Генри Ли

Приходи, приходи, малыш Генри Ли И проведи со мной всю ночь. Ты не найдешь во всем мире девушку, Что сравнится со мной… Его не звали Генри Ли. Да и этот новенький не очень смахивал на девушку, но почему-то Ёнгук не мог оторвать свой взгляд от него. Как будто на нём звезды сошлись! Этот Ким Химчан… Только месяц назад он пришел в этот офис, уже целый месяц Ёнгука терзали тяжелые сны, после которых кровь в венах кипела, а тело изнывало, желая близости. Эта мания к незнакомому блондину приносила почти физическую боль. Стоило пересечься взглядами с Кимом, как в глазах темнело, а воздух в лёгких густел – ни вдохнуть, ни выдохнуть. Но главное – это гудящая боль в груди, которую не могла заглушить ни хорошая выпивка, ни лёгкая интрижка. До появления Химчана о таких вещах Ёнгук и задуматься не мог. Да, этот парень явно прививал ему вредные привычки. Но что бы ни делал брюнет, в голове постоянно возникал образ дразнящих лисьих глаз. Перемены заметили даже коллеги: залегшие под глазами тёмные синяки и похудевшее лицо вызывали опасения: не заболел ли Ёнгук? Нет, просто очередной ночью он просыпался от очередного тяжелого сна и уже не мог заснуть, пока не восходило солнце. Ким звал его, поддразнивал, даже если сам того не понимал. Она наклонилась через забор За парой поцелуев И перочинным ножом в своих руках Исполосовала его вдоль и поперек… Химчан был опасен, совсем как та девушка из песни. Это Бан был примерным сотрудником: трудолюбивым, покладистым, общительным и вообще лучшим в своем деле. В отличие от свободолюбивого Кима, который чаще других нарушал дресс-код, потому что настроение не позволяло ему одеться в строгий костюм. Который так часто курил возле офиса директора, потому что начальник тоже курил, а значит и табачный дым ему не очень помешает. Который мог нагрубить подчиненным, потому что их работа требовала от них большей отдачи. Держали его здесь только потому, что он был единственным, кто мог сравниться с Баном. Все в этом бунтаре: от испачканных в чернилах пальцев до томного взгляда – притягивало Ёнгука, будоражило до легкой дрожи в руках. Но Бан боялся подойти к Киму, будто тот мог зарезать его перочинным ножом, который мог лежать в кармане Химчана. Возьми его за бледные руки, Возьми его за ноги И брось в глубокий-глубокий колодец… Блондина колотило от этого зализанного, ухоженного и идеального во всем Бан Ёнгука. Вопрос: от чего его колотило? От прилизанной прически? Скорее всего. Ох, Химчан бы разнёс ее в пух и прах, чтобы его мамочка заплакала при виде своего непричесанного чудо-сына. Но было что-то еще. Этот тяжёлый взгляд, которым Бан одаривал его почти каждое утро, он был таким животным, пробирающим до глубины души. Таким, от которого спирало воздух, а в глубине души начинало клокотать. С ума сойти, это так нравилось Киму. С каждым разом, изо дня в день, Химчан, будто накапливая это в себе, хотел Бана все сильнее и сильнее. Если бы не эта огромная толпа в офисе, то Ким бы без зазрения совести набросился бы на брюнета. Старший бы даже не был против – даже сомневаться не приходилось. К Рождеству Химчан уже был как оголенный нерв. Ему нужен был только один человек во всей Корее. И именно он так странно избегал общества блондина. Но появился шанс: корпоратив. Тот случай, когда все сотрудники напиваются до забвения и просыпаются в объятиях коллег. Ёнгук не терпел корпоративов: прокуренный зал и пьяные знакомые – не это было по душе приличному парню. Зато было по душе Химчану, который пил до тех пор, пока не потерял Бана из виду. Его нужно было найти, очень нужно. Ким выбежал из клуба, проверил коридоры, туалеты, ещё раз клуб. Но нигде не было этого такого необходимого брюнета. Чан выбежал на улицу, позабыв про то, что на улице царил зимний мороз. Он оглядывался снова и снова, пока гнетущее его желание пробирало изнутри, доводило до ужаса. Ким оступился, потеряв равновесие, и тут же врезался в чужую спину. Блондин встретил знакомый тяжелый взгляд. - Чёрт возьми, это ты, - облегченно выдохнул Ким, схватив Ёнгука за бледные ладони. Это были первые слова, обращённые к Бану. Гуку нравилось целовать Химчана: такого притягательного, одуряющего до безумия и в стельку пьяного. Мягкие губы отдавали алкоголем и табаком, но это чертовски заводило Бана: его руки бесстыдно лежали на чужой пояснице. - Едем ко мне, - оторвавшись от дурманящего блондина, выдохнул Бан. Это были его первые слова, обращённые к Химчану. Лежи там, лежи, малыш Генри Ли, Пока плоть не отойдёт от костей... Ёнгук умирал, падал в пропасть так безнадёжно и бесповоротно. Но ему нравилось. Нравилось стягивать с Химчана узкую кофту и целовать тонкую шею, нравилось ощущать чужое дыхание и прикосновения. Нравилось покрывать поцелуями содрогающиеся плечи. Кожа у Химчана была грубая, словно песок. А пахло от него ужасным перегаром и чужими духами. Это жутко раздражало и одновременно возбуждало. Но не так сильно, как полувдохи-полустоны блондина и его прикосновения к шее, по ключицам, вниз по животу и... Бан тяжело дышал от удовольствия. Когда ему было так же хорошо в последний раз? Наверно, никогда, потому что до этого рядом не было Химчана. Киму нравилось касаться Ёнгука. Его кожа была такой приятной, гладкой. Блондину нравилось царапать её короткими ногтями, осторожно кусать, выдыхая стоны в шею Бану. Это было то, чего хотел каждый из них. Но даже сейчас, когда Ёнгук был близок к Химчану как никогда прежде, этого было мало. Даже лишний миллиметр казался бездонной пропастью для страждущего блондина. Хотелось больше, но большего не существовало, Ким бессильно целовал брюнета, оставляя на плечах тёмные следы. Им всегда будет мало друг друга. И ветер гудел, и ветер стонал, Ла-ла-ла-ла-ла, Ла-ла-ла-ла-ли, Маленькая птичка пролетала над Генри Ли.