Забыть — не хочу, помнить — боюсь

      Сумерки зимой сгущаются необыкновенно быстро. Они в мгновение ока окутывают звенящий от мороза мир и не отпускают из своих объятий до позднего рассвета. Так и сейчас Тауриэль сидела на небольшой кучке ельника, что набрала себе еще несколько дней назад, изредка подталкивала ногой трещавшие поленья и задумчиво осматривала темный горизонт. Даже в позднем марте Фородвайт не сменил своих снежных покровов, и теперь на мили вокруг виднелись лишь бесконечные просторы пороши. Хотя и в них имелось свое очарование: отражая звездный свет, они мягко искрились, и создавалось ложное ощущение происходящей вокруг магии. Кто-то давным-давно рассказывал эльфийке, что песчаные дюны блестят так же. Впрочем, Тауриэль оставалось лишь верить на слово, ибо едва ли когда-нибудь представится случай убедиться самой.       Поежившись от холода, Тауриэль плотнее укуталась в меховое пальто и натянула капюшон. Одежда была старая, да к тому же обретенная не тем способом, который хотелось вспоминать. Впрочем, той старушке пальто больше не понадобилось бы. Тауриэль не сразу решилась его взять тогда. Она долго стояла над телом пожилой женщины, глядя, как на ветру развеваются ее седые, чуть измазанные кровью волосы. Орки воистину жестоки… Но жизнь еще более жестока. В этом Тауриэль с лихвой убедилась там, на Вороньей Высоте.       Так она и стояла, взирая на бездыханного человека и глядя в такие же пустые, как и ее собственная душа, глаза. За спиной уже покоился лук ее бывшего подчиненного, колчан с несколькими стрелами знакомо висел на поясе; на плечи давила тяжесть изгнания, а на губах жгучей солью чувствовалась горечь утраты. Сознание не хотело жить, но тело боролось на инстинкте. В конце концов, решившись, Тауриэль сняла чужое пальто, присев на корточки перед женщиной. Несколько секунд она сидела, не шелохнувшись, а потом закрыла покойной глаза. Склонила голову в знак сожаления и благодарности и двинулась прочь. Так странно: кто-то принял свою смерть в этом одеянии, а эльфийку оно уже четвертый месяц защищало от мороза.       Вспомнив тот страшный день, Тауриэль невольно дернула ногой, зацепив поленья. Горячие искры потревоженным роем тут же взвились в воздух, на долю секунды осветив напряженное лицо. Зажмурившись, девушка поднесла ладонь к глазам и тут же привычным движением откинула мешающие волосы назад. Движение действительно было привычное, однако с новыми ощущениями Тауриэль пока так и не смирилась. Впрочем, отсутствие тяжести густых волос за спиной напоминало о себе лишь изредка. Да и то было неважно. Она сама их отрезала. Теперь они были едва ли длиннее белых прядей Леголаса, по крайней мере, насколько она помнила.       Говорят, волосы — это наша память. Тауриэль не хотела забывать, но и помнить она боялась.       Вдруг вдалеке раздались звуки оживления. Вглядевшись в снежные барханы, эльфийка заметила несколько медленно приближавшихся огоньков: наверняка то были факелы редких в здешних краях путников. Огоньки все увеличивались в размерах, а Тауриэль просто ждала, когда же они поравняются с ее временным лагерем. Ждать пришлось долго, но вскоре к ее костру вышли человек двенадцать-четырнадцать северян.       — Приветствуем тебя, — спокойно поздоровался их предводитель.       В ответ Тауриэль стянула меховой капюшон, слегка склонила голову и, более не проявляя себя, стала изучать кочевников. Скоро ее любопытство, и так слишком слабое, угасло, и, махнув рукой в сторону огня, она произнесла:       — На многие мили вокруг одни снега, так что вы можете остаться на ночлег прямо здесь. Этот костер все равно догорит, и вы можете воспользоваться его теплом, пока мороз его не одолел.       — Благодарю тебя, Перворожденная, — главарь слегка кивнул Тауриэль, а затем дал знак своим попутчикам разбить лагерь прямо здесь.       Люди сразу же засуетились, вытаскивая из своих двух повозок тюки с тканью и мешки с припасами. Закипела работа по приготовлению к ужину, а в это время Тауриэль просто сидела на своем ельнике и грустно взирала на человеческую возню. Наконец пресытившись зрелищем, она отвернулась и потянулась к лежавшему позади нее луку. Тот, что она взяла у павшего товарища, оказался недостаточно хорош и треснул с месяц назад. Маленькая трещина вскоре расползлась по всему плечу, и следующий выстрел на очередной охоте решил судьбу несчастного оружия — кибить просто сломалась. Долго пришлось эльфийке искать в этих скупых землях подходящий материал, но вскоре он был найден, и теперь Тауриэль усердно и тщательно строгала ножом гибкую древесину. Лук был почти завершен, но все равно еще не готов — оставалось немного, и, отстранившись от своих временных соседей, Тауриэль занялась тем, чем занималась последние несколько недель.       — Что ты делаешь? — вдруг услышала она сбоку детский голос. Обернувшись, она заметила мальчика, с интересом склонившегося над ней.       Детские глаза с неподдельным любопытством и восторгом взирали на ее работу, и Тауриэль даже смутилась от такого внимания.       — Мастерю себе оружие, — спокойно откликнулась она.       — Оно что, сломалось?       — Нет. Сломалось предыдущее. Этот лук совсем новый.       — А из чего он? — ребенок явно не желал усмирять свой интерес. — Ты же сказала, что вокруг нет деревьев. Как же ты тогда…       — Он из тиса, — дернув плечом, ответила девушка. — Я нашла это дерево несколько недель назад. Оно росло одинокое, среди снегов и холода.       «Совсем как я сейчас», — невольно подумала она, с трудом подавив подкативший к горлу комок.       — Но… зачем тебе оружие? Разве женщину не должен защищать мужчина?       — Рагар! — окликнула мальчика его мать, и тот, стушевавшись, поспешил на зов.       Последние слова ребенка все еще звучали в голове Тауриэль, когда она почувствовала, как одинокая слеза скатилась по щеке, сразу же замерзнув.       «Он защищал меня…» — мелькнула в сознании горькая мысль, прежде чем Тауриэль попыталась от нее отстраниться.       Да, четыре месяца миновало с тех пор, а ничего не изменилось.       «Нет… Нельзя вспоминать… Не хочу вспоминать… Это бесполезно…»       Эта броня, которой она силилась оградить себя, с каждым днем отчаянных попыток становилась все крепче, все прочнее. Хотя то или иное воспоминание нет-нет, да пробивало вынужденную защиту.       Тауриэль надеялась, что только забвение сможет ей помочь, что, только вырвав из своего сердца чувства утраты, она сможет идти дальше. Она думала, что, оставив Кили где-то там, позади, сможет продолжить жить, но в итоге лишь застыла на месте, своими же руками заковав себя в кандалы. Слабый отголосок где-то на дне души нашептывал ей, что она не права, что нельзя просто так отказываться от самого ценного в жизни, но сил для открытой борьбы у нее не было. Нет, она не хотела забывать, но… и помнить она боялась.       — Куда ты идешь? — вывел Тауриэль из мучительных переживаний мужской голос. — Я не часто видел в землях Фородвайта детей Илуватара, так что я удивлен, что мы повстречали тебя здесь. Твой путь ведь лежит дальше на север?       — Да, я иду именно туда, — вернувшись к прерванному занятию, ответила эльфийка. Руки тут же обрадовались возможности отвлечь рассудок от тяжких дум и с удвоенным усердием стиснули нож и рукоять лука.       — А мы идем в Рохан. Хотим там обрести дом: вдруг земли конников окажутся более дружелюбными.       