Не удержал

Он зарывается пальцами в волосы не расчёсанные, не расчёсанные, ведь больше напомнить о том, что нужно не лениться и брать утром расчёску в руки, некому. Чонин. Ким Чонин, щуря уставшие глаза, смотря серую аптеку, наконец усаживается на скамью напротив неё, поджав под себя ноги. Наушник из уха выпадает в который раз, и парень снова вздыхает и уже хочет повернуться на рядом сидящего парня, Сехуна, и сказать ему, что вообще-то, лучше отвлекать от прослушивания песен, потому что это добром не закончится, но потом неожиданно понимает, что не О Сехун вырвал наушник из уха, а ветер, кажется. Но не тот парень. И вроде, пока не слишком больно. Пока сердце не разбивается до основания, бьётся ещё, а в голове остаются какие-то поломанные надежды. Да, эта самая глупость, на которой и живёт этот Чонин несколько месяцев. Наверное, время года слишком сильно на него давит. Скорее всего, осень делает его сердцу так больно, вернее, не сердцу уже. Тому, что от него осталось. Кажется, он снова слышит визг тормозов, которые раздались в этом месте, на этой самой замызганной улице, ровно четыре месяца назад. Парню хочется закурить, но он понимает, что Сехун не хотел, чтобы он делал это, поэтому сокрушается, сдерживая себя от того, чтобы засунуть руку в карман джинс за пачкой. Ещё Сехун не разрешал ему много ворчать и всегда говорил, чтобы он одевался теплее, потому что Чонин всегда легко заболевает. Нестерпимо хочется, поэтому он озирается, боясь увидеть дымку фигуры Сехуна, фигуры, которой, в общем-то, не могло здесь появиться никак. Он испытывает почти что детскую радость, будто незаметно утащил конфету, которую давно хотел съесть, хотя родители не разрешали. И он затягивается, пуская в лёгкие дым, и глаза на удивление сухи у него, хотя вообще-то, Чонин должен рыдать. Он чётко помнит, как кашлял, лёжа дома в постели, а Сехун всё болтал о том, что сходит в аптеку за лекарствами, потому что тех как всегда в нужное время дома нет, но Чонину лечиться-то надо. Помнит, как говорил Сехуну, что не нужно этого, что и на чае с мёдом поправится, да и температура спадёт, помнит, как тот отказывался и говорил, что всё-таки купит лекарств и вылечит его, ведь у них была запланирована поездка, куда — Чонин не помнил и тогда. Помнил только звук закрывающейся двери, как прошлись чужие пальцы по его волосам, помнил взгляд, полный любви и сочувствия в свою сторону и слова: — Я ненадолго, аптека же близко. Приду минут через десять, не скучай, — помнил, какая широкая улыбка была на лице у Сехуна, и как тихо закрылась дверь. После этого были долгие минуты ожидания. Пять, десять. На двадцатой он забеспокоился и начал звонить, но в итоге получил тишину. Он не знал, почему так сильно встревожился, и сейчас думает, что наверное, очень забавно смотрелся со стороны, когда шёл по улице в сторону той самой аптеки, со слезящимися глазами и горящим лицом, потому что чувствовал п л о х о е. И наверное, его лицо было со смешным выражением, когда он понял, что произошло. Он чётко помнил вой сирены и столпотворение, а ещё помнил, с каким ужасом ходил по коридору больницы, пока врачи пытались спасти жизнь дураку-Сехуну, который заметил машину, летящую на огромной скорости только тогда, когда она заставила его почувствовать боль. Помнил чувство, когда ему казалось, что он слышал биение чужого сердца. Казалось, будто он слышал каждый стук сердца Сехуна, слышал, до дрожи в коленях боясь того, что наступит оглушающая тишина. Тудум, тудум, тудум. Он кашлял всё чаще, отправляя мокроту в платок, испытывая страшные спазмы в лёгких. Сейчас ему кажется, что они могли бы убить его тогда. Было бы лучше, если бы всё-таки сделали это, наверное. Чонина колотило ознобом, он глотал сопли, игнорируя обеспокоенные взгляды проходящего мимо себя медперсонала, глотал сопли и не обращал внимания на то, что сам был готов валиться с ног. Не удержал. — Не удержал, не удержал… — слова, несчётное количество раз срывающиеся с его губ, слова, намертво вбившиеся в память и слова, день за днём заставляющие ненавидеть себя ещё больше, потому что… Сехуна больше нет. Чонин не знает, почему потерял сознание, когда ему сообщили эту новость. Из-за того, что температура поднялась слишком сильно, из-за того, что переволновался или же из-за страшной боли, которая рубанула по сердцу. И кладбище он не понимал, что чувствовал. Тогда, стоя на коленях, на коленях перед плитой с именем того, с кем дышалось легче, он ощущал что-то жуткое. Это была не боль, это было что-то хуже. Будто сердце через мясорубку пропускали. У Ким Чонина нет сердца больше. Этот парень так и сидит сейчас на той самой скамье, неожиданно поняв, что Сехун обязательно выйдет из аптеки. Он смотрит на её двери и уже практически видит, как Сехун давит на ручку и выходит на улицу, спеша домой. В их дом. И когда в самом деле замечает какого-то паренька со светлой шевелюрой, который был почти как он, его Сехун, выходящего из аптеки, вскакивает на ноги, и сердце у него уже бьётся быстрее, и надежда в нём селится, брови сдвигаются в одну точку, ведь: «Ты же выйдешь сейчас…» Но он не выходит. В эту секунду реальность его на части разбивает, надежда рушится и, кажется, больнее некуда. Но Сехун вернётся, ведь он обещал… — Не удержал…