит слишком грубо.       — Нет, я хотела сказать…       — Я понимаю, я всё понимаю, — Спенсер схватила свою чашку, но та выскользнула у неё из рук, упала на колени, обрызгав всё платье, и со звоном шмякнулась о пол. — Видите?!       Холи видела только облитого чаем человека, но терялась в догадках, как сообщить об этом Спенсер так, чтобы её не задеть.       — Вы не волнуйтесь, со всеми бывает, — попыталась возразить Холи. — Я тоже время от времени что-нибудь на себя роняю.       — Ах, нет, нет, я безнадёжна, — на глазах Спенсер выступили слёзы. — Вызвалась помочь вам разобраться с переживаниями прошедшего дня, а сама… ах, боже, какая же я клуша!       Холи захотелось чем-нибудь ударить Спенсер в тщетной надежде, что удар приведёт её в чувство. Сдержавшись, впрочем, Холи пробормотала:       — Давайте сейчас кинем ваше платье постираться – и пятен не будет. Не переживайте так – я тоже часто чувствую себя дауном.       — А я настоящий даун…       В это мгновение Холи стало обидно за всех тех, кто действительно страдает синдромом Дауна. Когда к тяжелобольным примазываются всякие непонятные личности, просто не желающие взять себя в руки…       Хотя, опять же, и больных-то не было бы, если бы их родители не страдали разжижением головного мозга в тяжёлой форме и не исповедовали идиотский культ «естественного развития плода».       — Идёмте, я помогу вам.       Поскольку у Холи не было доступа в комнаты, кроме собственной, ей пришлось привести Спенсер к себе и даже выдать ей своё единственное платье – впрочем, слишком для Спенсер короткое и широкое. Усадив её, ещё хнычущую в порывах жалости к самой себе, на диванчик в своей гостиной, Холи вышла искать прачечную. Сами стирка и сушка заняли чуть более четверти часа, но примерно столько же Холи искала прачечную, а потом ещё минут десять пыталась вспомнить дорогу назад, поэтому по возвращении ожидала увидеть Спенсер уже совершенно спокойной.       К вящему сожалению Холи, в реальности ничего не изменилось. Спенсер продолжала шмыгать носом, постепенно изводя весь запас имевшихся в комнате бумажных полотенец. При виде Холи она только кивнула головой и сдавленно поблагодарила её, когда та положила выстиранное платье на диванчик рядом.       — Доктор Спенсер, — Холи замялась. — Не поймите неправильно. Я не… я вам доверяю, просто… просто я сегодня очень устала и хочу спать. У меня нет сил на долгий рассказ, да ещё и с самоанализом.       Спенсер кивнула и громко высморкалась:       — Да, простите меня, недогадливую дуру. Вы устали, очевидно устали, а я ещё пыталась из вас что-то вытрясти в угоду своему самолюбию…       Холи, совершенно успокоившуюся за время своего похода в прачечную, начало потихоньку выбешивать. Сейчас ей предстояло выставить, наконец, Спенсер наружу и заняться собой, но как в вежливой форме проделать это с захлёбывающимся соплями человеком, Холи не представляла совершенно.       Тем временем, пока Холи соображала, как решить возникшую проблему, Спенсер посмотрела в чернющую тьму за окном, потом на часы и перевела обеспокоенный взгляд на Холи.       — Уже так поздно…       Холи с радостью ухватилась за эту мысль, которая так вовремя пришла Спенсер в голову, и уже приготовилась развить её в нужном направлении, как Спенсер вздохнула:       — А мне так далеко ехать…       Холи опешила, не готовая к такому повороту событий – потому что ей в аналогичной ситуации подобное просто не пришло бы в голову.       — Вы же не собираетесь… остаться…?       Холи не следовало этого говорить.       — Ах, а можно ли мне? После всего, что я вам причинила? — Спенсер слабо улыбнулась. — Это было бы так мило… но… кто-то вроде меня…       Холи захотелось схватить её за шкирку и выкинуть в коридор в том виде, в каком та была. Даже платье бы не пожалела, особенно с учётом того, что никогда его не любила и взяла с собой только по настоянию матери. Но воспитание не позволяло ей поступить таким образом.       