Тауриэль ничего не ответила, лишь опустила глаза и продолжила вытачивать собственное оружие. На этом короткий разговор быстро иссяк, и мужчина вернулся к своим товарищам, готовясь насладиться трапезой. Тауриэль держалась отстраненно, не принимая участия в общем оживлении, хотя несколько раз, поднимая голову, она замечала завороженный взгляд детских любопытных глаз.       Утро пришло поздно, с превеликим трудом пробив свои лучи сквозь пелену сумерек. Эльфийка проснулась раньше всех, окинула взором потухший костер, повозки со спящими людьми, тех немногих, так же, как и она, ночевавших под открытым небом. Отряхнувшись от насыпавшего за ночь снега, Тауриэль поднялась на ноги и, взяв свой наконец-то готовый лук, отошла чуть в сторону. Оглянувшись на вереницу собственных следов и оставленный лагерь и убедившись, что никто не пострадает, она положила лук на землю, потом медленно слепила небольшой снежок. Новое оружие нужно было проверить в действии, и Тауриэль уже придумала, как это сделать. Оценивающе подкинув будущий снаряд в ладони, девушка размахнулась и швырнула его прочь. Лук занял свое место в умелых руках со скоростью молнии, стрела не успела толком лечь в гнездо, когда уже летела вдогонку за мишенью. Секунда — и снежок рассыпался снопом белых брызг.       — Вот это да! — услышала эльфийка восторженный возглас за спиной.       Рагар стоял возле повозки и, сжав руки на груди, воодушевленно взирал на лучницу. Его глаза так и светились обожанием будущего кумира, а тонкие губы то пораженно раскрывались, то растягивались в улыбке.       — Уверена, когда ты вырастешь, станешь отличным воином, — с грустью в собственных глазах улыбнулась Тауриэль.       Маленький кочевник хотел еще что-то сказать, но разбуженные его криком из повозок стали выглядывать другие люди. Лагерь вскоре проснулся и быстро пришел в движение. Тауриэль безучастно смотрела, как эти северяне собираются в дорогу, и думала, что ей тоже больше здесь делать нечего. Она уже намеревалась закинуть лук за спину и собрать собственную сумку, когда предводитель небольшого отряда обратился к ней.       — Что ж, спасибо тебе за то, что нашла нам место у своего костра.       — У моего костра теперь много пустого места… — не зная зачем, откликнулась девушка.       Мужчина чуть помедлил, интуитивно чувствуя, что такую тему между незнакомыми людьми затрагивать не стоит, как вдруг откуда-то поблизости раздался детский крик. Все тут же обернулись на зов и с ужасом увидели, как Рагар, скатываясь все глубже, проваливается в припорошенный снегом и потому невидимый раньше ледяной разлом. Еще несколько секунд, и смертельно опасный лед поглотит его целиком.       Никто не успел ничего предпринять, когда Тауриэль в три шага подскочила к маленькой ручке. В этот момент пальчики соскользнули, и мальчик сорвался в глубокую щель. Рагар даже не успел вскрикнуть второй раз, когда почувствовал крепкую хватку у себя на запястье. Распахнув зажмурившиеся от страха глаза, он увидел, как его собственные ноги покачиваются над невидимым «стеклянным» дном, а прямо над ним висит и сжимает его руку та самая эльфийка. Второй рукой она держалась за свой вставший поперек трещины лук, и сейчас только он один и отделял двух несчастных от гибели. Лук скрипел от натуги, трещал от тяжести непосильной ноши, но держался.       Рагар судорожно вдохнул: воспитанный в северных землях, он хорошо выучил, что ледяные трещины сулят лишь смерть. Попавший в их объятья уже никогда не выберется обратно.       — Держись! — крикнула сверху Тауриэль, силясь подтянуть мальчика выше.       Испуганный ребенок хотел завопить «Спаси меня!», но вместо этого лишь сглотнул подступивший всхлип. Он неистово боялся, но вместе с этим юный воин четко знал, что забыть о чужой жизни, трясясь лишь за собственную, ниже мужской чести. Так его воспитал отец.       «Но… зачем тебе оружие? Разве женщину не должен защищать мужчина?» — вспомнил Рагар свои наивные слова, когда сверху раздались крики его сородичей.       Помогая друг другу, они вскоре вытащили эльфийку с мальчиком наружу. Долго пытаясь отдышаться в объятьях матери, ребенок все смотрел на свою спасительницу, а та как будто бы и не испугалась: так спокойно она отряхнулась от снега и проверила на целостность свой лук.       — Ты спасла меня, — наконец проговорил Рагар. — Так вот зачем тебе оружие… Чтобы спасать.       Тауриэль удивленно посмотрела на мальца, не зная, что на это ответить. В конце концов, она решила выжить лишь потому, что ей не оставили выбора, а отнюдь не для того, чтобы спасать остальных. Она не смогла спасти того единственного — что проку от других? И все же она сохранила жизнь этому юному кочевнику.       — Ты не прав, — после недолгого молчания откликнулась Тауриэль. — Мне нужен лук, чтобы убивать.       Сказала и почти что поверила самой себе.       Когда северяне пришли в себя после произошедшего, они вернулись к сборам, но делали это куда быстрее — от греха, как говорится, подальше. Повозки вскоре были подготовлены для похода, люди выдвинулись в путь. Наскоро попрощавшись со своей случайной встречной, они зашагали дальше, и лишь маленький Рагар на прощание спросил:       — Как тебя зовут? Скажи мне, пожалуйста!       Девушка немного помедлила, но вскоре произнесла:       — Тауриэль.       Когда весть о Войне Кольца достигла ее, Тауриэль была в заброшенных землях Минхириата. Кое-где все еще поросший густым лесом и походя на родное Лихолесье, он будто бы давал утешение эльфийке, но это было лишь иллюзией. В одиночестве, десятки лет будучи предоставленная сама себе, в бездействии, Тауриэль мучилась от настигавших ее воспоминаний, и потому, когда она узнала о полномасштабной войне южных государств с Мордором, она нисколько не сомневалась, куда направится.       Возвращаться под опеку своего владыки Тауриэль не хотелось, так же как и не хотелось видеть слишком хорошо знакомые места. Да, она все еще бежала от самой себя, хотя считала, что ищет спасения.       Из-за Белых гор Эред Нимраис в Рохан было попасть легче, чем в Гондор, и потому несколько месяцев ушли на пересечение границ земли конников и достижение их столицы. Уже практически поравнявшись с Эдорасской крепостью — ее деревянные пики хорошо были видны на фоне голубого неба и других домиков, — Тауриэль вдруг услышала, как ее окликнули. Голос был мужским, низким и старческим. Это представлялось странным, ведь никто из здешних ее знать не мог. Откуда?       Обернувшись, девушка заметила среди снующих туда-сюда рохиррим группу всадников. Они уже практически покидали город, стоя у главных ворот, но что-то их остановило. Приглядевшись повнимательнее, Тауриэль заметила, как один из мужчин спешился и быстро направился к ней. Лицо его было незнакомо, но он определенно шел прямо к ней.       — Кто ты? — снимая с плеча походную сумку, спросила эльфийка. — Ты мне не знаком.       — Это так, — ответил конник, — но тебя знает кое-кто другой.       С этими словами он поманил ее за собой, и, повинуясь неясному любопытству, Тауриэль последовала за попутчиком. Поравнявшись с маленьким отрядом, она еще раз их оглядела, но…       — Здравствуй, — вдруг произнес самый старый из них. — А ты нисколько не изменилась. Именно такой я и запомнил тебя почти восемьдесят лет назад.       Всмотревшись в его лицо, Тауриэль вдруг стала припоминать. Неужели?..       — Наверное, ты меня не помнишь, но…       — Рагар, — уверенно произнесла она. — Мальчик-кочевник из земель Фородвайта.       — Да, ты еще спасла меня тогда, чуть не пожертвовав собственной жизнью и новым луком, — старик вгляделся в поклажу собеседницы и признал в притороченном за спиной оружии тот самый тисовый лук. — Мне льстит, что ты меня помнишь.       — Я же сказала, что ты станешь настоящим воином, — улыбнулась Тауриэль, кивнув в сторону его небольшого войска.       Было видно, что подчиненные заметно уважают своего вожака — это хорошо читалось на их лицах. И все же помимо уважения проглядывалось еще кое-что: удивление оттого, что эта незнакомка разговаривает с их предводителем, будто с юнцом.       — Я рад, что ты жива и что смог увидеть тебя еще раз перед тем, как отойти на покой, — медленно кивнув, продолжил Рагар. — Но что ты тут делаешь? Что привело тебя в земли Рохана?       — Мне известно, что Средиземье охвачено огнем противостояния. Я пришла, чтобы поговорить с Теоденом. Быть может, я смогу быть при делах в этой войне.       — Бесполезно, — прошипел старый воин, и его лицо заметно посмурнело. — Я прибыл из родной Восточной Марки, чтобы побудить нашего короля к активным действиям, но он и слушать ничего не желает. Эта тварь, Грима, нашептывает ему какие-то враки, отравляет его разум, опутывает, как змея, и мы ничего поделать не можем. Если Рохан будет бездействовать, он будет уничтожен!       — Значит, — задумчиво протянула Тауриэль, — Теоден глух к нуждам своего королевства.       — Теоден безучастен, и пока он пребывает в этом состоянии, рохиррим обречены. Уже несколько окрестных деревень подверглись нападению, какие-то были сожжены до основания. Я надеялся на поддержку нашего короля, но, похоже, придется действовать самостоятельно.       Тауриэль непонимающе посмотрела на старика, затем еще раз оглядела его отряд: воины хранили напряженное молчание, хотя и было видно, что они полны решительности. Но вот на что?       — Мы выступим к восточным землям. Будем защищать родину, как можем, — ответил вместо предводителя мужчина, который привел сюда Тауриэль.       — Это мой сын, — представил говорившего Рагар. — Он прав. Нам известно, что многие вражеские силы стекаются сюда с моря Рун. Истерлинги, как раньше называли их вы, Перворожденные. Если враг идет оттуда, то мы должны уничтожить их в их же логове. Пожалуй, это единственное, что я и мой народ можем сделать для Рохана.       — Значит, вы выступаете на восток, — более утвердительно, чем вопросительно подытожила Тауриэль.       — Да, мой сын поведет войско. Выступаем сразу же, как доберемся до нашего поселения: нужно собрать еще воинов.       Все замолчали, обдумывая и переживая сказанное и услышанное. Конники явно были настроены решительно, хотя идея сунуться во вражье логово с армией численностью в две-три тысячи воинов, в лучшем случае — сущее безумие. А впрочем, если они готовы на это… то и Тауриэль ничего не удерживает от такого шага.       В следующую секунду ей неожиданно вспомнился погибший Кили, отдавший свою жизнь за правое дело, и она едва подавила подступившие слезы. Наверное, если бы он был здесь, он бы отговорил ее, постарался б спасти от безумного поступка. Но Кили тут больше не было, а Тауриэль боялась вспоминать былое. Все еще больно, все еще нестерпимо… Так зачем? В конце концов, если ее жизнь больше не имеет ценности, то почему ею нельзя рисковать? Хранить ее больше не для кого.       — Я пойду с вами, — твердо произнесла девушка. — Я шла сюда, в общем-то, за тем же.       Рагар лишь в первый момент удивился, хотя, помня самоотверженность своей прежней спасительницы, не смог сдержать улыбки на морщинистом лице.       — Это будет честь для нас.       Бурые земли остались в ее памяти, как сплошная выжженная пустыня, хотя вскоре перед ней предстала пустыня настоящая. Высохшее море Хэлкар оставило после себя маленькое море Рун и на многие мили вокруг обрамлявшие его пески, переливавшиеся теперь под лучами пекущего солнца. Тауриэль накрыла от жары легким капюшоном голову, приложив ладонь козырьком к лицу и всматриваясь в бескрайние просторы. А она-то думала, что никогда в жизни не увидит песчаных барханов.       