Контроль

Грязно-серое небо висит очень низко над городом, промокшим за долгие дни моросящего дождя. Богом забытая городская окраина с заброшенным еще в девяностые складским комплексом, сейчас являющимся прибежищем бомжей и наркоманов. Ободранные стены, испещренные рисунками граффити, полусгнившая и местами обваливающаяся крыша, внутренний двор, заваленный строительным мусором, напротив которого видны старые проржавевшие гаражи. Серость. Сырость. Убогость. Время здесь, кажется, остановилось. Микроавтобус ФЭС с пробуксовкой и заносами продирается вперед по разбитой дороге и все-таки увязает в грязи на подъезде к гаражам. - Дальше не проехать, - через плечо бросает Котов, предпринимая последнее усилие. Мотор начинает реветь, и микроавтобус все-таки дергается вперед. Рогозина распахивает дверь прежде, чем машина успевает полностью остановиться, и выпрыгивает на землю. Форменные ботинки увязают в бурой жиже. Потеряв равновесие, она оскальзывается. - Галя! - Круглов пытается выскочить за ней, но ремень безопасности удерживает его на месте. Рогозина быстрым шагом направляется к раскуроченным воротам, где Майский разговаривает с одним из ОМОНовцев. - Она здесь?! – голос срывается на крик, и совершенно не понятно, виной ли тому завывающий ветер или напряжение последних дней. - Галя... – наверное впервые за годы знакомства и совместной работы он теряется. Никогда прежде Сергей не видел ее в таком состоянии: растрепанные волосы, бледное изможденное лицо, черные круги под глазами, а во взгляде даже не страх, нет, скорее ужас, смешанный с отчаянием. - Нашли?! Майский, она здесь?! – женщина пытается пройти внутрь, но он ловит ее руки, с силой сжимает запястья, удерживает рядом. Слова застревают в горле, теперь он точно не будет говорить ей о маленькой грязной комнате на задворках склада, в которой еще несколько часов назад кого-то держали, возможно, ее. О пятнах крови на тонком матрасе, в углу и на полу, об остатках еды в пластиковой тарелке и о следах от наручников на батарее. - Нет ее здесь, Галя! Здесь никого нет! Ребята прочесывают территорию. Мы найдем ее! - Майский старается придать голосу уверенности, которой не испытывает. Крови слишком много, но без экспертизы ни он, ни Лисицын не могли сказать, кому она принадлежит. Однако жгучее, отвратительное чувство где-то в глубине души подсказывало майору, чья это была кровь. Антонова пропала тридцать часов назад. В половину первого ночи уехала с работы, а в шесть утра белая, как мел, Рогозина уже собирала всех на совещание. На нее уже тогда было страшно смотреть. Не было никаких звонков, никаких требований. Только гнетущее ожидание худшего и множество вопросов, на которые эксперты ФЭС не могли дать ответов. Сколько раз прежде они бежали наперегонки с самим временем, и всегда на кону стояли человеческие жизни. Но сейчас ставки были слишком высоки, а ФЭСовцы, казалось, топтались на месте. Появившейся из черноты Лисицын молча протягивает пакет для улик с грязной кожаной курткой внутри: подклад разодран, и на остатках ткани бордовые пятна. Если бы не руки Майского, все еще удерживающие ее, Рогозина оказалась бы на земле. С губ срывается тихое: - Нет… - Галь, может тебе лучше вернуться в офис? - Майский беспомощно смотрит на коллег, он не умеет утешать. Он ненавидит эту часть своей работы, когда приходится сообщать людям о смерти близких, и никогда не может подобрать нужных слов. - Галь... – а дальше - молчание. Да и что, собственно, он может ей сказать? «Мы обязательно найдем ее... все будет хорошо»? Но это ложь, и они оба это знают. Наверняка поэтому в ответ он получает лишь взгляд, колючий и злой. Злость лучше отчаяния, Майский не понаслышке знает это, поэтому пусть лучше будет она. Рогозина выпрямляется во весь рост, лицо застывает маской. - Срочно улики в офис. Пусть Тихонов поднимет все дела, в которых Валя выступала экспертом, а также просмотрит ее пациентов. Может быть, там что-то всплывет, - на секунду она задумывается, глядя куда-то перед собой. Становится холодно, дождь усиливается, очень скоро он превратится в мокрый снег. Котов уже поворачивает в сторону микроавтобуса, когда Рогозина добавляет: - И еще… Пусть Иван поднимает и мои дела. Сильный снегопад начинается по дороге в город, пушистые крупные хлопья кружатся в застывшем воздухе, постепенно закрывая слякоть и грязь задержавшейся осени. В машине ФЭС тихо, оперативники молчат, занятые каждый своими мыслями, которые в данной ситуации у всех приблизительно