Равно как и когти Грифа.       — Если… если вас устроит этот диван… можете заночевать здесь…       Спенсер задумчиво потрогала рукой диван и шмыгнула носом:       — Конечно, не вполне кровать, но…, — она заискивающе улыбнулась Холи, — я и так слишком злоупотребляю вашим гостеприимством. Вы столь милы, спасибо вам, мисс Фолли, что согласились приютить хотя бы так нечто столь недостойное…       Холи подумала, что постель не будет уступать, как бы та ни умоляла.       — Тогда… пойдёте в ванную? — предложила Холи. — А я пока устрою вам постель?       — Спасибо большое! Простите, что заставляю вас утруждаться, — Спенсер сморгнула слезинку.       Холи смогла выдохнуть, только когда за Спенсер закрылась дверь в ванную. Она ещё не встречала в своей жизни человека, что бесил бы её сильнее.       — Чёртово воспитание, — пробормотала Холи, устраивая на диване постель из запасного комплекта белья, подушки и одеяла, столь услужливо предусмотренных устроителем общежития.       Едва выбравшись из ванной, Спенсер немедленно завалилась спать, и Холи, наконец, получила возможность заняться собой.       Раздевшись, Холи подошла к зеркалу в ванной и тщательно изучила свои косы. Подивившись размеру дырок и их оплавленным краям, Холи расплела косы и не без содрогания взглянула на количество волос, осевшее на её руках и упавшее на пол. Переведя взгляд с пола на зеркало, Холи пришла к неутешительному выводу, что сейчас волос ей не хватит даже на одну косу. То есть, хватит, конечно, но в сравнении с тем, что она носила обычно, это была бы не коса, а поросячий хвостик. Оставалось лишь отрезать всё лишнее, подровнять и ждать, пока оно отрастёт по новой.       Со вздохом Холи взялась за ножницы и кое-как себя обкорнала. Подровнять волосы можно было в автоматической парикмахерской внизу, но отстричь лишнее Холи предпочла самостоятельно.       Добравшись до кровати, Холи с облегчением рухнула лицом в подушку. Её совершенно не волновало даже то, что со времени завтрака часа в четыре утра во рту у неё была только недавняя чашка чая. Её не волновало и то, что в соседней комнате на диване спит совершенно незнакомый, но до крайности приставучий человек.       Ей просто хотелось спать.       Клюгу тоже хотелось спать. Точнее, ему хотелось, чтобы происходящее оказалось сном.       — Альке?       — Да, папа? — прозвенел в трубке детский голосок.       — Немедленно переведи дом в защитный режим. Потом надень маску и пусти газ. И не выходи из дома, пока я не вернусь.       — Папа, что-то случилось?       — Так, не важно, сбежал кое-кто. Ты меня поняла?       — Да, папа. Когда ты вернёшься?       — Не сегодня. Но завтра – непременно.       Клюг стоял перед вольером, в котором до недавнего времени обитал M3GSS. В сетке красовалась аккуратная дырка. Пока работали другие охранные системы, не было ровным счётом никакой необходимости в том, чтобы ставить что-нибудь покрепче вроде бронированного стекла. В Обезьяннике не было ценителей древнего кино и древней литературы, поэтому «Парк Юрского периода» никто не смотрел и не читал.       Хотя им бы не повредило.       — Народ побежал искать, — сзади к Клюгу подошло Жека. — Пока есть надежда, что со двора они не выбрались. Всё-таки, они не летают.       — Может, прав был старик Зарчо, когда говорил, что не надо их адаптировать к нашим условиям? — пробормотал Клюг.       — Я думаю, он был прав на двести процентов.       — Но вы же согласились!       — Задачка была больно соблазнительной, — Жека развело руками.       — Даже молодняк сбежал…       — А вы уже смотрели?       — Осмотрел весь вольер. Раза два.       — Ну, начать с того, что никто не думал, что они за такой срок вырастут и успеют дать потомство.       — У меня такое чувство, что они чем больше едят, тем быстрее плодятся.       — Это, кстати, не редкость. Но, по-моему, первый раз на моей памяти кто-то плодится так быстро.       — Трупов нигде не нашли?       — К счастью, нет.       — Весёлая будет ночка, — Клюг вздохнул. — Пойду и я поищу, что ли?       — Как Альке?       — Голосок бодренький.       — Это хорошо, — Жека улыбнулось.       Если бы Клюг был уверен в его поле, он бы ему как-нибудь ответил, а так решил на всякий случай просто промолчать.       Жека вызвалось составить компанию в поисках, на что Клюг радостно согласился. Но стоило им только выйти на ярко освещённый в сгустившейся тьме двор Обезьянника, как в воротах показался один из сотрудников, размахивавший руками и громко кричавший. Смысл его весьма экспрессивных криков сводился к тому, что всё совсем плохо.       Клюг в испуге бросился к нему навстречу:       — Что, кого-то всё-таки убило?!       — Нет, не «кого-то», — вбежавший остановился и попытался отдышаться. — Карруклу. Парочку.       — Так они ж здоровые! — изумилось Жека.       — Ага, вот то-то и оно. Но вы послушайте – дальше ещё хуже. Метрах в двадцати оттуда…       — Вы нашли плаценту, — упавшим голосом закончил Клюг.       — Откуда знаете?       — Да мы только что обсуждали, что они плодятся с ненормальной скоростью, — Жека почесало затылок.       — Но это уже перебор.       — Так, может, оно как тля? Вы, наверно, как-то забыли об этом, но мы ж самцов им ещё не подсаживали.       — Что? — опешил Клюг.       — Ну да. Как они потомство принесли, так все и забегали, а о самцах и думать забыли.       Клюг задумчиво поскрёб затылок и подумал, что теперь-то уж точно конец настал.       — Ну, в целом я всё понял.       Все трое подпрыгнули на месте и изумлённо уставились наверх. Там из окна свешивался маленький сухонький дедок с шелковистой седой бородой и короткими топорщившимися волосами и задумчиво грыз дужку собственных очков.       — Вот что, господа, — изрёк дедок, с удовлетворением созерцая обращённые на него испуганные физиономии. — Сейчас мы всех соберём и обсудим наши перспективы. Если перспективы будут хреновые, созываем округ и предлагаем крайнюю меру. Все согласны?       Все трое неуверенно кивнули.       — Хорошо, — удовлетворённо улыбнулся дедок. — Корнелиус, Жека, раз вы занимались M3GSS, то с вас доклад, ясненько?       — Будет сделано, — выдавил Клюг.       — Замечательно. Жду всех через… ну, минут двадцать, — и дедок исчез в окне.       — Мне казалось, он нас на месте расстреляет, — выдавило Жека.       Клюг только тяжело вздохнул.       Дедка звали Зарчо Илиев, и был он директором Обезьянника.       Когда Холи проснулась, за окном ещё было темно. Темно было и в комнате. Холи дико хотелось спать, поэтому она никак не могла взять в толк, с чего ей вообще просыпаться. Спала бы себе и спала.       Пытаясь понять, что могло её разбудить, Холи приподнялась на локте и обнаружила, что из-под двери в коридор падает свет. В целом ей было скорее всё равно, чем по ночам занимается Спенсер, но пока она занималась этим на территории Холи, имело смысл всё же её проконтролировать. Поэтому, с большой неохотой выбравшись из-под одеяла, Холи подползла к двери и открыла её.       В первое мгновение Холи ослепла от заливавшего прихожую электрического света. Когда глаза немного попривыкли, Холи увидела открытую дверь ванной комнаты. Прокатившись по диагонали через прихожую, Холи заглянула внутрь ванной и сначала никого не увидела. А потом опустила взгляд.       На полу лежала Спенсер, как можно было заключить из её вида, в глубоком обмороке. Голова запрокинута, руки размётаны, платье задрано…       Холи моргнула.       Странный гибрид комара и кальмара, на тонких ножках возвышавшийся над валявшейся без чувств Спенсер, моргнул в ответ.