Сигнал тревоги раздался слишком неожиданно, но вскоре сама Тауриэль увидела вдалеке нестройные ряды неприятеля.       — Что ж, — подумала она, — кто бы знал, что доведется погибнуть среди сыпучего золота.       При слове «золото» тут же вспомнился Эребор, Битва Пяти Воинств, павший Кили. Не желая давать волю ненужным сейчас эмоциям, девушка рванула вперед так же, как это сделали ее товарищи рохиррим. Пока ноги утопали в песке, лишние мысли покинули смятенное сознание, оставив лишь понимание, что враг рядом. Она бежала вперед, пока волны враждующих с диким рокотом не столкнулись друг с другом.       Солнце отражалось даже на неотполированном металле мечей, оно обжигало руки, лицо, глаза, но гнев и жажда справедливости жгли еще сильнее. Пока вокруг звенел бой, девушка выпускала стрелу за стрелой, вкладывая в каждый выстрел всю свою ненависть к тем, кто считает себя вправе обрывать чужие жизни. Вот один пал поверженный, вот второй схватился за живот, там стон третьего потонул в общем гуле сражения. Она убивала, невольно вспомнив слова, сказанные давным-давно юному Рагару.       «Мне нужен лук, чтобы убивать».       И она убивала: одного за другим, убивала, не в силах остановиться. Тонкое оперение то тут, то там вспарывало воздух, прежде чем секундой позже в последний раз вздрогнуть в чей-нибудь плоти. Смерти, вокруг лишь смерти — они заслужили это, она заслужила это.       Вдруг кто-то из истерлингов сбил Тауриэль с ног, выбив из рук оружие. Лук отлетел в сторону, наполовину утонув в песке. Вскочив на ноги, эльфийка выхватила из ножен кинжалы, но врагов оказалось слишком много. Одного она сразила точным ударом в грудь, другому успела перерезать горло, чувствуя, как липкая красная кровь залила ей руки, и сразу же рванула к третьему. Пока билась с ним, еще один дикарь подбежал сзади: удар — и Тауриэль вновь рухнула на землю. Вастак тут же навис сверху, намереваясь проткнуть тонкое тело мечом, но Тауриэль удалось отбить выпад прежде, чем один из ее кинжалов выскользнул из окровавленных рук. Мужчина собирался добить жертву, как вдруг его нога завязла в песке и он потерял равновесие. В падении он снова наставил меч на эльфийку, целясь точно в грудь, и если бы блок вторым кинжалом не остановил удар, все было бы кончено. Смуглый воин практически сидел на девушке, со всех сил вдавливая оружие в ее тело, и шипел от натуги, потому что эльфийское лезвие все еще защищало свою хозяйку.       Силы быстро покидали и так порядком уставшую Тауриэль. Подспудно она догадывалась, что это противостояние долго не продлится. Она видела злость в глазах истерлинга, чувствовала, как капли его пота упали ей на лицо. Лезвие варварского клинка все приближалось, когда Тауриэль снова вспомнила Кили. Ощущение было практически болезненным, как и то, что ей предстояло ощутить совсем скоро. Из последних сил она боролась за свою жизнь, желая смерти и ненавидя ее одновременно. Она устала горевать о своей утрате, но мысль, что враги всегда оказываются сильнее, каленым железом жгла рассудок и глаза.       Солнце ослепляло, вокруг кипела битва, а девичьи руки дрожали. Это был конец. Она устала. Устала бороться, устала быть одна, устала жалеть. Устала оглядываться назад. Но куда, как не назад, ей оглядываться, когда все самое ценное осталось позади? Она снова вспомнила Воронью Высоту, вспомнила ту короткую схватку, оставившую после себя лишь кровавые потеки его угаснувшей жизни и ее опустевшую душу, вмиг превратившуюся в холодную пустыню. Хотелось тепла, хотелось заботы, хотелось… Его рядом. Так может быть, единственным избавлением от этих мук станет смерть? Тогда она больше не будет бояться вспоминать. Что ж, пусть будет…       «Держись, любимая», — словно сквозь время и пространство раздался его голос.       