одинаковые. Рогозина сидит на переднем сидении, отвернувшись к окну. Котов изредка отрывает сосредоточенный взгляд от скользкой трассы, чтобы взглянуть на полковника. Она смотрит в окно на уродливые и мрачные тени деревьев. В полночь на Садовом движение такое же плотное, как и днем, так что приходится значительно сбавить скорость. Здесь снег уже не вальяжно кружит в воздухе, а просто сыплет, образуя месиво на проезжей части. Машины ворчат и брызгаются темно-коричневой жижей. На подъезде к офису Рогозина нарушает тишину, и ее голос звучит необычайно сипло и глухо. - Кость, тормозни у киоска, и езжайте на базу, я дойду. - Галина Николаевна… -Приказы не обсуждаются, капитан Котов, - сидящий на заднем сидении Круглов вздрагивает, он уже и забыл, когда в последний раз Рогозина обращалась к кому-то из них по званию. Но сильнее всего пугает даже не это, а то, как безжизненно звучит ее голос. Линии на лице женщины углубились, всегда резкие черты стали еще жестче и грубее, проступили новые морщины, а бледность стала почти болезненной. Когда она подходит к центральному входу ФЭС, то видит Тихонова. Он стоит, прислонившись к стене, и крутит в руках серебряную зажигалку. Он давно не курит, и Рогозина прекрасно знает это, а зажигалка в руках Тихонова с выгравированным именем его сестры на корпусе – своего рода талисман на удачу. Когда его посадили, Рогозина забрала зажигалку, чтобы она случайно не затерялась, а потом отдала. Сейчас же у полковника не возникает сомнений, что парень ждет ее. Она выбивает из только что купленной пачки Парламента сигарету, Иван подносит зажигалку. Первая затяжка за десять с лишним лет: дым наполняет легкие и проясняет голову. Нет сомнений, что это месть, а значит не будет ни выкупа, ни торга, не будет и каких-либо предупреждений, не будет уже больше ничего, кроме тела, которое они вскоре найдут. Вина подступает к горлу приступом тошноты, и, судорожно сглотнув, Галина хрипло закашливается. Не замечает, как тело начинает бить мелкая дрожь. Почему Валя? Если мстят ей, то кто может знать, что значит для нее Антонова? Таких людей почти нет. Хотя в их работе слово «почти» таит в себе большую опасность. Сигарета падает на крыльцо и с шипением тухнет. Рогозина сжимает кулаки и не сразу осознает, что Тихонов, наплевав на условности и такт, обнимает ее за талию и крепко прижимает к себе. Многие в ФЭС отмечали особое отношение начальства к местному компьютерному гению, ее снисходительность и нежность. Он гораздо ниже ее, поэтому объятия получаются какими-то неловкими и неуклюжими. - Я нашел, Галина Николаевна, нашел эту суку, нашел! Я ведь всегда нахожу, - хрипло шепчет он. - Не мог не найти. Ради вас, Галина Николаевна, у меня кроме вас никого нет. Соколова и Лисицын уже поехали за подозреваемой. А Майского я отослал еще по одному адресу. Возможно, Антонову держат там. Я не уверен, но все равно. Мне ведь часто везет, а Вам еще чаще, - он все еще не выпускает ее из кольца своих рук, ждет, когда она сделает первый шаг. Он понимает, что рано или поздно срываются все. Даже ей сейчас просто необходим якорь, удерживающий ее в реальности. Полковник Рогозина сделала для него в этой жизни очень много, он всегда будет уважать ее, и еще сильнее за эту минутную слабость. - Где она? - Рогозина говорит почти шепотом, очень тихо и настолько спокойно, что у наблюдающих за допросом по спине пробегает холодок. Соколова напряжена, взгляд прикован к одностороннему стеклу, рука на кобуре. Наверное она, как и Круглов, предпочла бы находиться в допросной вместе с Рогозиной и подозреваемой. Спокойствие полковника пугало сильнее злости. Сколько раз они слышали от Галины Николаевны, что в их работе нельзя позволять эмоциям вмешиваться в расследование. Но когда Круглов повторил Рогозиной ее же слова и предложил провести допрос, в ответном взгляде была такая сила - злость, смешанная с ненавистью и трепетной надеждой - что майор отступил. - У нас есть все улики, доказывающие Вашу причастность к похищению нашего сотрудника. Нет смысла молчать. Где она? - Возможно, полковник, я и отвечу Вам, - в голосе насмешка, во взгляде превосходство, она сидит, откинувшись на спинку стула, - возможно, я даже скажу, жива ли она. Если Вы, полковник, ответите мне на один вопрос. В комнате повисает тишина, Рогозина вопросительно вскидывает бровь. - Любите ее, полковник? В напряженной тишине слышно только дыхание присутствующих. В комнате наблюдения Круглов судорожно вдыхает, Соколова