comes and goes.

Новенький «хадсон» издает жалобный стон, когда Джек с присущей ему силой захлопывает дверь. Эди кидает на него осуждающий взгляд, но молчит. Эди любила своего мужа больше всего на свете: больше солнечного света, пробивающегося по утрам в комнату; больше багровых закатов, которые можно было увидеть где-нибудь на окраине Оклахомы; пожалуй, она любила его даже больше, чем ощущение бесконечной свободы, которому была предана всю свою жизнь, пока скиталась по Штатам лет так шесть к ряду. Эди – своенравная девица двадцати семи лет отроду. Джек – не менее своенравный парень, которому вот-вот должен был пойти четвертый десяток и который усмирил бурную Эддси, как он назвал ее при первой встрече, плохо расслышав имя. Эди взмахивает копной волос, доходившей до плеч, останавливается неподалеку от автомобиля – ждет. Джек спустил на «хадсон» почти все свои годовые сбережения. Эди не возразила и тогда – она любила Джека и была готова простить ему буквально все на свете. После того, как они провстречались от силы пару месяцев, Джек с беспощадной решительностью заявил: «мы расстаемся, Эди». Эди до сих пор помнила, как тогда у нее внутри словно бы что-то оборвалось, и поняла, что такого не случалось прежде никогда – настолько сильно она любила Джека. Парень возвратился в их небольшую лачугу, которую они снимали за полтора доллара в сутки (для тридцатых годов – та еще сумма), спустя неделю, сгреб Эди в охапку и повалил на кровать. Эди помнила, как заснула тогда глубокой ночью с улыбкой от уха до уха. С тех пор они и не расставались, шли по жизни, полной ухабов и ям, рука под руку, не отпуская друг друга ни на секунду. Иногда они могли проговорить всю ночь, сидя на старой кровати и смотря друг другу в глаза. Джек брал ладошку Эди в свою и прикасался к ней сухими губами, а сидящая напротив его будущая жена глупо улыбалась. Настолько сильно она любила Джека. У них не было работы – они жили на те жалкие гроши, оставшиеся от прежней жизни, и на скромные сто долларов в месяц или два от родственников. Как-то раз, когда ночью они неслись сквозь тьму Аризоны, Эди заснула, откинув голову на жесткие подушки кожаного сидения. Джек остановил машину и провел большим пальцем правой руки по щеке Эди – та сквозь сон едва заметно улыбнулась. Джек накрыл ее пледом, который они сграбастали из комнатушки в каком-то отеле, поцеловал в висок и снова погнал новую машину по трассе. Они никогда не знали, куда едут, никогда не знали, где окажутся завтра, через два дня, неделю, месяц – они переплетали пальцы своих рук (Эди иногда до боли впивалась короткими ноготками в руку Джека – настолько сильно она его любила), переглядывались и ехали в неизвестность. Они упивались друг другом, ловили каждую секунду, сохраняя в душу все проведенные наедине моменты (а таковых было не так уж и много – время от времени они подбирали на дороге какого-нибудь студента и подбрасывали его до ближайшего населенного пункта). Эди запускала короткие пальчики в густые волосы Джека, черные, словно смоль, и аккуратно прижимала его к своей груди – Джек глубоко вдыхал стойкий запах парфюма Эди, обхватывая ее поперек спины. Эди казалось, что она живет во сне, а Джек думал, что сошел с ума. И отчасти они оба были правы.