***
Битва была в самом разгаре. Завязавшись еще на рассвете, она не прекращалась до сих пор. Илья не знал, как все это время свистящие вражеские пули умудрились миновать его, но был несказанно этому рад. Пожалуй, это был единственный плюс во всей сложившийся ситуации. Он практически не чувствовал своих рук, онемевших от тяжести оружия. В ушах стоял гул и грохот, неразличимы были приказы командира. Илья потерял счет времени, не зная, сколько уже длится бой. Его тело производило движения скорее рефлекторно: прицелиться, спустить курок, вновь прицелиться, выстрелить, перезарядить. Изнуренное сознание порой путалось в происходящем, и самым острым желанием, которое мелькало в голове Ильи, было, чтобы все это прекратилось как можно скорее. Порой он стрелял, даже не целясь, просто потому, что от усталости в глазах начинало двоиться, а руки то и дело подрагивали. Сколько раз он пытался убедить своё сознание держаться и продолжать нормально функционировать, но время шло, трупов поблизости становилось все больше, а запас патронов постепенно заканчивался. Последним своим патроном Илья попал в бок неизвестному вражескому солдату, а после, стараясь двигаться как можно осторожнее, чтобы его не задели, пополз обратно к окопу за новым комплектом боеприпасов.***
Вокруг сновали солдаты, никто не обращал на него внимание. Шум, грохот, неразборчивые крики, ругань и отчаянные молитвы наполняли воздух. То и дело кто-то задевал его, сидящего тихо и неподвижно, словно высеченная из камня статуя. Разум заволокло какой-то ватной дымкой. Белесая и вязкая, она сантиметр за сантиметром покрывала собой сознание, принося лишь мерзкое ощущение вмешательства, от которого где-то глубоко внутри хотелось биться головой о глинистую стену окопа, но на деле же он не шевелился, скованный страхом. В голове мысли давно спутались и погрязли в этой липкой белесой субстанции, заполнившей черепную коробку. Ему начало казаться, что ещё немного, и она потянет свои лапы-отростки дальше, стремясь переполнить его всего и уничтожить изнутри. От этого становилось только хуже, но он не мог заставить себя очнуться. Мозг словно прибывал в какой-то иллюзии сна. Сначала ему показалось, что он начинает сходить с ума, слыша откуда-то издалека до боли знакомый голос, отчаянно зовущий его. Этот голос тонул в вакууме, охватившем сознание, но постепенно он стал слышаться все отчетливее и громче, а вместе с этим почувствовал, как кто-то с силой, до боли вцепившись пальцами в плечо, трясет его. - Руслан! - звал кто-то. - Очнись же, черт возьми! - это был Илья. Илья, с которым они бок о бок провели пятнадцать лет, деля одну судьбу на двоих, - Давай, ну же! С каждым произнесенным словом в родном голосе отчаяние и испуг звучали всё отчетливее. Он тряс замершего парня изо всех сил, стараясь привести в чувства. Наконец, Илья, упав перед ним на колени, схватил его за грудки и изо всех сил встряхнул. Голова худощавого Руслана безвольно качнулась из стороны в сторону, словно у куклы. Руслан несколько раз моргнул, словно стряхивая пыльные остатки оцепенения с ресниц. Резкой встряской его словно вырвало из того парализующего липкого облака, заполнившего его сознание, и теперь он, вновь оказавшись на свободе, поспешно и глубоко втянул саднящими легкими тяжелый дым, смешанный с пылью и грязью, летающими в воздухе, заменивший, казалось, кислород. Нос обожгло, отчего глаза невольно защипало. Закашлявшись, юноша все еще дрожащей рукой схватился за запястье Ильи, на секунду крепко сжимая и не слыша, как тот облегченно выдохнул, утерев свободной рукой выступивший на висках пот. - Напугал ты меня, Вихлянцев, - найдя в себе силы усмехнуться, привычно приподняв левый уголок рта, негромко произнес Илья, потрепав взъерошенную макушку Руслана. - Я... - практически одними губами вымолвил в ответ тот, чувствуя, как в горле застрял какой-то ком, мешающий произнести хоть слово. Мысли все еще лихорадочно бегали в голове, в панике ударяясь о стенки черепной коробки, путаясь и переплетаясь, сливаясь в кашу. Усыпляющая пелена развеялась и теперь хаос, до этого момента притупленный оковами ужаса, принялся крушить и рушить все, что попадется ему на пути, вызывая при этом ноющую головную боль, которую только усугублял грохот, доносящийся из-за спины. Руслан прикрыл глаза, стараясь сосредоточиться на успокаивающих прикосновениях Ильи к его голове, надеясь, что в очередной раз этот проверенный годами успокаивающий метод Давыдова сработает на нём. - Я не видел тебя рядом на поле боя, - негромко начал Илья. За шумом и криками его слова были практически неслышны, однако Руслан, которого Давыдов теперь аккуратно обнял, желая, чтобы того перестало трясти как можно скорее, слышал все. Голос Ильи словно вырывался на первый план, отодвинув посторонний ужасающий шум, царящий кругом. - Сначала, услышав приказ, я бездумно рванул вперед, даже не удосужившись посмотреть, где ты, - продолжил Давыдов. - Прости, что оставил, - в его голосе послышалось искреннее сожаление. - Я испугался, когда увидел, что тебя нет поблизости. Хотел вернуться и поискать, но не смог сделать этого. Эти черти, - юноша на секунду сжал челюсти, вспомнив, как буквально несколько минут назад ему приходилось отстреливаться от врагов, - начали лезть отовсюду. А потом у меня закончились патроны, и я сумел вернуться сюда... а здесь ты. Когда он замолчал, Руслан, до этого момента практически переставший трястись и успокоившийся, напрягся, открывая чуть слезящиеся глаза. В этот момент он почувствовал сжигающую волну стыда и растущую ненависть к самому себе. За то, что испугался и поддался этому страху, спрятавшись, словно последний трус, в окопе, пока его лучший друг и брат, пусть не кровный, но от этого не менее родной, который всегда верил в него и поддерживал во всем, сражался там, на поле боя, каждую секунду рискуя своей жизнью. Ему нужна была помощь и поддержка, а что в это время делал Руслан? Он думал лишь о себе одном, зациклившись