***
Впервые Гарри увидел его ранней весной, когда было уже достаточно тепло для первых цветов, пахнущих смесью корицы и свежести, и распускающихся, словно надежда. Это сложно назвать встречей, потому что Стайлс уверен, что парень его не заметил. Брюнет рассматривал открытки, стоя в магазине, чтобы как-то потратить свободное время. Стеллаж был полностью заполнен ими, с разными поздравлениями и разных размеров, поэтому занятие как минимум на час обеспечено. На самом деле, он пришел сюда со своим другом, Найлом, но тот исчез в телефоне, как только получил сообщение от своего соулмейта, а это было около получаса назад. Честно говоря, Гарри уже тошнило от этой парочки, может, из-за их слишком слащавого отношения друг к другу, а может, это проявлялась легкая зависть. Они вели себя, будто вместе уже пятнадцать лет, хотя прошел всего месяц с того момента, как блондин встретил свою родственную душу на каком-то концерте. Безусловно, Стайлс радовался за них, но пару раз жалел, что все же пошел в тот день с Хораном, потому что тот последующую неделю не замолкал, болтая о цветах, кофейном вкусе конфет в салатовых обертках и сердечках на руках, нарисованных блестящей ручкой. Вообще, Найл должен помочь ему подобрать одежду, потому, что он уже видит краски, и из него выходит неплохой консультант. Правда, Хоран в прошлый раз поиздевался над зеленоглазым, уверяя, что рубашка черного цвета, а не желтого, как сказал продавец и он точно не выглядит в ней как идиот, но эту историю лучше не вспоминать. Гарри мысленно застонал, смотря, как его друг смеется, сидя на небольшом пуфике и печатает что-то в своем телефоне, отворачиваясь обратно. Честное слово, про них можно снимать многосерийный банальный сериал о любви. Он гадал, какого цвета надпись «С Днем Рождения», потому что мог различить лишь голубой цвет бантика, нарисованного сбоку. Почему мир выглядит как поломанный телевизор, показывающий лишь серый? Интересно, а как вообще выглядят цвета? Они похожи на запахи, способные хранить воспоминания? Или, может, на сладости, от которых остается приятный привкус на языке? Стайлс перевел взгляд на окно, откладывая кусок картонки в сторону, пробегая им по почти пустой улице и останавливаясь на парне, стоящем напротив входа. Он был невысокого роста, одетый в светлое короткое пальто, и вообще всем своим видом от стиля этой страны. На голове была шапка, а не какой-то пафосный берет, а через плечо висела серая, немного старая сумка. Гарри никогда не видел его раньше, не на одной из улиц, по которым часто гулял, поэтому решил, что тот, скорее всего, турист. Сейчас, конечно, был не сезон, но и в любое другое время года здесь можно встретить посетителей из других стран. Парень явно выглядел обескуражено, держа в руках телефон, сверяя на нем что-то с указателем и постоянно заправляя свои волосы, похожие на растопленную карамель, которая плавится на языке, под шапку. Пару минут постояв так, он повернулся к витрине, демонстрируя Гарри, которого так и не замечал, светящиеся голубые глаза и мягкий румянец на щеках, похожий на бледно-розовую розу. Брюнет не сразу понял, что происходит, продолжая пялиться на парня, замечая, что цветы в вазоне, стоявшего возле магазина, на самом деле сиреневые, молодые листочки на деревьях — зеленые, а жизнь уже не серая, с вкраплениями голубого. Срываясь с места так, словно он выиграл миллион в лотерею, Гарри побежал к выходу, чуть не сбивая старушку, расплачивающуюся у кассы. В голове мелькали моменты, где Стайлс обнимает своего соулмейта, пахнущего макадамским орехом и ванилью (он готов был поклясться, что именно так пахнет его родственная душа), вдыхая его запах и надеясь впечатать тот в свои легкие. Но улица оказывается пустой и серой, и Гарри снова видит лишь голубизну неба. — Хэй, что случилось? Тут только что