Тауриэль широко распахнула глаза, созерцая перед собой искаженное злобой лицо истерлинга. Кили не было рядом. Или был?       «Держись, родная, — в самое острое ушко шептал невидимый хранитель. — Держись, ты сможешь…»       — Почему? — чувствуя как то ли от натуги, то ли от отчаяния слезы катятся по щекам, прошептала девушка. — Почему?!..       «Держись, не сдавайся! Ты сильная, я знаю».       Ладонь с кинжалом дрожала, норовя выронить оружие. Соленый привкус пота стекал по губам и ощущался во рту.       «Ты сильная. Ты сильнее меня. Ты сможешь!.. Я помогу».       Сил почти не осталось, но откуда-то они вдруг взялись. Тело нещадно вжималось в песок, но в то же время его будто кто-то поддерживал, обнимал и не давал сдаться.       Понимая, что у нее есть лишь один-единственный шанс, Тауриэль резко освободила одну руку, оставив весь вес вражьего меча на другой, и выбросила ее в сторону. Пальцы жадно загребли песок, но эльфийка уже знала, что у нее получится. Схватив рукоять собственного лука, она со всего размаху ударила им вастака по лицу. Острый тугой рог тут же оцарапал загорелую кожу, а мужчина рухнул вбок, хватаясь за рассеченную скулу. Этой передышки было достаточно, чтобы Тауриэль приподнялась и вонзила свой кинжал в грудь противника.       Едва она встала на ноги, Тауриэль огляделась: вокруг все еще звенело оружие, падали побежденные, лилась кровь. Весь золотой песок был пропитан бурыми пятнами, тут же просачивающимися вглубь, ближе к земле. В нерешительности девушка посмотрела на свои руки. Откуда взялись силы? Чьим был тот голос? Кто не дал ей оступиться на краю пропасти? Кто защитил? Неужели ее любимый? Неужели это он? Кили?..       И тут впервые за многие десятилетия, полные горечи, отчаяния и попыток забытья, Тауриэль поняла, что больше не страшится. Не боится помнить. Не боится вспоминать. Прорезая пыль, дорожки слез текли по ее щекам, когда перед глазами расцветала его улыбка. Хитрая, добрая, родная. Желанная. Вот бы увидеть ее еще раз… Столько лет Тауриэль отказывала себе в этом слабом счастье, закрываясь от самой себя, а теперь ей не хватало времени даже для самого маленького глотка.       Вдруг Тауриэль внезапно поняла, что ее воспоминания — не наказание за беспомощность, не плата за недозволенную любовь, не рок. Это то единственное, что оставил после себя Кили. То единственное, что он успел ей подарить. Такое нельзя забывать. Нельзя. Нет, она никогда не забудет. И помнить больше не боится.       Кили здесь не было — Тауриэль знала это. И ослабшие руки ее поддерживал не он, и слова шептали не его губы. Его здесь не было — он был далеко. Была лишь память о нем — настолько сильная, что та сама боролась за своего хозяина. Настолько живая, что не давала умереть своему единственному хранителю. И была любовь.       Тауриэль медленно подняла тисовый лук. Впереди наступали еще истерлинги, теснившие ее товарищей. Оставались уже считанные шаги. Ситуация действительно была безвыходная. Из такой просто не может быть выхода, силы бесконечно не равны. Лишь гибель ждет храбрецов. Знающие обычно говорят: «Это конец». Но Тауриэль больше не сдастся. Теперь ей есть, что беречь. И да, она лгала, когда говорила, что своим оружием собирается только убивать. Она собиралась защищать. Защищать других, защищать правду, защищать свои чувства и столь важные воспоминания собственной любви. Их любви.       — Я знаю, Кили, ты ждешь меня в чертогах Мандоса. Ты ждешь так долго, но… — Тауриэль крепко сжала лук, доставая из колчана стрелу, — подожди еще немного. Я скоро.       И, натянув тетиву, она бесстрашно устремилась вперед.