Шотландия здесь определенно лишний

      Проснувшись рано утром не в своей постели, Австрия сначала расстроился. Потом убедился, что спал он с женщиной, потом облегченно выдохнул, узнав, что женщина вполне себе симпатичная, потом – женщина эта вполне ему знакома, и даже больше – они встречаются. А раньше вообще в браке состояли. Эх, были времена! И тут же навалилась меланхолия: когда-то, просыпаясь вместе с Элизабет, Родрику не приходилось начинать волноваться, во-первых, о своем месте нахождения, во-вторых, о наличии ранее вечером согласия, в-третьих, о чистоте и пригодности к ношению одежды, и, наконец, в-четвертых, о сохранности своего дома. И не зря, ой как не зря сейчас спрашивал он себя, спешно натягивая брюки и комично прыгая при этом по комнате, закрыл ли он намедни дверь, бросая все дела и срываясь к даме сердца по первому же эсэмэс. Ведь не закрыл же, чудь инфантильная, все как маленькому напоминать надо. Вот месяца три назад, к слову, Родя покинул отчизну и дом родной, забыв выключить утюг. Покинул надолго, аж на пару часов, но соседи чуть ли не до смерти потом затаскали его по судам. И ведь затаскали бы, если бы не политическая неприкосновенность. Квартиру, кстати, он после так и не сменил – вредничал. Сонное пожелание удачи от Венгрии, кутающейся в одеяло, удар головой об косяк, уличный мороз, нехватка билетов в аэропорте – как в тумане сменяли друг друга кадры злого утра. Голова была тяжелая, видать, что-то пил, водолазка была легкая, куртку где-то проебал, а предчувствия были плохие. Утро в Будапеште было напряженным, день в Вене – склизким. Погода на родине успела знатно испортиться, хоть вчера ничего не предвещало беды в виде первого снега, поспешившего за ночь растаять и перейти во второе основное агрегатное состояние вещества «снегиум» - жидкую, липкую, скользкую, портящую гениальные замыслы и какое-то там настроение г р я з ь.       Кадр – капли чего-то подозрительного попадают на лицо сразу по выходу из аэропорта на немножко не совсем свежий воздух, кадр – таксист попадается совсем не вежливый, расспрашивает о семье и детях, показывает фотографии своих спиногрызов, кадр – ключ падает из продрогшей руки при попытке вставить его в скважину, кадр – а дверь-то и не заперта вовсе. Родрик вошел в свою крепость медленно. Двери и полы, ломая шаблоны жанра, даже не думали скрипеть. Дыхание австрийца было ровно, он не боялся воров да убийц, но вот отчитать их был ой-как не против. Первые признаки чего-то подозрительно-неправильного поприветствовали его еще в коридоре – пахло вином, коньяком и немного водкой. Замков на дверях почти не было, но защелку с кабинета все равно снесли. Железка сиротливо валялась у косяка, поблескивая благородной позолотой. Хозяин дома поспешил побледнеть, ведь в кабинете у него хранилось большое количество важных документов, деньги, справки, оружие, музыкальные инструменты, любимые рукописные ноты и крайне дорогой алкоголь. Но обострившееся внимание мужчины первым делом привлек не вскрытый кабинет – из спальни доносились подозрительные звуки неясного происхождения. Сглотнув подступивший к горлу комок, Австрия крадучись приблизился к двери в комнату, где кто-то определенно точно несомненно был. Пальцы едва надавили на ручку, поворачивая ее без звука. Хотя, чего это я на тишину указываю… Двадцать первый век, дом важной шишки. Не скрипит у него нигде, новое все. Дверь отворилась, демонстрируя тот ад, в который превратился дом отошедшего лишь на сутки Родрика. Он постарался принять как можно более уверенный вид. Возмущение мужчина предпочел проглотить на самой стадии зарождения. «Я выше этого» - твердил про себя австриец, успокаивая нервы отсчетом от одного до десяти. Первый раз не помогло, последующие пару тоже. Каждое мгновение усталому взору открывались все новые и новые детали картины полного хаоса и мечты анархиста на месте, которое он раньше с гордостью называл своим домом аж до самого сегодняшнего утра. В центре комнаты стоял и пытался склеить скотчем осколки настольной лампы Пруссия.       - Что это? - Эдельштейн протянул указательный палец в пустоту, не сумев сразу разобраться, какой конкретно участок пространства вызывает наибольшее недопонимание в данный момент. Голос его был холоден. До мозга не окончательно дошло осознание очевидных фактов, а пока ужасная правда делает привал на обочине подсознания – можно позволить себе равнодушие. - Это я! – гордо выпятил грудь пруссак, по-наполеоновски складывая руки. Ответ казался вполне правдоподобным, так что Родрик, не найдя логической несостыковки, продолжил задавать вопросы. – А это? – опять не сумевши определиться с траекторией мгновенно, палец описал в воздухе непонятного вида спираль, под конец фигуры указывая на кровать. Из-под нее торчали чьи-то частично побритые ноги. В полосочку побритые. – Франция, - кивнул головой Гилберт, жестом подтверждая собственные слова. – Это? – бездыханная испанская тушка вальяжно валялась в настежь распахнутом и частично разъебанном шкафу. А, не, все нормально – дышит. - Испания, - Гилберт смог придать голосу оттенок полной невозмутимости. Секундами ранее Австрия еще сомневался, повесилась ли уже на галстучке бедная прусская совесть, но наглый тон отбил все сомнения. - Что они тут делают? – уверенности в собственной правоте и неприкосновенности частной собственности с каждым вопросом становилось все меньше и меньше. - Я их привел, - реплика не требует себе комментариев. Да и предыдущие тоже как-то особо и не требовали… Это же текст! Текст не умеет требовать. Давай сюда все свои деньги. Австрия оскорбленно поджал губы, подсчитывая, как много личных средств уйдет на ремонт и сколько с каждого из троицы неразлучных мудаков он смогет содрать в качестве моральной компенсации. Почему-то потерпевший не мог отделаться от ощущения, что Франция предложит плату натурой. Пруссия же лучился самонадеянностью, посему пристально-укоризненно смотреть в его бесстыжие зенки наскучило Эдельштейну по истечению всего лишь нескольких секунд. - И это? – вероятно, волновали Родрика только гости, так как вопросов по поводу разрушенных или искореженных предметов обихода пока еще не возникало. - Шотланд… - и тут самонадеянность помахала ручкой, собрала чемоданы и съебала от прусса к любовнику, в Сочи, - Шотландия… Скотт огляделся. Все не спящие на данный отрезок времени таращились на его бесстыжую рыжую макушку. Что-то определенно было не так, но в то же время нормально – одетый, причесанный, щетина ровная, сигарета не зажженная, трусы под килт надел… А, нет, стоп, не надел. Молчание затянулось. Шотландия, наконец поняв, чего от него требуется, поспешил уверить всех в своей непричастности к схожести квартиры Австрии с полем битвы геев и панков - Да я это, того, сам пришел, - оправдаться не получилось. Родрик, тяжело вздохнув и страдальчески приложив ладонь ко лбу, поспешил красноречиво выразить свое отношение к происходящему – потерять сознание.