приземлился космический корабль с марсианами и всем таким, что ты так рванул? — кладя руку на плече друга, спросил Найл, выбежавший следом за ним. — Нет… я… он… я видел своего соулмейта, — Гарри тяжело дышал, словно в легких совсем не осталось воздуха, желая снова наполнить их, осматривая улицу. Он стоял на месте так долго, и за одну секунду вдруг исчез. Не мог же этот парень испариться? — Гарри, здесь никого нет, — голос Хорана был мягким, будто он говорил с умалишенным, видящим то, чего нет. — Хватит зацикливаться на этом. От этого ты быстрее не найдешь свою родственную душу. — Но он был здесь! У него голубые глаза, и… — Ты и так видишь только голубой цвет, — Найл прервал парня, хватая за рукав пальто и утягивая обратно в магазин. — Забудь и пойдем. Гарри выдохнул, стараясь не думать о том, что, возможно, упустил своего соулмейта.***
Погода в последние дни действительно отвратительная, небо покрыто влажным туманом, а жизнь кажется еще более серой. Лужи под ногами похожи на черные дыры, в которых тонут звезды, а капли дождя — на слезы, застывшие на щеках. Гарри чувствует себя в безопасности, сидя за столиком в кафе, с шарфом вокруг шеи и стаканом зеленого чая. Он бы взял чашку, а не дорожный вариант, если бы знал, что дождь его задержит, руша все планы. Парень хотел подойти ближе к Эйфелевой башне, доставая из своей сумки альбом и карандаш, проводя пару часов в попытках вывести идеальные линии. Наверное, красками рисовать интереснее, думал Стайлс, оставляя на бумаге серые полосы, выражая ими свои чувства. Ладно, это довольно сложно, когда они все — один цвет, и все, что можно нарисовать — грязные облака и разбившиеся мечты. Парень чувствует вдохновение, находя завораживающие в еле видном силуэте башни, окутанном туманом, отставляя свой стакан в сторону и забывая о нем. Карандаш мягко скользит по альбомному листу, оставляя след, будто расписываясь. Все рисунки в альбоме однообразные, серые, и Гарри соврал, говоря, что его начинает тошнить от голубого — его тошнит от серого, потому что голубой — цвет надежды. Парень почти заканчивает с тучами и небом, переходя к выложенному плиткой мокрому асфальту и несколькими павильонами, делая глоток остывшего чая и слегка морщась от неприятных ощущений. В кафе пустынно и витает насыщенный аромат корицы, исходящий от булочек, и для Гарри запахи давно стали значить больше, чем цвета. Например, счастье пахнет шоколадными кексами, а грусть — яблоками и холодом. Стайлс стирает очертания полного мужичка, стоящего возле одного павильона под карнизом, которого у него не выходит нарисовать уже около получаса. Никто не говорил, что он хороший художник, но могло же получиться хоть что-то? Переключаясь на молодого парня, стоящего рядом, с пакетом с круассаном в руке, Гарри отмечает его странный и совершенно не гармонирующей с улицей стиль: элегантно и как-то по-французски выглядит лишь зонт, который и то не сочетается с остальной одеждой. Он откусывает кусочек изделия, поднимая свой взгляд на небо, щурясь от яркого, не смотря на отсутствие солнца света, и явно не радуясь такой погоде. Видимо, парень хотел сделать пару удачных кадров с этого ракурса, судя по камере, висящей на шее. На его губах остается немного шоколада, который парень не спешит слизывать, наслаждаясь приятным вкусом на языке. Гарри клянется, что это второй раз, когда он видит шатена, потому что розовые губы незнакомца неплохо гармонируют сладостью на них, а красное сердечко на сумке с ее цветом. Это второй раз, когда парень видит цвета, и это настолько прекрасно, что он на минуту теряет дар речи, желая, что бы мгновение никогда не заканчивалось, трава оставалась зеленой, а его свитер — бирюзовым. Брюнет бросил карандаш на стол, не заботясь о том, что тот упал на пол, усеянный крошками, в сопровождении с характерным звуком, оставляя свои вещи в кафе, и выбежал на улицу. Во второй раз он не может упустить своего соулмейта, так и не узнав его имени. Но, к разочарованию Гарри, на улице парня встретил лишь ветер и мелкие капли дождя, а птицы на запястьях снова стали серыми, словно пойманные в клетку.***
