О спокойствии

Холодный воздух с непривычки обжог легкие, заставив Таню передернуть худыми плечами. В пространстве у земли еще стелилась дымка, а небо было тусклым. Светало теперь поздно. Проведя тыльной стороной ладони по лбу, на котором всё ещё оставался небольшой след от смятой за ночь пуховой подушки, Гроттер медленно провела глазами по участку перед домом, трава на котором уже начала желтеть, и внимательно всмотрелась вдаль, пытаясь найти взглядом Ваньку, чьи золотистые волосы теперь переливались с листьями на деревьях, а длинная теплая куртка была грязно-зеленой, так что увидеть Валялкина с такого расстояния было весьма проблематично. Стояла холодная тишина, и только где-то вдалеке, над макушками деревьев, раздавались редкие крики всё еще не улетевших птиц. Тут в голую острую коленку, уже покрывающуюся мурашками, задумавшейся и ойкнувшей от неожиданности Тани что-то ткнулось. Ведьма лениво посмотрела вниз, и тут же ей в руки прыгнуло большое и лохматое нечто, пока называющееся (и уже откликающееся на это) просто — Собака. Дело было в том, что после «лингвистических экспериментов», как часто говорил Ягун, с использованием имени и фамилии Тани для придумывания кличек Тантику и Тангро, у Ваньки наступил творческий кризис, который не давал так просто подобрать имя совершенно обычному, без какого-либо намека на магию, кроме невозможного аппетита, Собаке, пару недель назад прибежавшему, видимо, из недалекой деревни к дому Гроттер и Валялкина, и незаметно от хозяев, воспринявших это после, как данность, поселившемуся в теплой конюшне у Тантика. И вот теперь, удобно расположившись на деревянном крыльце, подмяв под себя наспех накинутую не застёгнутую куртку, Таня гладила непослушную светлую морду незваного гостя, иногда обнимая Собаку за шею и небрежно трепля его по спине. — Ну, ну, прекращай, наглая морда, — Таня морщилась, уворачиваясь от розового языка, — я не Ванька, у меня обожание слюнявых и лохматых строго по расписанию. Напоследок лизнув Таню в лоб, как раз там, где еще пару минут назад был отпечаток подушки, Собака ушел, довольно помахивая лохматым, местами слегка извалявшемся в осенней грязи хвостом. Таня хмыкнула, про себя размышляя о том, что Ванька, должно быть, уже покормил Собаку, раз тот ничего не клянчил, и, поднимаясь, слегка пошатываясь от еще не отпустившего ее сна, зашла в дом. После истории со сфинксом Гроттер и Валялкин жили вместе уже около полугода, тихо и размеренно жили, окруженные невиданным и даже не представляемым прежде спокойствием, царившем в их доме, располагавшемся на небольшом холме, под которым бежала теплая, незамерзающая даже холодной иртышской зимой речка, протягивающаяся через расположенный вокруг обшитого деревом дома (с приездом Тани и некоторыми явными изменениями избушкой его назвать было уже сложно), казалось, бескрайний смешанный лес, теперь отливающим золотистыми и багряными красками, на которые Ванька и Таня так любили смотреть свысока, когда контрабас последней, недовольно гудя от тяжести, разрешал садиться на него двоим магам. Одному магу. Хотя Таня сначала сомневалась в том, волнует ли Ваньку потеря его магии, переживая за Валялкина и пытаясь выяснить, не слишком ли хорошо он просто-напросто скрывает, даже если это ему и несвойственно, от нее хотя бы минимальные сомнения и беспокойство, то позже поняла, что сомнений элементарно нет. Казалось, Ванька стал только свободнее, спокойнее, тем более магия многоглазки всё равно всегда останется с ним, так что как таковая потеря вовсе не ощущалась. Однако значительно больше, чем бывшего мага, это понимание успокаивало Таню, которая, смирившись и привыкнув к новой и так пугавшей ее когда-то жизни, в конце концов сначала начала периодически летать в Тибидохс и тренировать параллельно с Соловьем новую драконбольную команду, а позже, после долгих раздумий и расспросов куда меньше, чем она сама, сомневающегося в правильности решения Ваньки, приняла предложение вступить в Сборную Мира, что значило также периодически тренироваться с ними. А Гроттер сомневалась главным образом потому, что не хотела нарушать эту окутывающую буквально всё — от шелеста листьев на высоких деревьях до крепких объятий заботливых рук — тишину спокойствия, боялась, что это решение не понравится Ваньке, он будет