Жадина

      Пятница, люблю пятницы!       Директор-спринтер оббегает свои владения, тыкая заму пальцем на вопиющее безобразие, по его мнению. Тот головой кивает, как болванчик, и ухает, как сова: «угу сделаем… угу переделаем, да как так можно?!». Мелкая административная братия на низком старте сверлят взглядом выход из своего аквариума, по очереди бегают в туалет, считая круги, нарезанные дириком, прямо вспышка эпидемии энуреза. Обычные работники зала скромно лимонят понты, только облегченно выдыхают, когда вихрь с карающим перстом покидает их владения.       О, на последний круг пошел.       Сейчас возле меня, ветер делать будет. Так-с, консультирование изображал на предыдущем круге, до этого товар на полках поправлял, эффектнее конечно было бы что-нибудь повыставлять, но лень. Ценники расставлять буду, блин, в карманах только старые, а пофигу, потом кто-нибудь заменит. Без обид, но после того как дирик застукал меня сливающим бензин с его служебного автомобиля, отношения у нас не очень. На других орет, на меня зыркает, как вроде я ему денег должен много.       Ретивость мою не успели оценить, не дойдя до меня пару рядов. Окрысились на бедную Машку, и что она там начудить успела? Рискнул пойти на разведку.       Мария ревет белугой, господин директор связки рвет, да так витиевато, я заслушался. А голос какой… ммм… бархатистый, и сам чертяка хорош: высокий, жилистый, белокожий, лицо узкое, заостренный подбородок, губы тонкие, нос ровный, но длинноват; глаза обычные, цвета коньяка, ресницы короткие и густые до такой степени, что кажутся подведенными, брови широкие, черные и густые, а волосы… Какие волосы… волосок к волоску, блестящие, вот бы пропустить сквозь свои пальцы. Весь в черном, кроме рубашки. Подтянутый, старше меня, ему, наверное, лет тридцать. В моем понимании английская аристократия выглядит именно так, а пальцы пианиста — тонкие, длинные, ухоженные, бля! Моя мечта в общем, жаль натурал.       Сглотнул набежавшую слюну, на автомате поправил банки с джемом на полке. А эти коршуны продолжают нападать на бедную девочку. Ну подумаешь стоит посреди ряда, ацетоном стирает срок годности на приправе и ручкой новую дату реализации рисует, так она ж для блага родного магазина старается, тем более она не первая, я на этих же специях месяц реализации подправлял пару недель назад, а она год, наверное, решила откорректировать, подумаешь… трава. Да что ей будет?       Не, надо Машку спасать!       Зам платочек носовой достал, пот с чела своего утер и вокруг обмахиваться принялся, то ли запах быстрее выветривает, то ли танец «синий платочек» репетирует для новогоднего корпоратива, а может нам отмашку свалить дает, из-за полок уже другие любопытные морды продавцов мелькают. Да только как я боевую подругу брошу? Она меня сколько раз своими тормозками откармливала, денег одалживала и вернуть ни разу не просила…       Буду сегодня джентльменом! Уволят меня, ну и хрен с ним! Все равно давно хотел уйти — сразу после аванса, потом после зарплаты, а позже, когда зима закончится. Такому работнику везде рады будут! А здесь что? Тупеешь только! И так на целых два года задержался.       Нужно такое «коленце» выкинуть, чтоб про Марию вообще забыли. В голове навязчиво жужжит что-то, причинно-следственную связь ищет между: «спасать даму», «благородством«… Про «брошенную перчатку» мысль сразу отмел, а то не ровен час Роман Дмитриевич, он же дирик, рулоном стретч-пленки меня в пол вобьет, соблюдая дуэльный кодекс, формальное разрешение от старшего в нашем отделе получит, язык не поворачивается Петьке присвоить, даже в своих мыслях, должность судьи чести, и прибьёт.       Чтобы еще придумать? .. «Конь». Мне нужен конь!       Где взять?       Знаю!       Из отдела «Напитки» выехал на рокле, весело прокатился, объезжая зазевавшихся покупателей. Хорошо еду, как на самокате. Приближаясь к разъяренному начальству понял, что мой план где-то дал трещину. Меня просто игнорируют! До них остается жалких три метра, я изображаю лягушонка в коробчонке, они морозятся: Машка растекшуюся тушь со щек рукавом утирает, зам глаз от платка оторвать не в состоянии, неловко, наверное, слушать как других отчитывают, еще и в такой форме. Может конечно из-за музыки моего приближения и не слышно. Роман Дмитриевич раком стал, с полки приправы рукой сгребает, на пол швыряет. Скотина! Чужой труд совсем не уважает, ой зря…       Остановился я как раз на против отклячинной задницы и как шлепнул, аж мою руку запекло. Дирик от неожиданности головой в ценникодержатель стеллажный влип, от его реакции меня качнуло, рокла из-под ног уходить начала, ну я и ухватился за первое попавшееся — директорскую ягодицу… А ничего так на ощупь — упругая.       Время остановилось. Маша перестала лицо тереть, зам замер с платком в руках, покупатели не обращают на нас внимания вообще.       