на собственном страхе за свою жалкую жизнь, позабыв о том, что есть то, что для него самого важнее и ради чего он вообще находится в этом адовом пекле. - Прости, - едва слышно выдавил Вихлянцев, практически до крови прокусывая себе губу. Говорить было тяжело, ему казалось, что сейчас он настолько жалок и ничтожен, что ему впору закопаться в землю, словно червю. Он не хотел смотреть в глаза Илье, потому что ожидал увидеть в них разочарование и осуждение, что, наверняка, просто убило бы его. Но вопреки страхам юноши, Давыдов лишь крепче обнял его, опустив взгляд на каску Руслана, что лежала неподалеку. - Страх — это нормально. Все боятся. И я боюсь, ты даже представить себе не можешь насколько сильно. Каждую секунду, даже сейчас. Этот страх не оставляет меня никогда уже несколько месяцев, - признался Илья. - Пусть по мне и не скажешь, но у меня поджилки трясутся. Пожалуй, если бы я мог позволить себе такую слабость, то обмочился бы, - он усмехнулся. - Не думай, что я осуждаю тебя за то, что ты поддался страху. На твоем месте мог оказаться кто угодно, даже я. Каждый человек, находящийся здесь, по эту ли сторону, или же по ту — все боятся. Потому что это война. Потому что страх — это естественно для всех живых существ, у которых работает инстинкт самосохранения. Те, кто говорят, что не боятся, просто-напросто безбожно лгут, пряча свои страхи за бессмысленной бравадой. Нас всех занесло в настоящую мясорубку, мы осознаем это, а потому естественно испытываем ужас. Нас пугает боль, неизвестность и смерть. Когда у человека нет уверенности в том, будет ли он жив через пять минут или через тридцать пять, а может быть, пуля угодит ему в висок в следующее мгновение... Я не считаю, что кто-либо в праве осуждать другого за то, что тот поддался страху. Илья аккуратно взял Руслана за плечи, развернув к себе лицом, заставил посмотреть себе в глаза. Растрепанный и виноватый вид Вихлянцева напомнил Давыдову его прежнего, много лет назад, когда они оба ещё были совсем мальчишками. Тогда всё было по-другому, возможно где-то проще, совершенно иначе. В любом случае не так, как сейчас, а намного лучше и понятнее. Когда их судьбы пересеклись, даже несмотря на то, что оба были слишком юны, они понимали, что эта встреча произошла не просто так. В этом мире ничего и никогда не происходит, не неся за собой последствий. Люди встречаются, расстаются, совершают те или иные поступки ради того, чтобы продолжить цепочку своих судеб, чтобы случилось то, что было предназначено им изначально. Илья верил в то, что неспроста оказался на этой проклятой войне. Он знал, ради чего находится здесь, точнее сказать, ради кого. В его жизни были тысячи моментов, когда он мог шагнуть в любую из сторон, но, тем не менее, он делал свой выбор, и так по цепочке, которая, в конечном итоге, привела к сегодняшнему дню, где он сидит в окопе, пытаясь привести Руслана в чувства. Давыдов сам не помнил, когда успел стать фаталистом, истинно верящим в предрешенность судьбы, но даже сейчас, рискуя своей жизнью на поле боя, он не жалел ни о чем. - Послушай меня, Руслан, - вновь начал Илья, и заметив, что тот пытается опустить глаза, продолжил. - Послушай как следует и не отводи взгляда, хорошо?- Вихлянцев слабо кивнул, пересиливая себя и вновь заглядывая в синие и глубокие, словно воды Байкала, глаза Давыдова. Где-то в их глубине, возможно, можно было прочитать страх, о котором говорил сам Илья, но Руслан, вглядываясь в них, видел только ту теплую, присущую лишь одному Давыдову искру жизни, тот неисчерпаемый источник, который, несмотря на происходящее кругом, всё ещё искрился силой и энергией, поддерживая во владельце силу духа, которая, кажется, постепенно передавалась и самому Руслану. Это было в Илье всегда, даже при их первой встрече. Тогда, казалось, совсем измученный и озлобленный, словно волчонок, он всё равно сохранял в себе эту искру, пусть не такую яркую, как в сейчас, и испуганно-робкую, но, тем не менее, живую. Это был его свет, его горящее сердце, словно у Данко, что освещает путь. Для Руслана всегда было именно так. Илья вёл его за собой, помогая найти верное решение. Даже сейчас, находясь в этом грязном окопе, когда над головой свистят пули и раздаются взрывы, он пытается сделать то же самое: успокоить, поддержать, не принудить, а помочь. И Руслан, всегда принимавший эту помощь, именно сейчас чувствует себя предателем и трусом, понимая, что в важный момент подвел друга. Руслан всегда считал, что человек сам творец своей судьбы. Поступки, которые он совершает, выбор, который делает в тот или иной момент...Это не зависит от того, что кто-то когда-то давно так придумал. Человек сам решает, как будет лучше, взвешивая все «за» и «против». Каждый раз, выбирая какой-либо путь, он думает. Причем, не только о себе, но и о тех, кто дорог ему, ведь какой бы выбор он не сделал, это в любом случае отразиться на тех, кто близок с ним. И сегодня Руслан тоже встал перед выбором: спрятаться или сражаться бок о бок с Ильей. То, что он трусливо выбрал первое, разъедало и сжигало его изнутри раскаленной лавой ненависти и отвращения к себе, ведь на протяжении всей жизни он делал то, что считал правильным, а сейчас.. - Руслан, - Илья вновь вернул к себе внимание, выбив друга из тяжких раздумий. - Я уже сказал, что страх — это естественно. Но так же хочу сказать, что это опасно. Он отупляет и мешает думать, он выбивает из колеи и подвергает твою жизнь опасности. Поэтому прошу тебя, соберись. Я знаю, как это тяжело, но сейчас очень важно, чтобы ты сжал в кулак свои страхи и отбросил прочь, хотя бы на время. Мы на войне, и, как бы мне не хотелось этого говорить, но можем умереть в любой момент. Я знаю, что это сложно, но соберись. От этого зависит твоя жизнь. Вечно здесь сидеть не получится, рано или поздно они доберутся и сюда. Я не хотел бы тебя просить об этом. На самом деле, я бы и сам с огромным удовольствием покинул бы это место, желательно, находясь