переживать, но никогда не признается в этом, боялась, что это как-то повлияет на сделанный ею полгода назад выбор… Как оказалось, сомневалась она в очередной раз зря. Теперь, проигрывая эти события где-то на втором плане сознания, Таня на автомате собрала спутавшиеся за ночь, слегка отросшие и спадающие теперь чуть ниже плеч волосы в не самый аккуратный хвостик и стала готовить кашу на завтрак, отправляя зелеными искрами посуду летать по кухне и на лету подцеплять крупу и лесные ягоды. Этот трюк ведьма проделывала в основном только тогда, когда Валялкина не наблюдалось в максимально далеком расстоянии от дома, а позже улыбалась и хитро отводила глаза, когда Ванька принимался хвалить приготовленное. Привилегия же иметь десятки сортов растущих в лесу ягод под рукой радовала не только живущих рядом с ним, но и наглого лопоухого Ягуна, специально прилетевшего в августе только для того, чтобы заставить ребят буквально ползать по лесу в поисках ягод: «Я, мамочка моя бабуся, не о себе ведь думаю даже! В магпункт знаете, — закидывая горсть в рот, невнятно кричал Ягун, — сколько всего нужно!» Когда каша приобрела съедобный вид, а воздух на кухне стал теплым от пара, послышался приветственный лай Собаки и звук открывающейся двери. Таня замерла, вся обратившись в слух, хотя знала, что её Ванька ходил всегда неслышно, мягкой поступью касаясь дубовых половиц, — почти два года в лесу, где он старался не напугать нуждающихся в помощи животных своим резким приближением, не прошли незаметно. Вот и в этот раз Таня, не заметившая, как легким движением руки слегка пригладила выбивающиеся из-под слабой резинки рыжие локоны, не услышала ровным счетом ничего до того момента, как открылась дверь, третья по счету от входной и коридорной, ведущая в кухню. А еще Тане всегда казалось, что чеширская улыбка Валялкина появляется в комнате чуть раньше, чем он сам. — Представляешь, он удрал! За ночь когти восстановились и всё, улетел наш дубовый орел! Всё-таки Тарарах был прав, отличнейшая настойка, еще была бы менее едкой для человека, — и Ванька немного виновато протяну прожженные белые ладони с длинными пальцами, на которых тоже были следы ожогов, пока Таня, закатив глаза, уже привычным движением выхватила, сопроводив зеленой искрой, из воздуха травяную настойку Ягге и льняной бинт и начала спешно обрабатывать ожоги. — Опять отвлёкся на кого-то и разбил склянку, — даже не спросила, а констатировала факт Таня, которая уже сама не замечала, как начинала ворчать каждый раз (регулярно раз в неделю, пожалуй), когда Ванька приходил вот такой исцарапанный, обожженный, потрепанный, но каждый раз чересчур счастливый, явно не соответствуя своему физическому состоянию. — Это не только я, правда! Тангро увидел, ах, серебряного жука на, м-м, сосне, такого кру-у-углого, и нам обоим стало слишком интересно! — долговязый Валялкин слегка непонятно смутился, вдруг наклонился и боднул Танин лоб своим носом, после чего положил подбородок на макушку девушки и начал медленно раскачиваться. Гроттер нехотя улыбнулась и сжала запястья теперь перебинтованных рук маечника. От него успокаивающе пахло сыростью осеннего леса и ветками хвои, из-за чего ведьме хотелось зарыться лицом в его свитер. — Вообще-то кушать пора, — Таня поднялась на носочки и поцеловала Валялкина в подбородок, — даже твой Собака ест больше и чаще, чем ты! И да, Тарарах и Зубодериха прислали конверт с какими-то семенами, но я, сам понимаешь, не стала открывать. Не думаю, что они хотят, чтобы мы выращивали фиалки на подоконниках. — Хорошо, потом разберемся. Кстати, чуть не забыл…- Ванька открыл дорожный рюкзак и аккуратно вытащил бережно сложенные туда три совсем молодые ветки, после чего стал объяснять недоумевающей Тане: — Из-за дождей и резко после них ударивших морозов некоторые молодые деревья загнивают, а эти три — совсем редкие. Вот это, с фиолетовым оттенком, видел как-то на Лысой горе, но не представляю, как оно называются и что они все вообще могут делать. Надо бы спросить у Ягге, возможно, окажутся полезнее, чем августовские ягоды. Таня усмехнулась и, не удержавшись, взъерошила Ванькины волосы. Вот всегда он такой Ванькинский: думает обо всех, кроме самого себя. Именно это Таня так любила, и именно это ее больше всего беспокоило, ведь теперь Валялкин не