Утро пахло молотым кофе, свежеиспеченным багетом и восходом солнца. Гарри любил рассветы, хоть ни разу не видел их цветов, медленно меняющихся. Но, судя по словам мамы и еще нескольких знакомых, это выглядит волшебно. Краски на небе похожи на клубничный коктейль, а маленькие облака — на кусочки сладкой ваты, и, определенно, увидеть рассвет — единственное желание парня. Возможно ли любить то, что не видишь? Да, потому что Стайлс уже любил человека, который подарит ему возможность различать цвета, даже не будучи знакомым с ним. (Он чувствует, что тот шатен определенно его родственная душа, но продолжает пытаться отрицать это, потому что во всех рассказах встречи соулмейтов звучат намного лучше). Теплый ветер раздувает края не застегнутого пальто Гарри в стороны, пока тот достает из кармана телефон, вибрирующий пару секунд назад. Он получает сообщение от Найла с двумя фотографиями совершенно одинаковых рубашек, спрашивая, какая лучше. Стайлс догадывается, что они отличаются цветами, поэтому фыркает, набирая в ответ «Я не различаю цвета, идиот», и пряча устройство обратно. В последнее время его настроение не поднимается, и он чувствует, что становится таким же серым, как и все вокруг. Вообще, Гарри шел за своим завтраком, но забыл и про него, и про друга, желающего поиздеваться, и про колючий свитер, стоило заметить карамельные пряди, торчащие из-под шапки и голубые глаза, взгляд которых был устремлен в маленький экран телефона. Парень сидел за столиком, любезно поставленным владельцем кафе на улице, ничего не заказывая и просто читая про последние события на каком-то новостном сайте. Судьба никогда не давала таких открытых намеков, тем более, три раза подряд, поэтому считая, что четвертого не будет, Гарри решил действовать. Думая, что просто так подойти, говоря «Хэй, я твоя родственная душа» будет как-то не красиво, Стайлс начал осматривать улицу в поисках того, что могло бы скрасить момент. Не то, чтобы он был каким-то романтиком, дарящим на первом свидании конфеты и любящим прогулки на каноэ в лунную ночь, но, похоже, Париж воспитал его именно таким. Не обращая внимания на апельсины во фруктовой лавке, которые, наконец-то, обрели оранжевый цвет, а одежда людей стала разноцветной, Гарри уже впадал в панику, боясь, что парень снова исчезнет. И да, он совершенно уверен, что не психически больной, и этот шатен реален, а не галлюцинация, внезапно появившаяся. Взгляд Гарри затормозил на белых вазонах, обмотанных розовой лентой, которая начинает терять цвет (да, Стайлс знает о системе «Ты не будешь видеть цвета окончательно, пока твой соулмейт не заметит тебя), стоящих около небольшого павильона. В них аккуратно стоят розы, с табличкой посередине каждого, на которой написана то ли цена, то ли название, шрифт слишком мелкий, что бы прочитать с такого расстояния. Брюнет смотрит на парня, слава Богу, он все еще сидит там, и быстрыми шагами переходит узкую улочку, проверяя в кармане купюру. Продавец оказывается слишком любезным, улыбаясь, и каждую минуту поправляя свой берет, словно желая, чтобы на него обратили внимание, подробно рассказывая о каждом цветке. Они все прекрасны, чтобы упустить хоть один. К концу их диалога Гарри снова видит лишь серый вокруг себя, отдавая деньги за красную, как ему сказали, подобную солнцу на закате розу, хотя он и так ни разу не видел его. Стайлсу кажется, что на улице становится холодно, как, например, в Антарктиде, потому что пальцы на руках коченеют, теряя чувствительность, когда до столика остается четыре