в здравии, но... - он сглотнул. - Мы нужны здесь. Мы должны помочь. Руслан сглотнул, медленно втягивая носом воздух. Он понимал, что Илья прав. Пора взять себя в руки и вспомнить все, чему его обучали в военном училище, и что ему когда-то говорил отец. - Ты прав, - негромко, но твердо произнес Руслан, нахмурившись. - Я сделаю это. - Нет, - поспешно поправил Илья. - Мы сделаем. Давай держаться вместе и прикрывать друг друга. Это единственный шанс остаться в живых. Так что дождись меня, я только найду патроны. - Давыдов поднялся на ноги и теперь выжидательно смотрел на Вихлянцева сверху вниз. Тот медленно кивнул, не переставая хмуриться. - Жди, - бросил Илья, а затем поспешил на поиски необходимых ему боеприпасов. Когда Руслан попытался подняться на ноги, то почувствовал слабость и ноющую боль в подгибающихся коленях, но, тем не менее, цепляясь за маслянисто-глиняную стену окопа он встал, пачкая пальцы грязью. Она, мягкая и податливая из-за сырости, проминалась под ладонью, пачкала и липла. Голова чуть кружилась, а перед глазами первые несколько секунд мелькали неясные белые вспышки, заставляя расфокусированные зрачки болезненно сжаться. Он прикрыл глаза, медленно вдыхая и выдыхая. Сейчас он весь был покрыт грязью: не только его одежда и волосы, но глубоко внутри чувствовал себя отвратительно. Если бы отец видел его сейчас, он бы разочаровался в своем обожаемом сыне, который был его надеждой и гордостью. Но ведь у Руслана еще был шанс исправиться. Илья помог ему прийти в себя и теперь он может смело идти в бой, прикрывать товарищей и уничтожать врагов. Это верный выбор, который сделал бы любой, находящийся здесь. Вот только он все еще боялся. И не только за себя. Он ненавидел себя за то, что ему невольно представлялось распластанное в грязи тело Ильи с пробитой пулей головой. Или ярко видел, как сам истекает кровью от смертельной раны в живот. Руслан достаточно насмотрелся на покалеченные в бою тела солдат, достаточно надышался металлическим тяжелым запахом крови, тошнотворной горечью оседающей на языке. Он чувствовал запах начавшей гнить человеческой плоти, видел, как над рядами погибших товарищей роились мухи. Он помнил, как аккуратно ступал между телами, до дрожи боясь наступить на чью-то безвольную ледяную руку или то, что от нее осталось. Он видел все это, и этого достаточно, чтобы четко представить, что может быть. Оттого и росли внутри Руслана противоречия. Он понимал, что продолжая сидеть в окопе, если бы, конечно, его не застрелили свои же за дезертирство, мог бы в один момент обнаружить тело Ильи, лежащее в пыли и грязи, изувеченное, холодное, но самое страшное — глаза. Они были бы пустыми, посветлевшими, потерявшими огонь. Руслана резко качнул головой, прогоняя кошмар. Внутри он знал, что уже сделал свой выбор. Где-то неподалеку послышался грохот от взрыва очередной гранаты и Руслан невольно пригнулся, прислоняясь плечом к окопу и закрывая голову руками. Кажется, она взорвалась где-то совсем рядом, потому что Вихлянцеву показалось, будто в его уши натолкали ваты. По узкому вырытому коридору то и дело кто-то пробегал, выкрикивая что-то неясное и мутное - юноша не мог разобрать слов. Он, медленно моргая, огляделся, пытаясь отыскать взглядом голову Ильи, но того не было видно. -Чего ты встал, сукин сын?!- грубый и сильный толчок в плечо заставил Руслана покачнуться и резко обернуться. Перед ним стоял залитый кровью, своей ли или чужой, измазанный в грязи капитан Прусикин. Он тяжело дышал, держась одной рукой за наспех перевязанное прострелянное бедро. Руслан не успел и рта раскрыть, как тот, схватив его свободной рукой за грудки, с силой встряхнул юношу, подтаскивая его ближе к себе и проорав прямо в лицо: - Отсиживаешься в окопе, как баба, пока мы сдаем позиции! Чтобы через три секунды тебя тут уже не было, щенок! - едва капитан отпустил Вихлянцева, тот, сглотнув и вытаращив глаза, поспешно кивнул. - Слушаюсь! - дрожащим голосом выкрикнул он. Времени думать уже не осталось. Покрепче сжав рукоять винтовки и подхватив с земли свою каску, Руслан, чувствуя, как бешено колотиться сердце помчался мимо командира.***
В царившей суматохе Илья никак не мог найти запасные патроны, все перемешалось. В некоторых местах скользкая грязь под ногами, размешанная множеством ботинок, засасывала подошвы, словно болото. Передвигаться получалось с трудом, с чавканьем переставляя ступни. Мимо него сновали солдаты, спешащие с докладом и медики несущие раненых на носилках или своих плечах. Порой они падали и увязали в особо глубоких лужах, что появились после дождя возле самодельного медпункта. Они скидывали с себя раненых, и, поднимаясь, бежали обратно на поле боя, молясь о том, чтобы остаться в живых и надеясь спасти чью-нибудь жизнь. Тех, кого они принесли, затаскивали уже те, кто был в медпункте. Илья заметил, что лужа, в которую попадала кровь раненых, окрасилась из мутно-коричневого цвета в грязно-красный, такой же мутный и смердящий железом. Когда юноша вернулся к месту, где его должен был ждать Руслан, то никого не обнаружил. Внутри поднималась паника, но он успокоил себя тем, что из этого места было лишь два направления: либо в сторону Ильи, либо в противоположную. Давыдов исчезнувшего не встречал, значит, Руслан мог направиться только в одну сторону. Вот только там шёл бой, и это заставило Илью рвануть вперед, в попытке догнать Руслана, пока тот не натворил глупостей.***
