Дождаться его

Пальцы, наполовину прикрытые теплым осенним свитером, крепко сжимали чашку с кофе. Горячий напиток почти не помогал избавиться от внутреннего холода, который появился год назад. Триста шестьдесят пять и еще пятнадцать дней прошло с того зимнего вечера, когда Гарри вышел из дома с двумя чемоданами и ароматом Луи, оставшимся на шерстяном шарфе. Луи знал, что надо будет подождать всего лишь год, чтобы снова оказаться в спасительных объятиях своего парня, но все равно не мог отпустить его в дальнюю дорогу без частички себя. И сейчас, нервно постукивая голенью о ножку стола, он впервые позволил себе подумать о том, что Гарри не вернется. Гарри забыл его. Гарри бросил его. И оставил догнивать в томительном ожидании. Мог ли он? Мог ли мальчик с волосами кофейного цвета и улыбкой с обложки популярного журнала оставить своего любимого в одиночестве? Без звонков, без сообщений... этот год был настоящим испытанием для них, и Луи желал, чтобы все это закончилось. Он хотел утопать в страстных поцелуях, хотел чувствовать прикосновения его рук, хотел дышать ароматом его кожи, хотел носить его одежду, хотел оставлять красные полосы на его спине, он хотел, хотел, хотел. Он безумно хотел снова оказаться рядом с Гарри. И пытался не оставлять надежду на то, что Гарри мечтал о том же. Луи отвернул левый рукав и еще раз взглянул на маленькое тату между большим и средним пальцами. Написанное аккуратно выведенными буквами, там было одно имя. "Гарри". И Луи прекрасно знал, что у Гарри есть такое же тату, только с другим именем. "Луи". Так что это была та самая мелочь, которая напоминала им обоим об уютных вечерах в кафе через дорогу, о фисташковом мороженом, медленно тающем на языках, о вечерах откровения напротив потрескивающих дров в камине, обо всех ссорах и примирениях - обо всем, что делало их отношения особенными. Такими, которые никому, кроме их двоих, понятны не будут. Это сумасшедшие рожицы в три часа ночи, это ревность к персонажам из детских мультфильмов, это подгоревшие пирожные, которые все равно оказывались почти самыми вкусными в мире. И тогда Луи, наверное, понял, что Гарри просто не мог забыть его. Разве возможно оставить все эти волшебные минуты в прошлом? По крайней мере, он бы точно не смог. Трепетание во всем теле, невозможность взять себя в руки и перестать нервничать, судорожные покусывания пальцев - все это звучит банально, но только Гарри мог заставить Луи ощущать все это. И сейчас, в период острейшей нехватки родного тепла, Томлинсон четко понимал, что все это правда. Никто до этого и, он был уверен, никто после этого не мог и не сможет подарить ему то, что дарил Гарри. Луи был зависим. От этих длинных пальцев, от нежного дыхания, щекотавшего шею, от ямочек на щеках и от безупречной линии позвоночника. Эти мокрые после душа волосы были кокаином. Эти возбуждающие стоны казались героином. А рука, тесно обхватывающая Луи, воспринималась вторым в качестве ЛСД. А без Гарри у него начиналась ломка. Луи царапал диваны, бился головой о стену, кричал в подушку... или мог пролежать целый день, направив пустой взгляд в потолок. Он переживал жуткое время, но ни разу не сорвался. Луи не изменял своим предпочтениям, и, хотя бы, поэтому его можно было назвать одним из сильнейших людей. Он ждал Гарри. Задыхался, стирал свои нервы в порошок, кричал, плакал, беспомощно сворачиваясь на полу, но все равно ждал. Ждал того дня, когда ручка двери опустится вниз, а затем на пороге появится до боли знакомый силуэт. И тогда Луи кинется к нему, не обращая внимания на упавшую кружку кофе или на босые ноги. Схватит его и прижмет к стене, целуя его так страстно и так искренне, как никогда до этого не целовал. Будет требовать все больше, больше и больше. Ни на секунду не выпуская его ладонь из своей. Ждал той ночи, когда сквозь сон он услышит тихие шаги, приближающиеся к кровати и совсем не желающие нарушить его покой. И тогда Луи где-то глубоко в подсознании поймет, что теперь ему не о чем переживать. Пусть принцы в его сновидениях спасают других принцев, а он уже будет спасен этим ощущением безмерной любви. Чувством того, что все пустые частички его души снова наполнились смыслом и засияли еще ярче, чем прежде. Ждал того утра, когда откроет глаза и увидит перед собой тарелку со свежими пирожными. Улыбнется, на секунду захочет закрыть глаза и насладится покоем еще несколько минут, а потом замрет от понимания того, что не чувствовал аромата этой выпечки уже более года. И, вот так, с растрепанными волосами, неумытым лицом и даже без майки ломанется на кухню с ощущением, что бежит в сотню раз медленнее