шага, а воздух становится слишком горячим, что бы вдохнуть его. Перед глазами темнеет, и он сейчас потеряет сознание, ну, или умрет. Гарри повторяет в своей голове весь свой английский словарный запас, выученный за школьную программу и несколько лет дополнительных занятий, потому что голубоглазый из Британии, и нет, он не узнавал это специально у официантки в кафе, в котором тот обычно ел. Просто счастливая случайность, что они давно знакомы, и она готова поделиться с ним всем, о чем знает. Брюнет вытирает вспотевшие ладошки о свои штаны, вдыхая как можно глубже, потому что чувствует, что рядом с парнем дышать будет невозможно, прежде чем преодолеть небольшое расстояние между ними, кажущиеся огромным. — Эм, привет, — поздоровался Гарри, надеясь, что его французский акцент звучит не слишком отвратительно. Парень слегка вздрогнул, видно, не ожидая, что с ним может кто-то заговорить в чужом городе, куда он приехал всего на три недели, откладывая телефон на столик, блокируя его и поднимая голову, устремляя взгляд на Стайлса. Глаза незнакомца на таком близком расстоянии выглядят еще великолепнее, и в тысячу раз красивее всех тех вещей, с которыми он их сравнивал. Небо не достаточно бесконечное, что бы передать их живой цвет, а звезды не достаточно яркие. Шатен несколько секунд смотрел на него, слегка хмурясь, а потом куда-то позади, за спину, бегая глазами по толпе, словно потерял кого-то. Ладно, может он немного растерялся, потому что теперь может видеть цвета. Гарри, не обращая внимания на такой жест, подбирал слова в голове, готовясь подарить розу. Он надеется, что это будет не слишком банально и сопливо, как в каких-то мелодрамах. Но стоило ему лишь открыть рот, парень подрывается с места, хватая телефон, резким движением отпихивая Стайлса в сторону, и тот чуть не падает, сбитый с толку. — Чувак, отойди, из-за тебя я могу упустить своего соулмейта, — кидает голубоглазый, на секунду останавливаясь, прежде чем побежать к остановке, находящейся позади них. Гарри теряется, не до конца приходя в себя и наблюдая, как его родственная душа кладет руку на плече незнакомой девушки, которая собиралась заходить в маленький трамвай. Она неуверенно улыбается, теребя одной рукой конец своего зеленого шарфа, слушая парня, и кивает, поднимая на него взгляд. Их пальцы переплетаются, будто желая уничтожить Стайлса. Мир брюнета рушится слишком быстро, как карточный домик, сердце падает в бездну, в которой тонут надежды, а шипы цветка впиваются в сжатую в кулак руку, оставляя порезы. Глотать становится сложно, глаза наполняется влагой, и Гарри чувствует, как умер внутри, сгорел, словно ночная свежесть на солнце.***
Улицы заполняются желтым, с легким оттенком оранжевого, искусственным светом, стоит солнцу спрятаться за домами, позволяя небу темнеть. Фонари, словно светлячки в траве, загораются, освящая влажную от недавнего дождя плитку, все еще пахнущую им. Гарри сидел на скамейке, рассматривая грязь на своих туфлях и нежно сжимая в руке почти завядшую розу. Лепестки торчат в разные стороны, от них больше не веет свежестью, и холодный воздух — единственное, благодаря чему она еще существует. Стайлс подмечает, что этим они где-то похожи, потому что он тоже существует благодаря холодному весеннему вечеру. Из ран на руке продолжает течь кровь, и они несильно пекут, напоминая о таких же где-то внутри. Гарри касается пальцами выплавленных букв Infinite на своем браслете, не до конца понимая значение, потому что уже не верит в нее. Он может с уверенностью сказать, что цвет украшения золотой, как первые лучи солнца или одуванчик, запутавшийся в волосах, но не чувствует ничего, кроме пустоты. Она похожа на кислоту, медленно и мучительно разъедающую изнутри. Теперь Стайлс может рисовать картины разноцветными красками, и, наконец, увидеть