Единственное, что мог сказать в данный момент Руслан, так это то, что, как ни странно, в первый раз вступать в бой с врагом ему было легче, чем сейчас. Тогда, ещё будучи совсем зеленым юнцом, едва закончившим училище, он знал в теории все то, что требовалось от обученного солдата. Быть может в силу своей врожденной и порой слегка излишней самоуверенности он считал, что, раз у него есть заложенный план, по которому стоит действовать, то в реальной схватке он справится. Тогда, в первый бой он шел, контролируя свой страх. Он знал, насколько это опасно, но, возможно, не осознавал до конца. Когда он убил первого в своей жизни человека, у него не было шока. И когда второго — тоже. Тогда, в пылу сражения, он, возможно, не думал о том, что отнимает чью-то жизнь. Его учили, что это необходимо и что те, с кем они воюют, не заслуживают жизни. Им рассказывали и даже показывали на экранах то, на что способен враг. Поэтому, когда он шел в бой, он знал, к чему стоит быть готовым. В этот момент какая-то важная часть его сознания отключалась, позволяя ему просто действовать, как учили, как надо и как правильно. Он — орудие, машина, обязанная исполнять приказы стоящих выше. И он исполнял. После первого боя на Руслане практически не было каких-либо серьезных повреждений - ему всегда говорили, что он родился в рубашке. Он помнил странное ощущение, словно находился в каком-то сне. Руслан искал глазами Илью, но недолго, потому что тот был совсем рядом. Он держался за задетое пулей плечо и, стоя на коленях, низко опустив голову плакал. Беззвучно, но плечи его дрожали, а на грязные штанины падали капли, тут же впитываясь в грубую ткань. Именно это зрелище тогда заставило Руслана очнуться взглянуть на происходящее другими глазами. До этого, когда ему доводилось встречать фотографии с мест боевых действий, он не представлял себе, что, увидев нечто подобное в жизни, почувствует прилив тошноты. Его вдруг охватил озноб, несмотря на то, что на улице был разгар июля и солнце, пусть уже и склоняющееся к линии горизонта, продолжало усиленно прогревать землю, словно пытаясь испарить из неё впитавшуюся кровь павших и раненых солдат. В тот день они выиграли бой, поэтому он видел, как его товарищи уносили с поля мертвых и раненых. Те же, кто был по ту сторону баррикад, проигравшие... они остались лежать. Такие правила диктовала сама история: удел победителей — пожинать блага победы и оказывать помощь своим раненым, а проигравшим остается лишь один выход — стать кормом для падальщиков. Руслан вспомнил, как опустив взгляд себе под ноги, увидел распластавшееся на земле тело. Парень, имени которого он толком не запомнил, но которого видел несколько раз в столовой ещё во время обучения. Глаза его были широко распахнуты, как и сухие губы, в уголках которых уже запеклись струйки крови. Труп уже успел остыть, и кожа начала приобретать синевато-бледный оттенок, сгоняя живой румянец и позволяя сетке сизых вен проступить на щеках и под глазами. Руслан почувствовал, как его колени, ноющие от усталости, задрожали. Они бы подкосились, позволив юноше упасть, но из-за спины вовремя появились чьи-то руки, подхватившие его. - Я не считал, сколько убил сегодня, - хриплый, пугающе-безжизненный голос Ильи раздался из-за спины. Он всё ещё держал Руслана, обнимая руками под грудь. - Я слышал, что первого человека в своей жизни убить сложнее всего. Ты запоминаешь его лицо и эмоции на всю жизнь. Некоторых это долгое время преследует во снах, - он сделал медленный вдох, шмыгнув носом и выдыхая куда-то в затылок Руслана. Тот не двигался, замерев и внимательно слушая, однако все это время его взгляд непрерывно и бездумно блуждал по безжизненным телам, покрытым смердящим багрянцем. - А я не запомнил того человека, которого лишил жизни первым. Ни лица, ни даже куда именно попал. Я просто стрелял, потому что... - он на секунду запнулся, но затем продолжил, - мне было так страшно. Я боялся, что если не успею выстрелить первым, то успеют они и тогда мне крышка. Я настолько не хотел умирать, что готов был идти и бить их винтовкой, как дубинкой, если бы у меня закончились патроны. Я не видел их лиц, Руслан. Сегодня я убил стольких людей, но все они были как один, безликие, не выразительные. А сейчас я понимаю, что у них, должно быть, у каждого были имена, свои семьи, свои судьбы, прошлое. - Так же, как и у всех тех, кто сражался вместе с нами, - произнёс, наконец, Руслан, прикрывая глаза и медленно выдыхая. Он хотел лишь одного: оказаться в том месте, где можно смыть с себя эту грязь, стереть кровь со своих рук, вот только... Пусть пыль, копоть и кровь сотрутся струями воды, но их следы останутся на руках до конца жизни, подобно клейму, что выжигали у каторжников или рабов. Руслан с Ильей получили эти незримые метки. - Даже если мы выиграем эту войну, о нас если и будут вспоминать, то изредка по праздникам. – пробормотал Илья. - Будут воспевать безымянных героев, и то, лишь потому, что так заведено традицией. Едва ли многие из них поинтересуются своими предками, воевавшими здесь и павшими в бою. Эти «праздники» будут наполнены массовой ложью и притворным участием, когда на деле большинству будет всё равно. И если кто-нибудь из нас доживет до этого момента... Возможно, они разочаруются в тех, ради кого когда-то воевали. - Безразличное и пустое будущее, - перебил Руслан, - Но я уверен, что будут люди, которые поймут ужасы прошедшей войны. Они должны понимать, что повторения того, что происходит сейчас, допускать нельзя ни в коем случае. - Чушь. Человек слишком недальновиден, чтобы понимать подобное. История это хорошо демонстрирует. Из века в век она заполнена множеством кровопролитных войн, на которых гибли сотни тысяч людей. Мы слишком глупы, чтобы учиться на ошибках прошлого. В любом случае, чтобы размышлять о подобном, нужна хотя бы уверенность в том, что мы не умрем через десять минут, - невесело усмехнулся Илья, изогнув левый уголок едва заметно подрагивающих губ. - Не смей говорить этого, - Вихлянцев нахмурился, наконец, поймав взгляд Давыдова. - Ты сам твердил мне о том, что если мы будем сражаться вместе, рука об руку, то выживем. Я не желаю ничего слышать про предрешенную судьбу. Каждый сам творит своё будущее и я хочу, чтобы в моем будущем был ты. Помнишь? Вместе пришли, вместе и уйдем. Что бы ни случилось. И только попробуй умереть. Я тебя с того света достану и тебе достанется так сильно, как никогда раньше.***
