Забавно смотреть на попытки сломать мой панцирь, Попытки согреть. /Всё равно уже не согреют/. Не надо стучаться. Ты нагло зайди в мой карцер, И я непременно кинусь тебе На шею.
У судьбы были с ним какие-то давние счеты или же просто поганое чувство юмора, но именно в Рождество, праздник света и надежды, Дэниел Моллой каждый год лишается окончательно и того, и другого. Возможно, только всеобщее счастливое настроение не давало удавиться в туалете того кафе, где он сейчас сидел. Но, вероятно, ему не давал окончательно пасть духом пряный латте с огромной горой взбитых сливок и карамельным сиропом, который он заказал просто из чувства ностальгии. Два года назад перед ним такой же стакан поставил рыжий парень, с которым он познакомился. Арман. Да, Дэниел помнил этот день так же ясно, словно он был вчера.***
Как только он зашел в кафе, этот странный тип долго его разглядывал. Постаравшись абстрагироваться от ползающего по нему изучающего взгляда, от которого волосы на затылке буквально вставали дыбом, Дэниел достал ноутбук и начал работать над статьей, рождавшейся удивительно сложно. Мысли, словно тараканы, разбегались от резко включившегося света идеи. В голове плавали какие-то мутные обрывки из рассуждений, разговоров и воспоминаний, в глаза словно насыпали песка, а голова уже болела просто невыносимо. Он снял очки и устало зажмурился, откидываясь на спинку сидения. Внезапно что-то опустилось на столешницу прямо перед его лицом, и Дэниел невольно вздрогнул. Подняв взгляд, он обнаружил перед собой большой стакан чего-то кофейно-ароматного, теплого, с горой взбитых сливок, карамельным сиропом и маленькими конфетками - стакан чего-то абсолютно восхитительного. Резко обернувшись, он успел заметить, как тот самый парень вновь садится за свой столик и потягивает свой напиток через трубочку. Принюхавшись, Дэнни уловил запах его парфюма - терпко-сладкий, волнующий: кажется, сандал, опиум, возможно, черничный лед? Магнолия? Карие глаза, подсвечиваемые изнутри лукавыми искорками, вдруг встретились с фиалковыми, и их выражение стало таким мягко-насмешливым, что Моллой внезапно даже для самого себя вспыхнул до корней волос и поспешно отвернулся, чувствуя себя словно пойманным за чем-то постыдным. Возмутительно, он встряхнул головой, убирая со лба блондинистую челку, почему он смотрит так, будто это я на него уже целый час пялюсь? Просто возмутительно. Нахмурившись, он потянулся к стакану с кофе, поставленному перед ним незнакомцем, и нащупал стикер, приклеенный с обратной стороны. Аккуратно повернув стакан, Дэнни отклеил маленький кусочек оранжевой бумаги и вчитался в летящий, острый почерк: "Это полиция угрюмости. Сегодня вы превысили среднесуточную норму, вам полагается штраф в виде одного выпитого мега-сладкого латте и пяти улыбок одному рыжему красавчику. Счастливого Рождества :)" Издевается всё-таки, сделал вывод Моллой и твердо сказал себе больше не поворачиваться в сторону этого подозрительного типа. Но почему-то, именно как только он это решил, его взгляд то и дело возвращался к столику напротив, где парень, уже не обращая никакого внимания на Дэниела, что-то старательно и вдохновенно записывал в черный блокнот с кожаным переплетом. Молодой репортер подозрительно покосился на стакан с кофе, пахнущим, как самое настоящее счастье. Затем на рыжую макушку, склоненную над записями. Затем снова на стакан. Решившись наконец сделать глоток, он не смог сдержать тихого довольного вздоха. На вкус это оказалось так же жизнерадостно, как и с виду. Даже головная боль отступила на время, изгнанная этим сладким счастьем на основе кофе. Внезапная мысль вдруг осветила каждый уголок его утомленного сознания: "Я же могу у него взять интервью, и не нужно будет ничего выдумывать!"***
Позже, когда они встречали следующее Рождество вместе и имели полное право позволить себе поностальгировать, Арман признался, что и сам не понял, что его толкнуло на такой поступок. Узнавая своего любовника все больше, Дэниел убеждался в том, что в момент их встречи Арман вел себя действительно немного странновато даже для себя самого. Но все же, что бы его ни побудило тогда, Моллой был благодарен этому "нечто". Даже сейчас. Особенно сейчас. Два месяца в серой, до сих пор необжитой, продуваемой квартирке на окраине города заставили его видеть их прошлую совместную жизнь как прекрасный сон, полный золотистого цвета и тепла. Особенно он любил вспоминать, как они пекли торт на день рождения Сибил. Начав с раннего утра, они закончили только поздно ночью, оставив после себя на кухне страшный погром. Каждый раз, когда эти двое готовили что-то вместе, они неизменно оказывались целующимися на кафельном полу. В тот раз еще и все обсыпанные мукой и сахарной пудрой с головы до пят и шоколадным кремом, которым они рисовали друг на друге потаенные символы. Затем, безмерно уставшие, они отправились в душ смывать с себя остатки этой "сладкой жизни". Именно тогда впервые Арман был настолько уставшим и сонным, что Дэнни самому пришлось вымывать куски теста из прекрасных рыжих локонов и остатки шоколадного крема с шеи, обнажая под ними багровые следы засосов. На следующее утро Арман