Роман Дмитриевич резко оборачивается, руку мне пришлось разжать, смотрит на меня волком, трет пострадавший лоб, рассечения нет, а то кто знает во сколько б мне обошлась реконструкция барского черепка?! Чувствую, как у меня губы в улыбку расползаются. Стою все еще на рокле, качнулся, проверяя свою устойчивость, о, щас как на скейте, слазить не хочу, а то единственное преимущество потеряю, так мой лоб как раз параллельно его переносице, если за свою поруганную честь решит мстить кулаками, подарок ему от меня будет в виде двух фиолетовых налитых бланшей. У меня начинают потеть ладони, уже б к действиям переходить начал, а то я сейчас хихикать начну, тогда уж точно увольнением не отделаюсь. Как будто подслушав мои мысли, директор оборачивается к филину-болванчику:        — Павел Олегович, закончите беседу с Марией, а вы… — демонстративно пялится на бейдж у меня на груди, с трудом удерживаюсь, чтоб не закатить глаза, как же не помнит он как меня зовут, ага, верю! — … Ипполит в мой кабинет.       Зам хватает Машку за руку и тянет, от нас подальше приговаривая:        — Пошли, пошли… потом здесь приберешь…       Роман Дмитриевич идет в сторону своего кабинета, один я, как дурак стаю, не могу поверить, что жив-здоров остался. В конце ряда останавливается, смотрит на меня с странной улыбкой и тихо на распев:        — Ипполииит, я жду.       Да хуй ему, не пойду!        — Так это, может я сразу в кадры?        — Мереценцев, оставьте роклу и быстро ко мне в кабинет!       Не, точно меня прибить и расчленить хочет, а останки моего бренного тельца на бытовой химии спрячет, за бутылками с белизной, и буду там тихонько разлагаться до следующей инвентаризации.        — Не могу я роклу оставить, у меня амбулофобия!        — Что, что?        Ой, чёт прищур мне его не нравится.        — Боязнь пешком ходить!        — А хрометофобии у вас нет?        — Чего? — это что еще за срань Господня?        — Боязни денег, купюр и монет.        — Н-нет? — хотел резко выкрикнуть, а получилось как-то вопрошающе. К чему это он?        — Странно, а я думал вам зарплата не нужна, раз так дерзко себя ведете. В мой кабинет живо! — последнее слово рявкнул так, что меня сдуло с моего насеста, до кабинета почти добежал, еще не хватало, чтоб этот уродец мою зарплату удержал. Найдет паскуда за что!       В приемной ассистента на месте нет, пожалуй Янка единственная чтит трудовой кодекс и уходит домой ровно в 18.00. Меня это заставляет нервничать, одно дело знать, что рядом есть кто-то и в случае чего приведет помощь, а другое рассчитывать только на себя. Малодушно, всего на секунду захотелось поставить точку в несостоявшемся разговоре, извиниться, сославшись на собственную дурость.       В кабинет входим молча, Роман Дмитриевич двигается вдоль стола в форме буквы «т», усаживается в своё кресло. Я все еще мнусь возле дверей, от нечего делать начинаю рассматривать комнату, все как раньше: жалюзи, лампы дневного света, стена с фото и дипломами, шкаф, куча стульев. Стол, на нем монитор, пара ручных сканеров. Безлико вообще все, зацепиться не за что.        — Меренцев, чего вы замерли? Проходите, присаживайтесь.        — Да мне и тут хорошо, — ладно, ладно, не дурак, понял, и нечего так смотреть. Опускаю своё тельце на ближайший стул.        — Итак, потрудитесь объяснить своё поведение?        — Что тут объяснять, понравились вы мне, — не соврал… почти, нравится мне мудак этот, а вот характер у него совсем говно. Может испугается и отпустит с миром в отдел кадров. Моим мечтам не суждено было сбыться, следующий вопрос был подсознательно ожидаем.        — Ипполит, вы гомосексуалист?        — Гомосексуал, — киваю и поправляю, чтоб потянуть время. Компания у нас европейская, но менеджмент-то отечественный, и уж точно моя ориентация мне в суде не поможет, если по статье уволят, скорее наоборот.        — Что ж, ваша личная жизнь ваше личное дело. Но ваши систематические нарушения корпоративной этики вынуждают меня принять жесткие меры по отношению к вам. Вы же помните наш внутренний трудовой распорядок, по которому три нарушения равны увольнению, у вас нарушений гораздо больше, и некоторые фиксированы еще и подкреплены вашими объяснительными. Я предлагаю не усугублять ваше и без того шаткое положение. У меня к вам предложение, соглашаетесь, и сегодняшний инцидент останется только между нами, в замен прошу конфиденциальности.        Ха, нашел дурака, небось сейчас предложит уронить паллету с коробками от ноутбуков и теликов, пообещает отмазать, по документам проведет как бой, по факту продаст, а я отдуваться буду потом сам, да ну нах. Лицо на всякий случай делаю заинтересованное, вопросительно поднимаю брови, типа весь внимание.       А Роман Дмитриевич продолжает:        — Научите меня быть геем?!