рассвет, но не может лежать на мягком покрывале, рассматривая глаза своего соулмейта, пытаясь запомнить каждую их частицу, и утверждая, что этот оттенок голубого — самый прекрасный. Он видит цвета, но в этом нет смысла. Ваниль больше не пахнет любовью и теплом, а скорее разрушением. Эйфелева башня загорелась, напоминая салют и посылая неяркие вспышки в черное, как разлившиеся чернила небо, безнадежно пытаясь зажечь его. Гарри поднял голову, мельком смотря на огоньки, слушая восторженные вздохи и вспышки фотоаппаратов, и отмечая, что уже довольно поздно и самое время возвращаться домой. Ему совершенно не хотелось вдыхать запах одиночества, сжимая в руках холодные простыни, поэтому парень крепче обнял себя, устремляя взгляд вниз, словно считая, что пепельно-серая плитка интереснее достопримечательности города. Брюнет настолько часто видел ее, что мог в мельчайших подробностях описать башню, как днем, так и ночью. Туристы продолжали восторженно обсуждать зрелище, кажется, на всех языках мира, активно жестикулируя руками, и, может быть, даже соревнуясь, кто больше знает о Eiffel Tower. Она, конечно, сейчас, в красках, а не однообразном цвете, выглядела намного лучше, но у Гарри не было желания даже смотреть. И вообще, это абсолютно не честно. Встреча с родственной душой, наверное, самое яркое и запоминающиеся событие в жизни любого человека, а Стайлс совершенно не так представлял свою. Там, определенно, должно было быть больше счастливых улыбок, первых поцелуев, сладких, как начинка круассанов и чего-то особенного. Ладно, эту встречу можно посчитать сном, ошибкой, да чем угодно, но нет, красный цвет розы и фиолетовый бантик, вплетенный в волосы мимо проходящей девочки, продолжал резать глаза. Похоже, Гарри единственный неудачник, который видит цвета, но не имеет соулмейта.***
Когда Эйфелева башня зажигается во второй раз, спустя час, и со всех сторон раздаются очередные комментарии, выражающие восторг, Стайлс слышит голос над своей головой. — Можно присесть рядом? — спрашивает тот, в ответ на что зеленоглазый пожимает плечами. Честно, ему сейчас плевать на такие мелочи. Спустя секунду незнакомец садится, а Гарри мысленно замечает, что от него пахнет домом и еще чем-то чертовски знакомым. — Знаешь, такой дерьмовый день, — выдыхает тот, а брюнет даже не удосуживается поднять голову, ну, потому что, хэй, парень, это твои проблемы и мне нет до них дела. Хотя, может, выговориться сейчас лучше, чем проводить несколько ночей на маленьком балконе, не желая увидеть первый в жизни рассвет, мечтая, что бы его осколки глубже врезались в нежную кожу, вырезая боль, поэтому… — Та же фигня, — Стайлс продолжил, когда через несколько минут парень так и ничего не сказал. — Что случилось у тебя? — Мой соулмейт оказался не моим, — он откинулся на спинку скамейки, поднимая голову вверх и ставя рядом с собой бутылку какого-то дешевого вина, а Гарри захотелось заткнуть свои уши ватой или вообще стать глухим, потому что снова разговор о родственных душах. — Я, кажется, влюбился в ее глаза цвета неспелого яблока. Благодаря ей я увидел мир в красках, пригласил на свидание, желая осчастливить нас обоих. Но, в итоге, она уничтожила меня, пока мы сидели в кафе, извиняясь и говоря, что до сих пор видит лишь один цвет. Да, брюнет понимал его, чувствуя то же самое, будучи таким же неудачником, найдя в городе любви лишь всепоглощающую пустоту. Гарри отвлекся, считая лепестки умирающей розы и думая, что именно столько раз разбилось его сердце. Когда он пришел в себя от крика какого-то туриста, кажется, это был испанский, рядом с ним никто не говорил. Отлично, теперь даже незнакомым людям неприятно находиться возле Стайлса. Он поднял голову, уверенный, что остался в одиночестве, и почти сразу же чувствуя, как бездна, разрастающаяся внутри, поглощает