Руслан почувствовал, как его тело начинает двигаться на автомате, а какая-то метафизическая часть разума, отвечающая за человечность, постепенно заглушается. Сейчас юноша не видел в своих врагах людей, равных себе, он видел лишь цели, которые необходимо уничтожить раньше, чем они тебя. Это закон выживания: либо ты, либо тебя. Задним умом Руслану было спокойнее думать, что Илья ещё где-то в окопе, ищет патроны. Он готов был воевать вместо него, потому что в свое время отсиживался в укрытии, поджав хвост, словно трусливая крыса. Думая о том, что Давыдов относительно скрыт от верной смерти, Вихлянцев чувствовал себя более уверенно. Адреналин, что смешался с кровью и теперь, подгоняемый бешеным сердцебиением, разносился по всему организму, заставлял тело Руслана работать на пределе, улучшая реакцию и скорость, хотя бедро слегка задела пуля, поцарапав, но рана, даже на вид, была не серьезная. *** Из-за пыли и дыма, что витали в воздухе, разглядеть что-либо было трудно. Илья, щурясь и пригибаясь, пытался найти глазами Руслана. В безумии, что творилось вокруг, он порой не мог различать, где свои, а где чужие. Страх за друга рос в груди Давыдова с каждой секундой, дезориентируя и отвлекая, подогревая старательно сдерживаемую панику. Илья метался, рискуя схлопотать пулю. Все предыдущие бои они прошли вместе, прикрывая спины друг другу, и этот не должен стать исключением. Когда где-то впереди, левее самого Ильи замаячил знакомый силуэт, юноша незамедлительно кинулся к нему. Он старался быстрее перебирать ногами, пригибаясь и практически не сводя взгляда с увлекшегося боем Руслана, чтобы ни дай бог не потерять его из виду. Он почти нагнал его, когда краем глаза увидел, как раненый Русланом вражеский солдат, падая, выдернул чеку из гранаты, кидая её в своего убийцу. Илье казалось, что он видит полет гранаты в замедленной съемке. Он перестал дышать и, кажется, сердце его на секунду запнулось. Широко распахнув глаза, юноша, переведя взгляд с гранаты на не замечающего её Вихлянцева, изо всех сил выкрикнул, бросаясь к другу: - Руслан! - Илья не думала в этот момент. Он не понимал уже, услышал ли тот его крик, обернулся ли. Юноша успел за какие-то пару секунд до того, как разрывная граната коснулась земли совсем рядом, оттолкнуть Руслана, обхватив его руками и закрыв своим телом от взрыва. А дальше был лишь грохот и резкая сжигающая боль по всему телу, прежде чем наступила обволакивающая темнота.***
Выстрелы, крики, грохот орудий, тяжелый топот сапог — все это слышалось отдаленно, словно совсем из далека, из-за какой-то практически непроницаемой стены, постепенно то становясь громче, то сливаясь в какой-то неясный звон. Тело сковала тяжесть, а конечности, казалось, онемели. Он не мог шевельнуть и пальцем. Веки, словно налитые свинцом, отказывались подниматься. Первое, что он почувствовал, вынырнув из внезапной темноты, был ветер, задевший своим хлестким порывом лицо. Он лежал, не в силах шевельнуться, чувствуя, как постепенно сознание возвращается к нему, собираясь воедино словно по крупинкам. Он пробовал пошевелить пальцами, но не мог. Что-то словно придавливало его к земле, что-то тяжелое. Он пролежал так ещё несколько секунд, а когда почувствовал, как контроль над телом постепенно возвращается, то приоткрыл тяжелые веки, упираясь взглядом в мрачно-серое от густых непроницаемых туч небо. Ледяной ветер старательно собирал их над полем боя, гоняя по воздуху густые сгустки влаги. Гром, сопровождаемый ослепительной вспышкой молний, был практически не слышим для Руслана, распластавшегося на земле. Он лежал в луже грязи, впитывая мутную воду формой и раскрашивая глинистую почву кровью из полученных в результате взрыва ран, пытаясь понять, что произошло. В него угодило два осколка, впившись в правый бок и бедро. Сил на то, чтобы поднять голову и осмотреть себя пока не хватало. Дышать было тяжело. С неба посыпались мелкие брызги, означающие начало грядущего ливня. Цепочка событий никак не хотела четко восстанавливаться в памяти. Он помнил, как стрелял в кого-то, помнил, как ушедший вперед товарищ был убит выстрелом в голову, а ещё, кажется, он слышал, как кто-то кричал его имя. Потом что-то сбило с ног, а дальше... Оглушающий грохот и темнота. Руслан чувствовал, что на нем лежит чье то тело. Он не знал, жив ли тот человек, волею судеб закрывший его от взрыва, или просто без сознания, но, прежде чем проверять, решил скинуть его с себя, потому что дальше так лежать становилось невозможно. Нащупав плечи неизвестного, он спихнул его с себя, тут же вскрикнув, потому что осколок в боку дал о себе знать новой волной сильнейшей боли. Дышать стало легче, юноша почувствовал, как холодный ветер обдувает его тело. Наконец, Руслан повернул голову, чтобы посмотреть, кто лежит рядом с ним. Сперва он не мог разглядеть в своем спасителе какие-либо знакомые черты, потому что волосы и лицо были залиты кровью и измазаны грязью. Но уже через мгновение Руслан узнал в этом человеке Илью, а ужас, с каждой секундой всё сильнее сковывающий его грудную клетку, придавил гигантской лапой к земле, не давая сделать вдох. Вихлянцев, казалось, выпал из реальности и вокруг всё внезапно перестало иметь какое-либо значение. Он больше не обращал никакого внимания на шум, окружающий его, на людей, которым не было до него дела. Он не видел ничего этого, лишь открытые глаза лежащего рядом Ильи, бездумно смотрящие в пустоту. Дождь усилился и теперь яростно поливал землю, обрушивая рыдания небес на сражающихся солдат. Крупными ледяными каплями он словно пытался смыть этот людской позор, зовущийся войной. Он вбивал дым и кровь в землю, пытаясь растворить в скользкой и вязкой почве. Под гулкий аккомпанемент раскатов грома, ливень застилал бойцам глаза и белесой завесой закрывал обзор, пряча выживших от убийц с той и другой стороны. Сама природа гневалась и молила прекратить кровопролитие, вот только никому не было дела до её бессмысленных попыток. Люди, получившие приказ, упрямо шли в атаку, поскальзываясь, падая и увязая в грязи, но вновь поднимаясь, потому что здесь у них не было права выбирать. Руслан не обращал внимания на ливень. В голове не было мыслей, кроме одной, истерически бьющейся в мозгу, словно раненая ласточка, запертая в клетку. Она металась по своей тюрьме, безуспешно пытаясь вырваться, проломить преграду, вот только сил не хватало и всё, что оставалось ей — отчаянно щебетать в мольбе о свободе. Эта мысль умещалась лишь в одно слово, которое он беззвучно повторял еле шевелящимися губами: - Нет, нет, нет, нет...