обычного. А там буквально застрянет в дверном проеме. Не в силах сделать и шагу, потому что... Боже, он так долго ждал, чтобы снова увидеть эти руки, старательно намазывающие масло на хлеб, эти плечи, иногда поднимающиеся в такт песне, которая играет по радио. И у Луи перехватит дыхание, когда Гарри повернется к нему лицом, растянет губы в улыбке и не спеша сделает несколько шагов навстречу. "Я так скучал",- этих трех слов из его уст будет достаточно, чтобы заставить Луи разреветься прямо у Гарри на плече. Томлинсон прекрасно помнил, с чего все началось. С исчезновения. Тогда он еще не был знаком с Гарри, но, по крайней мере, видел его каждый день. Пока тот не пропал. Два месяца Луи терялся в догадках, но когда Стайлс вернулся, то Томлинсон решил все узнать из первых уст. И узнал. В буквальном смысле. Из первых уст, которые покрывали тело Луи страстными поцелуями в тот вечер. За несколько часов эти двое превратились из незнакомцев в любовников. Да, такое тоже бывает. И их любовь росла с каждым днем. Как рос и страх Луи в том, что Гарри был всего лишь маленьким мальчиком. Маленьким мальчиков, замешанным во взрослых делах. И сейчас он снова пропал. Что было бы, если бы в мире не было света? Что было бы, если бы в мире не было надежды? Что было бы, если бы в мире не было времени? Что было бы, если бы у Луи не было Гарри? Все потеряло бы смысл. Все бы погибло. Луи не может потерять смысл жизни и умереть. Не сейчас. Потому что он должен подождать еще немного. Должен подумать о чем-то хорошем и приятном (например, о Гарри) и привести свои нервы в порядок. Подождать еще немного. Понять, что в этом мире обитает много зла, но мы бы не замечали его, если бы добра не было больше. И дождаться. В конце концов, наши страхи не всегда становятся реальностью. И он дождался. Когда почти незаметный щелчок эхом отразился в пустой комнате, Луи застыл в немом оцепенении. Если бы он был в силах, то удивился бы тому, как быстро четыре стены могут снова стать домом и наполниться теплом. Гарри уже переступил порог, когда Томлинсон сделал первую попытку встать из-за стола. Один шаг в сторону, второй, поворот и страх открыть глаза, потому что если это окажется не Гарри, то Луи умрет на месте от нехватки кислорода. Но это было глупо. И голубоглазый понял это, когда три буквы, произнесенные из того конца комнаты разорвали его душу на мелкие кусочки: - Луи... Несколько секунд в помещении были слышны только тяжелые вдохи, но потом Луи сделал шаг навстречу, все еще держа глаза закрытыми. Еще один шаг понадобился, чтобы окончательно обессилеть, упасть на колени и зарыдать. Чувствовать, как одна слеза сразу же за другой падают на пол, а затем... выкарабкиваться на поверхность соленого океана, хватаясь за широкие ладони, обхватывающие его лицо. Сквозь слезы и всхлипы шептать: - Я даже не знал... не знал, где ты. И, приподнимая веки, видеть губы, из которых доносятся успокаивающие слова: - Я люблю тебя. Набраться смелости снова посмотреть в эти зеленые глаза и почти потерять сознание: - Я ненавижу т-твою работу. - Я люблю тебя. Руки Луи обхватывали торс Стайлса сильнее, чем когда-либо. И он просто не сдержался, чтобы окончательно не повалить второго на пол и не поцеловать. Показать всю ненависть к этим расставаниям. Показать всю любовь к самому Гарри. Потому что он был здесь. И Луи больше ни в чем не нуждался. Только их губы, сплетающиеся в диком порыве любви. И страх, что все это окажется плодом воображения. И что Гарри может испариться в любой момент, даже не попрощавшись. И что дождь за окном превратится в настоящий ливень, который будет хлестать по земле без всякого смысла и поэтичности. И что Луи может утонуть в темноте, которая окутает его сразу же с приходом одиночества. Страх потерять Гарри снова заставлял Луи любить еще сильнее. Осознание того, что Гарри может в любой момент погрузить весь мир Луи в беспросветную темноту, подталкивало второго к тому, чтобы с еще большим беспамятством сгорать в пламени страсти. Уверенность на счет того, что Гарри под силу вытащить Луи даже из самой глубокой ямы, помогала мальчику с голубыми глазами захлебываться в океане безопасности и доверия. Его любимый был рядом, не исчезал, и Луи уже знал, что никогда в жизни больше не позволит ему уйти. Ведь что еще нужно для счастья, кроме этих нежных рук под его свитером и кудрявых волос, падающих ему на лицо? Кроме губ, принадлежащих только ему, кроме глаз, смотрящих только в его сторону? Кроме Гарри, что ему еще нужно, в конце концов? И он любил Гарри. Любил так, как солнце любит небо. Как легкие любят воздух. Как рыбы любят воду. И еще сильнее.