его. Глаза парня были плотно закрыты, на них забавно спадало пару прядей из челки, а длинные ресницы слегка подрагивали, и, ох, это уже четвертый раз. Четвертый раз он встречает своего соулмейта и не может заговорить с ним. — Я… я… прости, но мне пора… э… идти, — Гарри глотает слова, еле удерживая дрожащими пальцами стебель цветка, с которым никак не может расстаться, как и с надеждой на то, что его история будет иметь счастливый конец. Кажется, это только его вина, что голубоглазый сейчас сидит, пока огни башни отбрасывают тени на его лицо, чувствуя, как разрушается. — Подожди, — внезапно говорит парень, резко хватая подскочившего со скамьи Стайлса за запястье, из-за чего паника того увеличивается. Незнакомец явно не будет рад, если узнает, что зеленоглазый его родственная душа, судя по их встрече с утра. Гарри хотелось вырваться и бежать, бежать вперед, сквозь толпу туристов, подальше от этого места, но все, что он мог сделать, это стоять, слушая свое слишком громкое сердцебиение. — Я тебя уже видел сегодня, — продолжает шатен, осматривая Стайлса. — И я понял две вещи. Первое, — он говорил медленно, и Гарри хотел оставить этот голос навсегда в своей голове, или записать его на диск и слушать каждый день, не ставя на паузу, — твой французский акцент звучит чертовски привлекательно. И второе — та девушка действительно не мой соулмейт. Им являешься ты. Парень сказал это спокойно, без капли радости или хотя бы чего-то похожего, просто констатируя факт, и бежать отсюда казалось Гарри отличной идеей. Ладно, он сейчас вежливо объяснит, что он не виноват, и сама судьба решает, кто будет твоей родственной душой. В конце концов, теперь они оба различают цвета, и ведь не обязательно становится парой, потому что систему иногда позволено нарушать. Гарри старается не думать, сколько осколков упавших звезд вонзится в сердце, пока он будет говорить это. Все листки в его альбоме заняты острыми скулами и беспорядком на голове, и возможно, это уничтожает его больше, чем огонь бумагу, сгорающую в камине. — Скажи, мальчик, имени которого я не знаю, — брюнет вздрогнул, когда хватка на запястье стала сильнее. — Ты знал это? — Стайлс слабо кивнул, смотря куда-то вниз. — И, как я полагаю, эта роза для меня, верно? Гарри, кажется, лишился возможности говорить, кивая во второй раз и почему-то думая, что их руки смотрелись бы вместе как звезда и найденная ими Вселенная. — Ну, и в чем проблема? — спрашивает он, мягко улыбаясь, и зеленоглазый чувствует, как бездна внутри становится меньше. — Мы, наверное, в одном из самых романтических мест Парижа, у тебя в руках роза, а я твоя родственная душа. Гарри краснеет, кусая губы, потому что да, это немного неловко. — Она немного завяла и уже не такая красивая как в начале, — бормочет он, протягивая цветок парню, который, беря тонкий стебель пальцами, улыбается еще шире. Твои глаза слишком похожи на бесконечность, чтобы обращать внимание на такую мелочь, думает шатен,, но не говорит этого вслух, представляясь. — Меня зовут Луи, и я всю жизнь мечтал жить в маленькой квартире в Париже со своим соулмейтом. — Я Гарри, — тихо шепчет он, — и я всю жизнь мечтал увидеть рассвет в красках вместе со своим соулмейтом. — У меня есть бутылка вина. — А у меня небольшая квартирка с балконом на втором этаже.***
Они всю ночь лежат на цветном покрывале, на балконе в маленькой квартире на втором этаже, с открытыми окнами, позволяя звездам смотреть на них. Их губы слегка горькие от недавно выпитого напитка, бокалы с которым стоят на полу рядом, но все еще хранят привкус ванили. Луи выводит пальцем на оголенном плече Гарри узоры, обещая, что обязательно переедет в Париж, пока тот медленно целует его, веря каждому слову. Никто не думает о разбитых сердцах или увядающих розах, пока на горизонте загорается рассвет.