- он забыл про боль, забыл про свои раны. Всё вдруг потеряло всякое значение. Цепляясь дрожащими пальцами за сырую землю юноша подполз к телу Ильи, перевернувшись на бок. Он приподнялся, нависая над Давыдовым и беря омытое ливнем лицо того в грязные ладони. Дождь, пытающийся вбить юношу в землю острыми каплями, застилал глаза, мешая видеть. Лицо Ильи было покрыто разводами крови и мелкими царапинами, с забившейся в них грязью. Руслан смазано видел картинку, не понимая, где заканчивается дождевая вода и начинаются слезы, безостановочно катящиеся из его глаз. - Пожалуйста... - бессмысленно и беззвучно шептал юноша. Он непрерывно гладил рукой мокрые грязные волосы Ильи, откинув бесполезную каску, словно надеясь, что это поможет оживить его. Грудь Давыдова не вздымалась, дыхания не было, как и пульса, даже слабейшего. Под ледяными каплями, стирающими с лица юноши кровь и грязь, кожа казалась слишком бледной. Руслан не сдержал истеричного всхлипа, увидев, во что взрыв превратил тело родного ему человека, его лучшего друга и брата. Дрожь охватила тело, посиневшие от холода губы затряслись, а дыхание перекрыл ком отчаянных рыданий, застрявший в горле. Тело Ильи было изуродовано взрывом. Никто и ничто не смогло бы спасти его, и Руслан понимал это. Отчаянный вопль застрял в горле, едва слышимым хрипом вылетая наружу. Руслан не мог отвести взгляда от остекленевших и пустых глаз. Они, ранее синие и глубокие, хранящие живой заразительный огонек, сейчас посветлели, отображая на дне зрачков лишь пепел, оставшийся от былого пламени жизни. Он погас, затушенный этим ужасным ливнем, лишенный кислорода, он попросту исчез, вместе с последним вздохом. Руслан больше не чувствовал его. - УМОЛЯЮ! - с силой зажмурившись, не своим голосом завопил Вихлянцев. Пальцы до побеления сжались на теле Ильи. Вопль, наконец, вырвался на свободу, а вместе с ним и истерика, болезненно разгрызающая внутренности клыками отчаяния и разрывающая когтями горло. Руслан видел перед собой лишь Илью и всей душой, всем сердцем и своим нутром проклинал эту чертову войну. - Вернись, вернись, умоляю, нет, пожалуйста, - безостановочно шептал юноша, то и дело судорожно набирая в сгорающие от боли легкие воздух, смешанный с дождем. Он судорожно кашлял, захлебываясь слезами, но с каждой секундой лишь сильнее прижимал к себе тело Ильи.***
Руслан не знал, сколько времени прошло. Он практически не двигался, лишь иногда, поглаживая мокрые волосы Ильи и покрывая холодный лоб короткими поцелуями, оставляющими кровавые разводы на побледневшей мокрой коже, судорожно вздыхал, шмыгая носом. Вскоре, перед глазами начало двоиться, а юноша, дрожа всем телом, почувствовал онемение в боку. Все это время кровь продолжала течь из раны, смешиваясь с кровью Ильи и дождем, окрашивая образовывающиеся лужи в грязно-красный цвет. Пришло оцепенение. Руслан взглянул на торчащий из бока осколок как-то безразлично, а затем, подняв, наконец, голову, осмотрелся. Дождь только усиливался, поднялся ледяной ветер. Он на войне. Здесь каждую минуту кто-то погибает. Это неизбежно. Но он всегда боялся того, что с Ильей что-то случится. Тот просто не мог умереть и оставить его, потому что обещал. Он ведь обещал пройти через этот ад вместе, поддерживая и помогая друг другу, так же, как они шли бок о бок все эти годы. Он обещал выжить. Обещал, что вернется. А Руслан обещал, если что, достать его с того света... они оба нарушили своё слово. - Это всё... Да?- едва слышно прохрипел юноша, выдыхая. Не слушающимися дрожащими пальцами он аккуратно, едва касаясь, провел по векам Ильи, закрывая его глаза. Руслан смотрел на мертвое тело, чувствуя, как внутри него всё крошится и обрушивается в бесконечную бездну. Его внутренний стержень, фундамент, на котором держалась вся его жизнь стремительно стирался в пыль, превращаясь в ничто. Ему казалось, что крошатся даже его ребра, мелкими осколками впиваясь во внутренние органы, разрезая острыми концами плоть, настолько сильная боль сжигала его. Он не моргал, глаза ломило, а он смотрел и смотрел, пока осознание дробило на мелкие части разум, свежуя воспоминания и обнажая понимание того, что все кончено. Руслан остался один, совершенно один. Илья был последним, кто остался в его жизни. У него не было родственников, кроме матери и отца. Но их жизни забрал нетрезвый водитель, не справившийся с управлением и выехавший на встречную полосу шоссе. В тот день Илья остался единственным родным Руслану человеком, а теперь не стало и его. Не стало потому, что он пожертвовал собой ради того, кто так боялся остаться один. Одиночество всегда было страшнее смерти, по мнению Руслана. Он не раз говорил об этом Илье, а тот понимал его, потому что был таким же, точно таким же при первой их встрече, до того, как родители Руслана усыновили его, забрав из прежней семьи: одиноким и оставленным. -Вместе пришли, вместе и уйдем, - сглотнув, выдохнул юноша, а затем, схватив тело Ильи за руку, закинул её себе на плечи, пытаясь встать, но Давыдов был тяжелее, да и затекшие ноги Руслана отказывались двигаться, отзываясь острой болью. Упав на колени, юноша зажмурился, но, сжав зубы и покрепче вцепившись в Илью, вновь попробовал подняться. Он не оставит его здесь. Он не бросит его. Наконец, Руслану удалось подняться на ноги с трудом, превозмогая режущую боль. Ботинки увязли в грязи, и запнувшись он упал лицом вниз, роняя Давыдова рядом с собой. Осколок