делал вид, что жутко зол, надевая на работу водолазку в высоким горлом, а Дэниел делал вид, что не замечает довольно-смущенной улыбки, периодически изгибающей прекрасные губы его любовника, когда тот кидал мимолетный взгляд в зеркало. Позже, когда тот вернулся, они выяснили, что торт все же стоил затраченных усилий, ибо на вкус оказался довольно-таки хорош. Арман считал, что каждый нуждается в торте на свой день рождения, и Сибил, хоть была всего лишь их кошкой и получила кучу кошачьих вкусняшек, все же заслужила торт тоже! Они слишком много смеялись в тот день, и целовались тоже много. Дэниел Моллой никогда не думал, что он подвержен приступам ностальгии и вообще способен скучать, но как еще объяснить то, что он сидит именно в этой маленькой кофейне в Рождество, хотя у него, черт подери, приглашение на роскошный светский вечер, который устраивает парень Луи, главного редактора, сам Лестат де Лионкур? Как еще объяснить, что в непонятных чувствах он направляется по до боли знакомому маршруту, взволнованно сжимая в кармане куртки ключи от их общей квартиры? В которой он не был уже почти два месяца после особенно фееричной ссоры: в этот раз Моллой особенно громко хлопнул дверью, а Арман как никогда громко промолчал на это. Ключ неожиданно идеально подходит к замочной скважине, что вызывает в сердце какую-то щемящую нежность. Не поменял замки. Значит... ждал? Дэниел отчаянно прогоняет прочь от себя эту надежду, потому что если она разобьется, он уверен, что просто не выдержит. Мгновения, когда ключ проворачивается, кажутся невыносимо долгими; время тянется, словно жвачка, прилипшая к подошве новой обуви. Что я ему скажу? Нельзя же просто так взять и завалиться в квартиру. Здрасьте, вот он я. А вдруг он вообще не захочет меня видеть? Не давая себе время на раздумье, он тихонько заходит в прихожую, снимая ботинки. Здесь, во Флориде, даже на Рождество снега не дождешься, но погода решила щедро компенсировать это дождем. Чуть ли не на носочках шагая по коридору, освещенному только щелочкой приоткрытой двери, он вдруг внезапно замер, пораженный страшной мыслью. А вдруг Арман сейчас не один?.. Два месяца - довольно приличный срок, в конце концов, он вполне мог найти себе кого-нибудь другого. Внезапно он вздрогнул от мохнатого прикосновения: это Бенджи и Сибил, узнав его, терлись о ноги, прося их приласкать. От этого трогательного и абсолютно домашнего жеста нервный страх испарился, потому что, черт подери, он наконец-то дома. Комната находилась в странном полуукрашенном состоянии: в углу стояла ненаряженная елка и раскрытая коробка с игрушками, гирлянда лежала на полу, дружелюбно подмигивая разноцветными огнями, громоздящаяся кучами пестрая мишура свернула свои кольца на диване, а Арман... спал. Прямо за столом, положив голову на тетради с какими-то расчетами и химическими реакциями. Вид он имел на редкость изнеможденный: тени под глазами стали еще глубже, а от природы бледная кожа приобрела и вовсе какой-то нездоровый, меловой оттенок. Решив не беспокоить его пока, Моллой зашел в спальню, которая на вид была совсем не обитаема. Постель была ровно в том состоянии, в каком он ее оставил, уходя последний раз: так же сбито одеяло, так же примята подушка, даже то же постельное. Выглянув в зал, он убедился в том, что Арман, вероятнее всего, спал это время на диване, где лежала его подушка и плед, и в этом было что-то невероятно тоскливое, очень пронзительное. Заправляя кровать новым постельным и тихонько насвистывая какую-то навязчивую рождественскую мелодию, которые сейчас лились из всех колонок во всех обитаемых местах Майами, он ощутил какое-то необъяснимое чувство правильности происходящего. - Помочь? Вздрогнув от знакомого голоса, немножко хриплого ото сна, Дэниел обернулся. Арман стоял в дверях, прислонившись к косяку, такой восхитительно сонный и теплый, такой родной и такой уязвимый, в растянутом домашнем свитере, глядя на него немного озадаченно, словно бы спрашивая: "А мне что сейчас делать?" С трудом подавив желание подойти к нему, крепко прижать к себе или зацеловать всего, или... или... сделать хоть что-нибудь, Моллой кивнул. Он не говорит "мне тебя не хватало", он просто перехватывает его запястье и на пару секунд задерживает в руках, позволяя себе насладиться ощущением мягкой, бархастистой кожи. Он не говорит "ты больше не будешь спать один", он говорит "тащи свою подушку на место". Они почти ничего не произносят, украшая комнату, да это и не нужно. Впервые за много дней тишина в этой квартире устанавливается правильная, уютная. Дэниел не говорит "я люблю тебя", он просто придерживает Армана за локоть, когда тот проходит мимо него с ворохом мишуры, и целует нежно, трепетно прижимаясь своими губами к его губам. - Моллой, ты дурак, что ли? Он ничего не отвечает, лишь поднимает голову и смотрит на ветку омелы, висящую над их головами, а затем целует еще и еще, пока у обоих не закружилась голова от нехватки кислорода. Арман не говорит "я скучал", он просто доверчиво льнет ближе, роняя мишуру на пол и отвечая на поцелуй.Hold back the fear Hold back the darkness Hold back the melancholy It's a crime (Quiet the mind)