один, ему есть, что терять. Да и всегда было. После завтрака, вообще-то переходившего в обед, Ванька, нет-нет да странно и с несвойственным ему хитрым прищуром оглядываясь на свою ведьму, то выбегал из дома, тут же возвращаясь обратно, то переставлял занимающие целый дубовый шкаф (появился с переездом Тани) и пространство на полу справа от него книги, невидящим взглядом иногда просматривая машинально перелистываемые страницы, то просто сидел, положив руки на колени, и следил за мельтешащим под потолком Тангро. Гроттер же, достаточно знавшая Валялкина для того, чтобы понимать, что после таких самотерзаний маечника обычно следовало заявление о чем-то или ком-то слишком опасном, редком, возможно, клыкастом или пылающем огнем, а то и ядовитой слюной, незаметно посмеивалась, при этом стараясь придумать оптимальный вариант для того, чтобы новый пушистый или не очень уже любимый трепетно, судя по поведению маечника, друг Валялкина не пробрался в дом дальше прихожей. В роли домашней зверушки вполне хватало Тангро, периодически сшибающего предметы со стен, полок, потолка и даже пола своей маленькой головой (Таня каждый раз действительно переживала и недоумевала, почему дракону не бывает вообще ничего, и он даже не учится на ошибках молодости и неопытности), крыльями или не самым большим, но трудно контролируемым ведьмой и бывшим магом огнем. — Валялкин, а, Валялкин, — подражая Склеповой и даже сощурив один глаз, подавляя смешок, начала приставать Таня, садясь на ручку деревянного кресла и легко обнимая Ваньку за плечи, — может, уже сдашься великой инквизиции и признаешься во всех своих скелетах в шкафу… Ну, то есть в сарае, да? Он же в сарае? Ванька, совершенно не понимающий, о чем так уверенно и при этом хитро прищурившись говорит Таня, уставился на нее, от удивления чуть подавшись вперед и встряхнув светлой головой. Гроттер не выдержала и громко засмеялась, откинувшись назад. — Прекрати! Давай уже, показывай, что у тебя там! — Таня откровенно веселилась, разводя руками в воздухе и пожимая плечами, — ты никогда не умел ничего скрывать, Валялкин, у тебя глаза слишком честные! — Хорошо, покажу, — внезапно крайне спокойно и тихо согласился маечник, от чего Таня даже вздрогнула. Медленно встав с кресла и взяв похолодевшую от волнения и осознания чего-то непредвиденного ладонь Тани в свою, Ванька потянул ведьму за собой из дома, даже не позаботившись о том, чтобы накинуть куртки. Окутанная внезапно свалившейся на нее волной тревоги, Таня неосознанно опустила голову, спрятав подбородок в высоком вороте свитера, и почему-то боялась смотреть на Валялкина, послушно и машинально следуя за ним. В прихожей они, не отпуская рук, быстро натянули ботинки, не думая о шнуровке. Почти у выхода Ванька быстро наклонился и подобрал узкий, но длинный газетный сверток. Вышли на небольшую поляну перед домом, трава на которой уже пожелтела. Таня шла медленно и слегка позади, с трудом переставляя ноги от совершенно необъяснимого волнения и испуга, так что Ваньке приходилось слегка тянуть ее руку вперед. Остановившись около леса, где их встречали растущие ближе к дому редкие деревья, молодые люди смотрели одновременно друг на друга и как-то сквозь, представляя, что каждый из них наполнен этим необычайно светлым осенним небом, простирающимся над ними, свежим лесным воздухом и невероятным спокойствием, отражающимся от окон дома лучами уже тусклого солнца. Дыхание Гроттер стало не таким прерывистым, и, глубоко вдохнув еще раз, Таня уверенно посмотрела на Валялкина. Ванька. Ее Ванька. Вот он стоит, совершенно просто и спокойно, в его волосах, как и утром, играют солнце и отблеск желтых осенних листьев, а сильные, пусть и забинтованные руки аккуратно открывают газетный сверток, комкая бумагу и засовывая ее в карман. — Чьи это? — Таня недоуменно вскидывает рыжие брови, аккуратно проводя начинающими замерзать пальцами по двум длинным веткам в руках Ваньки. — Огненное дерево. Оно было одно, очень старое, и, кажется, совсем засохло, - боюсь, уже совсем. Я давно хотел его тебе показать, но так и не успел, кажется. Эти ветви пока живы, но ты же помнишь, думаю, насколько сложно с ними — не та погода, не то место, магии вокруг не так уж и много, в конце концов, это не лес Тибидохса и даже не Лысая гора! Но тебе показать