прикусывает нижнюю губу. Карандаш ломается в руке Рогозиной, половинки падают на пол, а она кладет обе ладони на стол, чтобы скрыть дрожь. - Да. - Видите, Галина Николаевна, все так просто. Жаль, что уже слишком поздно. Ни Соколова, ни Круглов не успевают понять, как Рогозина оказывается на ногах, как почти выдергивает женщину из-за стола и прижимает к стене, наваливается всем телом. Тихий шепот на ухо, который аппаратура не в состоянии передать. Круглов врывается в кабинет первым, за ним Соколова. Оба замирают в дверях. - Галя... - а дальше что? «Отпусти»? «Не делай этого»? Секунды растягиваются в минуты, время замедляется, а напряжение в комнате становится почти осязаемым. Никто не двигается. - Галя... – Круглов не уверен, что успеет оттащить ее прежде, чем она совершит непоправимое. У Рогозиной всегда была отменная реакция и выдержка. Куда она делась сейчас? Полковник Рогозина никогда, никогда не теряла контроль. Хотя в этом деле все было впервые, все было не так. Рядом с ним Соколова натянута, как струна. - Галина Николаевна, - она делает осторожный шаг вперед, - она лжет... - и Юля понимает, что, возможно, лжет сама. Экспертиза подтвердила, что кровь принадлежала Антоновой, как и порванная куртка. А Ромашин так и не смог сказать однозначно, может ли выжить Валентина с такой кровопотерей. - Она лжет, Галина Николаевна, - повторяет Юля уверенно и делает еще шаг, ее холодные пальцы обвиваются вокруг запястья Рогозиной, - лжет, - повторяет снова, чтобы донести смысл слов до себя или до полковника, или до задержанной, припечатанной к стене. В глазах подозреваемой, несмотря на ситуацию, все еще светится превосходство. Для нее все игра - и потеря контроля Рогозиной всего лишь очередная отлично разыгранная партия. Только вот зачем? «Любите ее, полковник?» - «Да». Визг мобильника Круглова заставляет всех вздрогнуть. Настойчивый, надоедливый, такой звонок невозможно игнорировать. - Круглов. Сквозь статический шум и помехи прорывается голос Майского: - Петрович, нашли! Жива! - Повторите, майор, - он включает громкую связь. - Тихонов – гений! Валя со мной! - должно быть, Сергей выходит на улицу, треск и статические помехи сменяются обычным фоновым шумом московской улицы. А потом - раздраженный и уставший голос Валентины Антоновой: - Майский, отпусти меня, я в состоянии идти сама! Ожидание превращается в пытку. Облегчение граничит с истерикой, а на смену нервному напряжению приходит небывалая усталость. Рогозина курит на крыльце, когда к ней снова подходит Тихонов и молча протягивает фляжку. - Ромашин сказал отнести вам, - просто говорит он и исчезает в дверях. Курить на крыльце проще, чем ждать в кабинете. Сигаретный дым пропитывает одежду, а холодный утренний ветер пробирает до костей. Но все равно здесь лучше, чем в сжимающихся вокруг нее стенах, где от чувства замкнутости не спасает даже стекло. Она как раз собирается пойти и выкурить последнюю пару сигарет, когда в коридоре раздается голос Майского. Он о чем-то спорит с Антоновой. Идут они медленно, она хромает и тяжело опирается на его руку. Растрепанная, бледная, в грязной блузке и джинсах, бедро перевязано подкладом той самой куртки. Рогозина останавливается в дверях своего кабинета и не сводит с них пристального взгляда, хмурится, заметив расплывшееся бурое пятно крови на штанине и пропитанную насквозь повязку. Антоновой необходимо в больницу, об этом, наверное, они и спорят. Но озвучить свою мысль Галина Николаевна не успевает – Валя поднимает голову, их взгляды встречаются. Антонова отпускает руку Сергея и в следующий момент оказывается в объятиях полковника. Сложно сказать, кто кого поддерживает. Кажется, что Рогозина обмякает в руках женщины, и Валя, раненная, уставшая, с необычайной легкостью принимает на себя ее вес. Рогозина прижимается губами к ее виску, обнимает крепко. Жива. Антонова морщится и ворчит: - Курила? Это после стольких лет, - от Рогозиной действительно разит табаком и спиртом, и, кажется, она еле-еле стоит на ногах, но после этой фразы не в силах сдержать смешка, который выходит сдавленным и немного нервным. - Валя... Валя... Тебя чуть не убили, а ты ворчишь, что я начала курить. - Так ведь не курила с института, - Антонова улыбается только уголками губ, а потом морщится от пульсирующей боли в ноге. - Брошу. Обещаю. А тебе надо в больницу. - Ерунда, Ромашин подлатает, - она отрицательно качает головой. Рогозина снова целует ее в висок. Майский отступает, пропуская их вперед.