при падении, кажется, вошел глубже, заставляя юношу простонать. Но Руслан не позволил себе долго лежать. Скрепя зубами он, зарываясь ногтями в землю, приподнялся, встав на четвереньки. Посторонние предметы в теле мешали, а голова кружилась. Слабость, лихорадочная дрожь, вперемешку с холодным потом и дождем, подавляли тело, но он, закусив губу до крови, нащупал осколок в боку пальцами одной руки и, зажав его ладонью, сжимая, резко потянул в сторону, выдергивая и вскрикивая. То же самое он повторил со вторым осколком, попавшим в ногу. Его замутило от вида обильно вытекающей собственной крови, но Руслан, сглотнув, быстро отвернулся, потянувшись к лежащему в грязи телу Ильи, чтобы вновь подтащить его к себе и, взвалив на плечи, из последних сил подняться на дрожащих и подгибающихся коленях. Перед глазами мелькали белые пятна, юноша не видел, куда идет, но продолжал упрямо переставлять ноги на скользкой почве. С каждой секундой силы вместе с кровью покидали его. Конечности словно потеряли чувствительность. Прежде чем упасть он сделал ещё несколько шагов, стараясь уйти как можно дальше отсюда, неважно куда. Это было необходимо. Наконец, ноги подкосились. Соприкоснувшись коленями с сырой землей, Руслан, едва понимая, что делает, как можно мягче скинул тело Ильи на землю, тут же падая рядом. Он чувствовал, как стремительно гаснет его сознание, но страха не было. Наоборот, сейчас, нащупав своей рукой ледяную ладонь Ильи и сжав так сильно, насколько хватало сил, Руслан искренне желал, чтобы все это закончилось как можно скорее. Вскоре он перестал чувствовать порывы ветра и ледяные капли дождя, разбивающиеся о его лицо, пропал звон в ушах. Лишь безграничная ледяная мгла, унесшая его в свои безмолвные чертоги, теперь окружала его.***
Зима в этом году выдалась особо холодная. Привычные короткие дни и длинные, тянущиеся словно бесконечность, ночи. Температура скакала от - 19 до -30 градусов по Цельсию, вынуждая даже самых храбрых любителей морозов скрываться за толстыми каменными стенами своих домов и квартир, в надежде согреться. Они, везучие, сидели на мягких диванах, попивая горячий чай, согревающий их изнутри. Казалось, будто бы в этих домах царил вечный уют, среди которого жильцы обменивались улыбками, согретыми любовью. Мальчик шел, слыша, как подошвы его ботинок превращают хрупкую красоту упавшего снега в ничто, разрушая и ломая. Редкие обнаженные деревья, спящие вдоль тротуара, обычно неприветливые и мрачные, в воцарившейся тишине, словно какой-то зимней сказке были покрыты снегом, как красивейшим нарядом. Вокруг, несмотря на гордо и молчаливо стоящие жилые дома, своей несовершенностью и удобной простотой портящие вид, царила настоящая ледяная сказка. Возможно, если бы мальчику не было так холодно в его старых зимних ботинках, тонких брюках и такой же потрепанной, доставшейся ему от кого-то по доброте душевной, куртке, то он бы, в силу своей впечатлительности, восхитился красотой зимы. Он уже практически не чувствовал пальцев, что были крепко сжаты в кулачки где-то в дырявых карманах куртки, его губы посинели. Давно изношенные ботинки уже не грели, а тонкие, местами дырявые носки, кажется, лишь накалялись под холодом, усугубляя ситуацию. Он не понимал, от ветра ли у него слезятся глаза или же он уже настолько отчаялся найти хоть какое-то убежище, что ему было страшно просто в один момент споткнуться и упасть лицом в снег. Он нормально не ел уже два дня и не спал, поэтому слабость подкашивала организм не хуже, кажется, поднявшейся температуры. Он не смел даже думать о том, чтобы вернуться домой. Лучше здесь, на улице, в адском холоде. Пусть лучше он заберется в какой-нибудь подвал, чем вернется туда, к своим родителям и братьям. Там хуже, чем здесь. Он убежал из дома вчера, когда его отец в очередной раз напился. Это происходило слишком часто, поэтому мальчик не удивился этому факту, решив тихо и незаметно сидеть на кровати, не показываясь лишний раз ему на глаза. Он был один в крохотной комнате, которую, обычно, делил с двумя старшими братьями, которые где-то пропадали уже третий день. Илью отсутствие братьев только радовало. Они никогда не считали мальчика кем-то родным для себя, лишь шпыняя и срывая на нём злость, точно так же, как и родители. Мать никогда не заступалась за младшего, нежеланного ребенка, если она вообще когда-нибудь хотела детей. Отец порой бил Илью похлеще братьев. Илье было двенадцать, и он не мог выстоять против тех, кто был сильнее. Он был всего лишь слабым мальчишкой, над которым пытались издеваться и во дворе, и в школе, но хотя бы там он мог дать сдачи. Он уже усвоил урок о несправедливости жизни, которая никогда не баловала его чем-то светлым или хотя бы хорошим. Несмотря на то, что у него не было каких-либо особых условий для обучения, Илья интересовался книгами. Честно сказать, их всего в доме насчитывалось около десяти, но мальчик перечитывал их раз за разом, особенно он любил роман Марка Твена «Принц и нищий». Эту книгу он нашел случайно, когда гулял. Кто-то просто выбросил её неподалеку от помойки. Каждый раз, читая роман, Илья плакал. Некоторые моменты, описанные в книге были слишком знакомы для него и он как никто мог понять переживания персонажей. Он неоднократно читал эту книгу от корки до корки, и каждый раз, дочитывая, мечтал, чтобы когда-нибудь и он встретил бы своего близнеца, из богатой и хорошей семьи. Но, в то же время, в глубине души понимал, что это лишь бестолковые мечты. Жизнь приучила его верить лишь в то, что происходит в реальности. Сказки на то и сказки, чтобы быть вымыслом и тешить внутренних мечтателей в людях. Илья понимал, что никогда не окажется на месте Тома и не встретит своего Эдуарда. Но иногда он все же мечтал и молился о том, чтобы когда-нибудь его жизнь изменилась, чтобы кто-нибудь забрал его отсюда, из этого дома и от этих людей, которые внушали лишь страх и разочарование. Именно этим он отличался от своих братьев. Те