хотелось, может, у нас получится… И оно, знаешь, как-то похоже на тебя, что ли. Одно такое. Греет всех, сжигая себя, оказывается не всегда там, где, вроде, нужно, да и точно помнишь, было до этого. Никогда не знаешь точно, что ждать, но при этом уверен, — всё так, как нужно. Ну и оставлять вас с ним одних нельзя, а то сами себя сожжете. Хотя даже это можно, но только так, чтобы потом начать заново. Тут Ванька протянул одну ветвь Тане и взглядом указал на магическое кольцо. Действуя скорее по какому-то непонятному инстинкту, чем отдавая себе отчет в том, что происходит, потрясенная и внутренне собравшаяся Таня подняла руку с перстнем, из которого от волнения девушки вылетело аж две зеленые искры. Обе ветви вспыхнули огненно-рыжим пламенем, почти таким, как волосы ведьмы, и чуть не опалили ресницы и брови ребят, которые заворожено провожали взглядом огонь, поднимающийся куда-то выше их голов и осыпающийся рыжими искрами вниз. Вдалеке послышался лай Собаки, удивленного зрелищем и уже бежавшего к молодым людям. Ванька аккуратно коснулся Таниной руки. Девушка, опомнившись, оторвала взгляд от уже не так высоко сыплющего искрами дерева, начавшего тлеть в руке, и вместе с Ванькой опустилась на колени, аккуратно держа ветвь одной рукой и слегка раскапывая уже замерзающую, но всё же сырую землю другой. Ванька делал то же самое. Руки соприкасались. Тибидохские маги аккуратно опустили две тонкие тлеющие ветви в небольшую ямку и прикрыли их землей. Огненное дерево снова ярко вспыхнуло, и две ветви превратились в одну, при этом оставаясь разными. Ребята немигающим взглядом следили, как последние рыжие искры падали с уже не тлеющих, совершенно целых, пусть и тонких, ветвей. Ванька помог Тане подняться, аккуратно придерживая за локоть, после чего начал стряхивать остатки земли с ее замерзших рук, одновременно согревая, а Гроттер пыталась перехватить его запястья. Собака бегал вокруг хозяев, опускался до земли и пытался подползти к переставшим искрить веткам, недоверчиво рыча на них и резко отбегая назад. — Вань, я… — Подожди, — Ванька погладил Таню по щеке тыльной стороной ладони, после чего порылся в кармане вельветовых брюк и быстро перехватил руки ведьмы, аккуратно вкладывая в них что-то холодное и маленькое, пока закрывая своими ладонями и не давая возможности посмотреть. Его дыхание сбилось. Он покачал вихрастой головой и поцеловал Таню в лоб. — Наверное, надо было сделать это еще очень давно. Или не надо было и сейчас самое время. Ванька серьезно посмотрел на ведьму, аккуратно начал разжимать пальцы, слегка поглаживая ими Танины замерзшие руки, и произнес совершенно спокойно и твердо, как говорят самую-самую правду или самую-самую неоспоримую истину: — Таня Гроттер, ты выйдешь за меня замуж? Руки Валялкина разжались и на ладонях Тани оказалось простое серебряное кольцо с тонким ободком, успевшее согреться раньше, чем руки молодых людей. Гроттер невидящим взглядом уставилась на расплывающиеся от слишком долгой фокусировки глаз ладони, после чего медленно подняла голову, сжимая кольцо вместе с кончиками пальцев Ваньки, подходя вплотную к бывшему магу. В носу предательски щипало. — Да, — Гроттер выдохнула куда-то в щеку Валялкина шепотом севшего голоса, после чего глубоко вздохнула и, одной рукой притянув его голову к себе, а второй всё еще не выпуская его рук, уже твердо и совершенно спокойно сказала: - да. Больше говорить никто не мог, да и вряд ли было нужно. Губы Ваньки нашли Танины, а руки быстро гладили спину девушки, стараясь согреть. Они не знали, сколько простояли так. Только через какое-то время, опомнившись, что заставляет мерзнуть теперь уже невесту, которая, словом, была совсем не против, бывший маг легко подхватил ведьму на руки и пошел по направлению к дому. Уже там он наденет кольцо на тот же палец, где находится магический перстень, а Таня будет гладить его волосы, всё еще пахнущие хвоей, обнимать шею и шептать что-то, принадлежащее только им. А пока ее голова лежала на твердом плече, уткнувшись лбом в щеку, а взгляд был прикован к отдаляющимся Огненным веткам, которые теперь навсегда стали чем-то одним, что потом, месяцы или даже годы спустя, превратится в то крепкое, ничего по-настоящему не боящееся дерево, окруженное светом даже в темные времена и согревающее всё вокруг.