Болевой порог

Я не могу дышать, только судорожно вздрагиваю. Сколько раз за свою жизнь я думала, что уже достигла предела своей боли? Но каждая последующая превосходила предыдущую. В детстве я была уверена, что по-настоящему сильную боль способны причинять лишь травмы, но вскоре поняла, что боль души и сердца намного более жестокая и мучительная. Потеря отца заставила меня в одночасье измениться. Тогда я лишь начинала осознавать разницу между душевной и физической болью. А когда во время 74-й Жатвы в динамики громогласно объявили имя моей маленькой сестрёнки, я поняла, что душа – даже закалённая и зачерствевшая – способна болеть стократ сильнее любой раны. Охваченная безмолвным отчаянием, я смотрела вслед хрупкой фигурке, испуганно бредущей на дрожащих ножках к Эффи, и медленно осознавала: если Прим дойдёт, она обречена. Заняв её место, я ощущала, как эта боль медленно отступает. Ведь за себя никогда не бывает так страшно, как за тех, кого любишь. Когда меня лихорадило из-за сильнейшего ожога на арене Игр, я думала, что эта боль – самая сильная. Но осы-убийцы вынудили меня изменить мнение. А потом всё это стало таким ничтожным в момент смерти маленькой Руты... И вот теперь, онемев от ужаса, я смотрю на проектор, оставленный здесь президентом Сноу, и понимаю, что давно не испытывала по-настоящему сильной боли. На этой видеозаписи Гейл в отчаянии целует меня, не зная, верить или нет, а моё сердце сжимается под звенящие в голове слова Сноу: – Во время Тура нужно улыбаться, быть благодарной. Но прежде всего – безумно, очертя голову влюблённой в Пита Мелларка. Да так, чтобы даже я в это поверил, мисс Эвердин. Что бы я теперь ни пыталась сделать, изображая во время Тура апофеоз восторженных чувств, это не поможет. Сноу будет искать малейшую тень фальши в моих улыбках, жестах, поступках. Он прекрасно знает, что всё это – игра на камеру, а потому обвинить меня в неискренности ему будет несложно. Мало того, теперь под угрозой не только мама и Прим, но ещё и Гейл. В любой момент Сноу может отдать приказ убить его. Просто чтобы проверить, насколько больно будет мне, если учесть, что я стремлюсь уверить всех в своих чувствах к Питу. Даже не знаю, что больнее – понимать, в какой опасности оказался Гейл, или знать, что он больше не верит мне. Чем отчаяннее я стараюсь развеять его сомнения, тем лживее выглядят мои слова. Уж слишком усердно на арене Игр я убеждала Капитолий и весь Панем в своей влюблённости в мальчишку из пекарни. Заодно убедила и Гейла.

********

Наконец, погасли прожектора и огоньки камер, окружающих нас во время презентации Тура Победителей. Моя улыбка тут же исчезла, а на душе с каждой секундой становилось всё более мерзко. Мрачно пробормотав: «Ты хорошо притворяешься. Я почти поверил в поцелуй», – расстроенный Пит ушёл в свой дом, а я медленно побрела прочь из деревни Победителей. Кажется, меня кто-то окликнул, но я даже не обернулась. На душе скребли рассвирепевшие кошки. Минуту назад я сияла счастливой улыбкой в лучах софитов, страстно целовала Пита и не сводила с него глаз. Я снова сделала всё, чтобы уничтожить последние обрывки доверия Гейла ко мне. Говорят, каждому посылается столько испытаний, сколько он способен выдержать. Не уверена, что я справлюсь с такой лавиной... Я шла, не разбирая дороги. Но это и не требовалось – ноги сами принесли к дому Гейла. Не решившись постучать, я села на холодные ступеньки, не совсем понимая, зачем пришла. Мне нет здесь места. Я предатель поневоле, но это не отменяет того, что видели все. Я запуталась и пытаюсь справиться с болью, пожирающей меня изнутри, а потому ушла туда, где никто не помешает осознать всё это и свыкнуться с тем, что будет терзать меня ближайшие несколько недель Тура. Наверное, я оцепенела, то ли от холода, то ли от погружения в свои мучительные размышления – не знаю, но Гейлу пришлось буквально выкрикнуть моё имя, чтобы заставить очнуться: – Китнисс! Ну, наконец-то, – прибавил парень, когда я, вздрогнув, обернулась к нему. – Я уж подумал, что ты впала в спячку. Что ты здесь делаешь? У тебя ведь Тур. Он садится рядом, стараясь не смотреть на меня. Ему неприятен мой визит, он почти не скрывает этого. Что ж, его можно понять. – Поезд будет утром. Хотела нормально попрощаться. И задать всего один вопрос. – Какой? – хмурится Гейл. – Я знаю, ты видел презентацию Тура. – Все видели, – мрачно отвечает он, повесив голову. – Если ты веришь в то, что там было, то скажи: какого чёрта я здесь, а не с ним? Гейл искоса смотрит на меня, затем тихо произносит: – Не знаю. Мы молча смотрим прямо перед собой, ничего не замечая. Просто пытаемся пережить этот момент, слишком болезненный для обоих. Наверное, моя выдержка крепко потрёпана, раз уж я начинаю озвучивать собственные мысли: – Знаешь, если я уйду отсюда такой же чужой, какой пришла, у меня не хватит сил выдержать Тур. Гейл поднимается, смотрит на меня сверху вниз. Я чувствую на себе его взгляд, но не знаю, что в нём – ненависть, сожаление, презрение? Что из этого я больше заслужила? – Давай зайдём в дом, Кискисс, – вдруг говорит он как-то обычно, словно ничего, способного встать между нами, не произошло в последнее время. Я растерянно гляжу на него, боясь поверить, а Гейл едва заметно улыбается, не пряча грусти. Но это больше, чем я надеялась услышать. Словно утопающий за соломинку, хватаюсь за этот шанс: – Конечно. Моя улыбка наверняка смотрится глупо, но мне всё равно. Вхожу в дом, окунаясь в тепло, иду следом за Гейлом в его комнату и только здесь останавливаюсь в нерешительности, едва переступив порог. Парень оборачивается, вопросительно глядя на меня. Я жутко волнуюсь, но эта возможность – единственная. – Я знаю, Гейл, ты разочарован. А я лишена выбора. Наверное, я хочу слишком много... – запинаюсь, все силы уходят на то, чтобы выдержать его взгляд, не отвести глаз, чтобы он видел, что я не лгу. – Но я всё бы отдала, чтобы запомнить не нашу ссору... а твои руки, Гейл, – дыхание совсем сбивается, я договариваю шёпотом: – И твои губы... А через мгновение я утопаю в его сильных объятиях, растворяюсь в поцелуе, схожу с ума от восторга, одолевающего всю мою боль. Мы оба вспыхиваем так сильно, что даже дрожащими руками сбрасываем одежду, разделяющую нас, быстро и нетерпеливо. Сейчас всё, что упорно растаскивало нас в разные стороны, исчезает в ночном сумраке – Тур, Игры, фальшивые улыбки и любовь с другим на камеру. Всё это сейчас неважно, есть только я и Гейл, и эта ночь – одна на двоих. Надеюсь, президент Сноу не установил камеры в доме Гейла. А если они тут есть – плевать. Пусть поглазеет и захлебнётся от зависти. Уверена, его никто так не любил. А завтра утром я уеду в Тур и прилежно исполню свою роль, как обещала. Теперь у меня достаточно сил.