утверждали, что родителей, какими бы они ни были, надо любить, а Илья просто смотрел, как бывает у других, и понимал, что у него так никогда не было. В тот день, когда Илья не выдержал и решил сбежать из своего ежедневного ада, жизнь вновь решила преподать ему очередной урок. Обычно от пьяных побоев отца Илья прятался в шкаф или под кровать, но из-за того, что в последний раз брат выдал эти места отцу, сейчас ему негде было укрыться. Он слышал тяжелые приближающиеся шаги отца и звон бляшки ремня, зажатого в широкой ладони. В этот раз, кажется, отец был злее обычного, используя не только ремень, но и кулаки. - Мы кормим и одеваем тебя, и вот благодарность! - приговаривал он, продолжая в своем понимании «воспитывать» сына. Под конец у Ильи не осталось каких-либо сил на то, чтобы сопротивляться. Он просто лежал на полу, прикрывая голову руками и поджав колени, не в силах сдержать слезы. Ему было больно, но еще больше обидно. Он ведь ничего не сделал. Он думал о том, что, окажись он в какой-нибудь другой семье, с ним такого никогда не случилось бы. Когда отец вышел из комнаты, громко хлопнув дверью, Илья ещё некоторое время не двигался, надеясь, что боль от побоев отступит хотя бы немного, а затем, одевшись и прихватив с собой любимую книгу, по-тихому вышел из квартиры. Книга и сейчас была у него при себе, во внутреннем кармане куртки. И он по-прежнему не знал, куда идти. У него появлялись порой мысли спрятаться где-нибудь и попытаться с помощью нее разжечь огонь, но потом он вспоминал, что эта книга являлась его единственным другом и утешением долгое время. Спустя несколько минут Илья свернул в какой-то переулок, и, дрожа от холода и слабости, оказался в неизвестном ему дворе. Он никогда не уходил настолько далеко, но был уверен, что его едва ли кто-то ищет. Перед ним оказался многоэтажный дом с тремя подъездами. Дверь первого из них была заперта замком, а вторая поддалась, пропуская мальчика в плохо освещенное старыми лампочками тепло. Илья с трудом поднялся по короткой лестнице, ведущей к лифтам, и, негнущимися пальцами нажав на кнопку вызова, стал ждать, прислонившись к стене. Ноги подкашивались, а глаза слипались. Зайдя в приехавший лифт, мальчик не глядя нажал на первую попавшуюся кнопку, а затем лифт привез его на девятый этаж. Откуда-то доносился запах еды, кажется, кто-то готовил что-то мясное. Желудок мальчика умоляюще сжался, но он, сглотнув выступившую во рту слюну, лишь вздохнул и опустился на одну из ступенек лестницы, ведущей к площадке с мусоропроводом. В подъезде было намного теплее, чем на улице, но всё равно ветер залетал внутрь, остужая каменные ступени и холодя спину, но Илья слишком устал для того, чтобы обращать на это внимание. Ноги гудели, тело ломило, но мальчик, привалившись к выкрашенной в светло-салатовый цвет стенке, прикрыл тяжелые веки. Он чувствовал себя отвратительно и не только физически. Сейчас, сидя в неизвестном подъезде неизвестного дома, находящегося на неизвестной улице, ему было страшно. Он не знал, куда может податься. У него не было никого, кто мог бы помочь ему, только потрепанная книжка, практически заученная наизусть. Но даже сейчас он не хотел возвращаться в ту маленькую и грязную квартиру, которая звалась его домом. В его жизни не было просвета, никакой надежды и веры в завтрашний день. Место, которое он раньше называл домом, с каждым днем, вместе со всеми его обитателями погружалось во мрак, поглощая любые положительные эмоции и выплескивая все в ненависть и агрессию. Там нельзя было оставаться. Но нынешняя неизвестность пугала. Беспокойная дремота, охватившая сознание Ильи была резко нарушена щелчком замка, а затем каким-то шуршанием и звуком шагов. Вскоре одна из двух дверей, ведущих к квартирам, открылась и из нее показался силуэт. Илья приоткрыл глаза, понимая, что голова раскалывается. Первое время он видел лишь удивленно застывшую тень, а после картина начала проясняться и перед ним предстал мальчик, держащий одной рукой ведро с мусором. Он был невысок и худ, расстегнутый пуховик был накинут на покатые плечи, а сам мальчик был в домашней светло-голубой футболке и шортах серого цвета. Зимние ботинки были наспех обуты на босую ногу, а развязанные шнурки волочились по полу. Светлые волосы мальчишки были аккуратно подстрижены, а большие серые глаза, как показалось Илье, занимавшие половину лица, с удивлением, легким испугом и в то же время любопытством осматривали сидящего на ступеньках Давыдова сверху вниз. Их взгляды встретились на несколько мгновений, затем Илья отвернулся, вновь прикрывая глаза. Незнакомец молча спустился к мусоропроводу, осторожно обходя Илью и так же молча, не проронив ни слова, выбросил мусор, тайком поглядывая на измученного мальчика. - Как тебя зовут? - поднимаясь обратно, светловолосый незнакомец замер на ступеньку ниже, чем сидел Илья, продолжая разглядывать его. Давыдов, взглянув в его серые глаза хрипло и еле слышно ответил: -Илья. На губах светловолосого мальчика появилась улыбка, а сам он, подойдя ближе, присел на ступеньку рядом. - А я Руслан, - он протянул ему руку и Илья, зачарованно смотрящий на него, пожал её, чувствуя тепло, исходящее от ладони Руслана. В этот момент Илье тоже почему-то захотелось улыбнуться, неведомое чувство заставило уголки его губ робко приподняться вверх. - Ты здесь один? - вновь спросил Руслан, а Илья, сглотнув, кивнул, опуская глаза. - Тогда, может, хочешь есть? Мама приготовила ужин, получилось много. Ты любишь курицу? - Илья не мог вымолвить и слова, он был слаб и голоден. Он бы согласился съесть что угодно. Илья вдруг почувствовал, что именно сейчас с ним происходит нечто действительно важное, пусть и не понимал этого разумом. Он чувствовал, как от Руслана исходило согревающее душу тепло. Где-то высоко, сокрытая мрачными тучами, покинув родной млечный путь, на Землю сорвалась звезда, начав отсчет дней в новой жизни, уготованной двум юным мальчишкам, не знающим, что ждет их впереди.